Читаем без скачивания Дело в руках - Николай Струздюмов

А потом избы мы убирали при закате, я и заметила: когда солнышко садится, все красным кажется. Ну, вот, думаю, сдам ее, когда солнышко садится. Егор Васильич и не заметит, что она разноцветна. А Егор Васильич, наш сосед, пухартель образовал и ею заведовал. И вот значит, на другой день солнышко — на закат, а я — к Егор Васильичу со своей паутинкой. Пощупал он ее, посмотрел так и сяк и на свет и говорит: «Ну, вот, Лизушка, молодец, какой хороший платок связала». И уплатил мне как за качественный, будто без изъяна. Я уж потом сколько из-за этого мучилась, но и признаться побоялась.

Только поздней узнала: ничего я его не обманула. Все он заметил, только виду не подал, не хотел радость мне портить. Девчонкой ведь была, первый в жизни платок принесла на сдачу. Он за него свои деньги додал, а потом они с моим отцом рассчитались. После, когда я уж в невестах была, они вспоминали при мне про тот закат и про паутинку и все смеялись.

Она погружается в глубокую задумчивость, наверное, еще вспоминает что-то из своего девичества и вдруг, перейдя на совсем иной тон, говорит сурово:

— Теперешним спекулянтам бы тот платок — они бы его обработали. Такой марафет навели бы — вовек не признаешь. Черт те что с платками делают. Возьмет да подкрасит. Или отбеливающим порошком отделает. Он у нее мертвяк-мертвяком — никакой натуральной красоты. А уж над серыми пуховыми как издеваются! Растреплет, раздерет его, сажей намажет. Лишь бы сбыть прибыльней да побыстрей.

А то еще запрядные наладились сбывать. Он до первой стирки. Потом пух с шелковой нитки слезает.

На што приезжие — и те разбираться стали: проверяют, запрядной или нет. У запрядного нитка вся в пуху спрятана, а у хорошего ее легко раздвоить[4].

А уж посмотреть на этих спекулянток — так тошно становится. Еще утро, а она уж под пара́ми. Вся растрепана, рожа красна, рыхла. Тьфу! — и тетя Лиза брезгливо передергивает плечами. — Из-за них из-за вертихвосток и на нас, на мастериц, которые выносят на базар свою работу, тень падает. Нет-нет, да какая-нибудь рохля попрекнет базаром.

Вон в соседстве живет Машуха… Тоже ведь — шестьдесят лет, а все Машуха… Сама затеяла склоку из-за пустяка да сама же кричит: милиции, мол, докажу — ты на базаре платками торгуешь. Ах ты, охломонка, грязнуля чертова. Доказывай, говорю! Мне бояться нечего. Я ими не спекулирую. Я, мол, на него, на платок, труд кладу, сил не жалею. За труд и беру, что надо. Мне за него люди еще спасибо говорят. Веди, говорю, милицию. А я скажу, как ты самогонку гонишь, бардаки устраивашь да молодежь на разврат толкашь. Так моя Машуха даже испугалась, дома двое суток не была, на двери замок висел.

Тетя Лиза в прежнем темпе гонит ряд за рядом. А девушки приустали, им заметно надоело, и они проявляют нетерпение. Особенно Света — более подвижная и непоседливая. Она все чаще находит какие-то посторонние дела, отвлекается и отвлекает Олю.

Тетя Лиза моментально угадывает перемену в настроении девушек и обращается к Свете с легкой улыбкой:

— Ну-ка, покажи, что ты тут навязала, платошница.

Она наклоняется к Светиной работе, и тут происходит неожиданное событие, которое нарушает устойчивую тишину и приводит всех в переполох.

Серебристый клубок падает с колен тети Лизы. Чутко дремавший кот тут же вздрагивает, хищно топырит уши. Один прыжок — и он уж у ног вязальщиц. И вот уж вместе с клубком катится под диван. Тети Лизино аханье сливается со вскриком девушек.

Оля низко наклоняется и лезет под диван выручать клубок. Халатик на ней задирается. Света, не удержавшись от соблазна, шлепает ее по ягодицам. Та отбрыкивается ногой, выскакивает из-под дивана вместе с клубком и котом, который никак не хочет отпускать добычу, и девушки хохочут до изнеможения. Тетя Лиза все ахает и охает, слегка переживая за порванную нить, но и ей становится весело и она тихо, беззвучно смеется.

Наконец, клубок отобран, нить срощена, кот водворяется снова на стул, к духовке, все успокаиваются и рассаживаются по своим местам. Тетя Лиза опять наклоняется к вязанью Светы, предусмотрительно придерживая свой клубок левой рукой. Она пристально приглядывается к Светиному паутинному сооружению, разгоняет петли по всей длине спиц, что-то пересчитывает про себя и вдруг озадаченно восклицает:

— Э-э, да что же ты тут навязала, голубушка!

— А что? — испуганно вскидывается Света.

