Читаем без скачивания Вид с дешевых мест (сборник) - Нил Гейман

В сущности, «Звезды – моя цель» – совершенно киберпанковский роман. По крайней мере, он содержит многие расхожие протоэлементы этого жанра: тут тебе и интриги в международной корпорации, и опасный, таинственный, высокотехнологичный макгаффин[65] (ПирЕ), и беспринципный герой, и суперкрутая воровка…

Но «Звезды – моя цель» интереснее большинства киберпанковских романов (многие из которых теперь, десять лет спустя, устарели сильнее, чем книга Бестера), потому что в нем показано, как Гулли Фойл, претерпевая ряд трансформаций, все-таки обретает мораль (дай любому герою продержаться достаточно долго, и он в конце концов станет богом). Тигриные татуировки вынуждают его научиться держать себя в руках. Его эмоции больше не написаны у него на лице – он перестает быть хищником, перейдя за грань ярости и вернувшись, так сказать, в утробу матери (и какая потрясающая череда этих «материнских утроб» проходит перед нами на страницах книги! Гроб, «Номад», пещеры Жофре Мартель, собор святого Патрика и, наконец, снова «Номад»). Но и это еще не все, о чем повествует роман Бестера. Вот лишь некоторые его темы: рождение. Симметрия. Ненависть.

И напоследок – предупреждение: это старая книга, требующая работы воображения, к которой современный читатель, скорее всего, не привык. Если бы ее написал наш современник, он бы показал насилие прямо, а не намеками. И точно так же прямо он описал бы секс на траве той ночью, после Жофре Мартель, когда с восходом солнца она увидела его лицо…

Итак, представьте, что на дворе снова 1956-й. Вам предстоит познакомиться с Гулли Фойлом и научиться джантировать. Вы – на пути в будущее. То было – или есть, или будет – лучшее из всех времен (как мог бы сказать сам Бестер, если бы кто-то не опередил его). И худшее из всех…

Это мое предисловие к изданию романа Альфреда Бестера «Звезды – моя цель» в серии «Шедевры научной фантастики» (1999).

С областью литературы, известной под названием «научная фантастика», связаны два распространенных заблуждения.

Первое заключается в том, что научная фантастика (а в ту эпоху, когда Дилэни писал свое «Пересечение Эйнштейна», многие издатели и писатели пытались доказать, что лучше называть подобные книги «литературными гипотезами»[66], но эти попытки давно ушли в прошлое) – это книги о будущем, то есть, по существу, книги-предсказания. Например, «1984» читают как попытку Оруэлла предсказать, каким будет мир в 1984 году, а «Революцию в 2100 году» – как попытку Роберта Хайнлайна дать прогноз о жизни человечества в 2100-м. Но всякий, кто указывает на упрочение роли «Большого Брата» в той или иной версии (или на многочисленные современные инкарнации «Антисексуальной лиги», или на христианских фундаменталистов, плодящихся, как грибы) как на свидетельство того, что Хайнлайн или Оруэлл действительно занимались предсказанием будущего, упускает из виду главное.

Второе заблуждение возникает, так сказать, на втором этапе: оно подстерегает тех, кто благополучно преодолел точку зрения на сай-фай как предсказательную литературу. Его можно сформулировать так: научная фантастика – это литература об исчезнувшем настоящем. Говоря конкретнее – о том самом времени, когда ее написали. То есть «Человек без лица» и «Тигр! Тигр!» (или «Звезды – моя цель») Альфреда Бестера – это, мол, книги о 50-х годах, а «Нейромант» Уильяма Гибсона – о том 1984-м, который мы прожили в действительности. С одной точки зрения, это правда, но с другой – к научной фантастике это утверждение применимо в не большей степени, чем к любой другой разновидности литературы: все наши истории и сказки – плоды нашего времени. Научная фантастика, как и любое другое искусство, – порождение своей эпохи, отражающее, освещающее или реагирующее на предрассудки, страхи и аксиомы своего времени. И все же она к этому не сводится: Бестера мы читаем не только для того, чтобы расшифровать и реконструировать 50-е годы.

Что по-настоящему важно в хорошей НФ-литературе и что ей придает такую долговечность, так это то, как именно она рассказывает о нашем настоящем. О чем она говорит нам сейчас? И что еще важнее, о чем она будет говорить нам всегда? Точка, в которой НФ становится совершенно особенной и выдающейся отраслью литературы, – это точка, в которой она, будь то по замыслу автора или помимо его воли, начинает повествовать о чем-то более масштабном и важном, нежели обычный дух времени. Действие романа «Пересечение Эйнштейна» (а это название было навязано издателем ради улучшения продаж; сам Дилэни первоначально назвал свою книгу «Мрак баснословный и безвидный») происходит в далеком будущем, когда Землю, покинутую людьми, заселили иные существа – словно сквоттеры, захватившие брошенный дом. Эти существа живут нашими жизнями, облекшись в наши мифы и мечты. Им неудобно, но они очень стараются. Развивая этот замысел, Дилэни сознательно и беззастенчиво сплетает нити мифов в новое, невероятное полотно: Лоби, от лица которого ведется повествование, – это Орфей, или актер, играющий роль Орфея; остальные члены труппы играют роли Иисуса и Иуды, Джин Харлоу (которую, в свою очередь, играет Кэнди Дарлинг) и Билли Кида. В наших легендах им неуютно; они им не подходят.

Покойная Кэти Акер в своем предисловии к роману «Тритон» (издательство «Уэслиан Пресс») подробно разобрала образ Орфея и роль Сэмюэля Р. Дилэни как орфического пророка. Все ее рассуждения верны, и я могу только рекомендовать читателю с ними ознакомиться. Дилэни и впрямь орфический бард, а «Пересечение Эйнштейна», как вы вскоре убедитесь сами, – орфическая книга.

В древнейших своих версиях история Орфея – это, в сущности, всего лишь миф о смене времен года: Орфей спускается в подземный мир в поисках Эвридики и благополучно выводит ее обратно, к свету дня. Позже – но еще в незапамятные времена – хеппи-энд потерялся. Однако Лоби из романа Дилэни – это не просто Орфей.

«Пересечение Эйнштейна» – блестящая книга, с некоторым смущением признающая собственный блеск. Главам ее предпосланы цитаты разных писателей, от маркиза де Сада до Уильяма Батлера Йейтса (уж не они ли – владельцы домов, захваченных теми самыми сквоттерами?), и выдержки из личного дневника самого автора, который тот вел в период работы над книгой и своих странствий по островам Греции. Автор тогда был еще молод и писал роман в той среде, о которой позже рассказал в двух своих автобиографических книгах – «Движение света в воде» и «Небесный завтрак». Но здесь, в «Пересечении Эйнштейна», он пишет о музыке и любви, о взрослении и о ценности историй так, как это возможно только в молодости.

Можно рассматривать эту книгу как портрет поколения, мечтавшего, что новые наркотики и сексуальная свобода повлекут за собой новую зарю и расцвет Homo superior, сверхчеловеков, странствующих по миру своих родителей, как заколдованные дети – по опустевшим городам, по развалинам Рима, Афин и Нью-Йорка. Можно предположить, что эта книга излагает и перетолковывает на новый лад мифы того чудно́го народца, который вошел в историю как хиппи. Но если бы «Пересечение Эйнштейна» этим исчерпывалось, грош была бы ему цена; по крайней мере, в наши дни оно уже никого бы не заинтересовало. А между тем оно продолжает вызывать живой отклик.

Но о чем же тогда повествует «Пересечение Эйнштейна», если не об этом?

Мне этот роман видится исследованием мифов и попыткой ответить на вопросы, зачем они нам нужны и почему мы их рассказываем. И что они делают с нами – независимо от того, понимаем мы их или нет. Каждое новое поколение занимает место предыдущего. Каждое новое поколение заново открывает для себя сказки и истины былых времен и обмолачивает их, как колосья, отделяя – лично для себя – зерна от плевел. И ему и невдомек, и непонятно, и попросту плевать на то, что идущие следом отринут какие-то из его вечных истин как никчемную дань моде.

«Пересечение Эйнштейна» – книга юношеская во всех отношениях: она написана молодым писателем и повествует о молодом человеке, который попадает в большой город, открывает для себя кое-какую горькую правду о любви, взрослеет и в конце концов решает вернуться домой (в чем-то на манер героя рассказа «Побросаю-ка я кости…» Фрица Лейбера, который возвращается домой длинным путем – вокруг света).

Вот что я узнал из этой книги, когда прочел ее в первый раз, еще ребенком: что написанное может быть прекрасным само по себе, просто так. Что в некоторых книгах даже то, чего ты не понимаешь и не можешь уловить, не менее волшебно, чем то, что ты понял. Что мы имеем право – или несем обязанность – рассказывать старые истории по-своему, потому что это – наши истории, и их обязательно надо рассказывать.

Кое-что еще я узнал из этой книги, когда стал постарше и перечитал ее снова. Так, я выяснил, что мой любимый писатель-фантаст был черным, и понял, какие прототипы стояли за теми или иными персонажами. Кроме того, из эпиграфов, которые автор взял из своего дневника, я понял, что вымысел переменчив: что-то было опасное и волнующее в самой мысли о том, что во втором черновике черноволосый персонаж может стать рыжим и бледным (а вдобавок я узнал, что бывают вторые черновики). Я понял, что замысел книги и сама книга – это совершенно разные вещи. И, наконец, я с удовольствием оценил то, о чем автор умалчивает: волшебство творится в том самом месте, где читатель встречается с книгой.