— Да вот посмотри тут и тут. Так ведь не годится. Ты здесь распусти до сих пор.

Света очень огорчается, всматривается в свою ошибку. Ей очень жаль своего труда и всячески хочется оттянуть минуту разрушения. Она нетерпеливо ерзает, находит какие-то дела на кухне, уходит туда, возвращается на место. Потом вдруг спрашивает:

— Тетя Лиза, а как у вас посиделки проходили?

Тетя Лиза на минуту задумывается, затем начинает говорить о посиделках, все больше снижая голос, будто погружаясь в толщу времени.

— Зимни-то вечера длинны. Соберемся, бывало, девчаты со всего конца поселка у тетеньки Вассы. И каждая со своей работой. Любила тетенька Ваоса, покойница, нас, молодежь. Ну, сидим, значит, вяжем. И она вяжет да за нами присматриват да поправлят. Вот почти что как сейчас. А надоест — она лампу затушит, мы в прятки начнем играть. И она с нами. Потом — опять за вязание. Потом ребяты придут, зачнут женихаться. Песни заведем. Хороши песни пели. Теперь таких уж не поют…

И она замолкает, погрузившись в задумчивость. На губах ее блуждает надолго забытая светлая улыбка.

Потом, вдруг спохватившись, она восклицает:

— Э-з, да что же ты сидишь-то, Света!

— А что? — Света делает вид, будто не догадывается, о чем речь.

— Как что? — удивляется тетя Лиза. — Ты распусти, как я тебе сказала. Потом провяжи ряд.

— Те-ееть Лиз, не буду, — жалобно канючит Света.

— Да как же это — «не буду»? Куда же у тебя платок-то вылезет! — восклицает тетя Лиза и откладывает свою работу. — Ты всего три ряда распусти, потам один провяжи. На другой день веселей к делу приступишь. А так ведь забудешь, все.

— Те-еть Лиз, не бу-уду. Надоело, — Света притворно хнычет и смеется одновременно.

— Да как же так? Ах ты, господи, — сокрушается тетя Лиза. — Дай-ка я сама.

И тут раздается сильный стук в сенную дверь.

Тетя Лиза очень пугается, а девушки с ликованием бросают вязание на диван, выскакивают на кухню, открывают дверь, ведущую в сени, и там слышится их дуэт:

— Кто это? Вам кого?

— Вас, — отвечают с улицы.

Следует перекличка через сени, уточнения, шутки, слышатся ломкие басовитые голоса вперемежку с завыванием бурана. Оказывается, пришли парни — Генка и Юрка, живущие неподалеку отсюда.

— Подождите! — кричат им Оля и Света и хватаются за свои пальто.

— Вы куда? — слышится строгий оклик.

— В сенцах постоим, теть Лиз.

— Вот так, в одних пальтишках? Да вы с ума сошли? Застудите там у себя все, потом за всю жизнь не расхлебаете, — сердито выговаривает им она, шуруя в печи кочергой.

— Теть Лиз, мы ненадолго.

— Не пущу, — говорит она и, не оставляя кочерги, решительно встает у двери, как сторожевой стрелец с секирой. И слышится ее строгий голос:

— Вы хоть штаны надели?

Они отвечают утвердительно. Но она им не верит и требует:

— Покажите!

Они отнекиваются, нерешительно топчутся, смущенно смеются. Потом показывают.

— Да каки это штаны, — возмущается тетя Лиза. — Это летни трусы. Ну-ка наденьте теплы.

Помявшись, они достают и надевают теплые панталончики. А заодно и гамаши. И теплые кофты.

В течение последующего часа тетя Лиза орудует возле плиты, пробует варево, досаливает, кладет приправы, заваривает свежий чай. Из сеней слышится приглушенный говор, смех, временами поднимается писк, затевается возня, потом опять тихий разговор. С улицы доносится теперь уже ровный гул вовсю расходившейся метели, в окна густо лепит снег. В печи все прогорело. Там слоистый жар, синие огоньки, и тетя Лиза слегка пододвигает заслонку. Все дела у нее на сегодня сделаны, ей хочется спать, но она не ложится из-за Оли и Светы. Несколько повременив, открывает дверь в сени и говорит:

— Ну-ка, ребяты, по домам. Девчатам завтра вставать рано.

Повторяется это два раза или три. Потом Генку и Юрку решительно выпроваживают, сенная и избяная двери запираются на все запоры и замки.

Тетя Лиза начинает укладываться. Но до этого совершается процедура перебазирования кота на кухонную половину.

Вообще, когда растянут на пяльцах платок, взаимоотношения кота с тетей Лизой на ночное время сильно осложняются. Дело в том, что, надремавшись с вечера, кот просыпается очень рано — часа в четыре, и начинает искать развлечений. Платок естественно привлекает его внимание, раздражает любопытство, и кот на нем пробует когти. И бывали случаи, когда он учинял непоправимый разор.