Читаем без скачивания Том 1. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

Глава III

Я уже упоминал, что, поддавшись шарму Роберты Уикем, я несколько раз подкатывался к ней с предложениями о брачном союзе, но, клянусь, она всякий раз эти предложения отвергала, причем в форме — я хочу подчеркнуть это особо, — исключающей малейшие сомнения в искренности ее отказа. По-моему, если порядочный человек предлагает девушке руку и сердце, а та в ответ лишь хохочет, как сумасшедшая, и советует ему не быть ослом, то человек этот имеет все основания полагать, что его предложение отклонено. Поэтому, когда я прочитал объявление в «Таймс», мне лишь оставалось предположить, что во время одной из таких попыток она, потупив глазки, пролепетала «да», а я почему-то отвлекся и пропустил ее слова мимо ушей. Но, хоть убей — не помню, когда такое случилось.

Теперь вам нетрудно понять, почему на следующий день, когда Бертрам Вустер вышел из своего спортивного авто у дверей «Бринкли-Корта», вокруг глаз у него чернели круги, башка трещала по всем швам, а сам он спрашивал себя, какого дьявола все это значит. Я был в полнейшей растерянности. Первое, что мне следует сделать, это разыскать мою невесту и потребовать, чтобы она внесла свой скромный вклад — ну, в смысле прояснила ситуацию.

Вокруг не было ни души, как это часто бывает в загородном доме в погожий день. В положенное время все соберутся пить чай на лужайке, но сейчас я не видел ни одного дружелюбно настроенного туземца, который бы сказал, где можно найти Бобби. Поэтому я пустился бродить по парку в надежде, что случайно ее встречу. Жаль, я не прихватил с собой пару ищеек, потому что поместье у Траверсов обширное, а солнце сияло вовсю, впрочем, как вы понимаете, только в небесах, но отнюдь не в моей душе.

Я плелся по заросшей мхом тропинке, утирая со лба трудовой пот, как вдруг до моих ушей донесся голос — кто-то, вне всякого сомнения, читал вслух стихи, и в следующее мгновение я натолкнулся на парочку, бросившую якорь под развесистым деревом, в месте, которое именуется здесь Тенистой поляной.

Не успели они появиться в поле моего зрения, как небеса задрожали от оглушительного лая. Эти звуки произвела маленькая такса, которая неслась ко мне с явным желанием узнать, что у меня внутри. К счастью, лучшая часть собачьей натуры, видимо, взяла верх, ибо, прибыв к цели своего путешествия, пес ракетой взвился в воздух и лизнул меня в подбородок, показывая всем своим видом, что нашел в Бертраме Вустере тот идеал, который он искал давно и безуспешно. Я еще прежде заметил, что собаки начинают испытывать ко мне дружеские чувства, как только я оказываюсь в пределах досягаемости их обоняния. Несомненно, это связано с какими-то особенностями исходящего от Вустеров запаха, который положительно воздействует на их подсознание. Я пощекотал ему за правым ухом, потом почесал спинку и, покончив со светскими любезностями, перенес внимание на поэтическую парочку.

Декламированием стихов была занята мужская половина труппы — рыжеватый тощий тип с усиками, сложением и обликом смахивающий на Дэвида Найвена.[51] Вне всякого сомнения, был это не Обри Апджон, — ага, стало быть, Уилли Артроуз; правда, несколько странно, что он изъясняется стихами. Когда речь идет о нью-йоркском плейбое, печально известном своими похождениями, невольно ждешь от него прозы, причем самого низкого пошиба. Но, видать, и у плейбоев бывают минуты слабости.

Его спутницей оказалась миниатюрная, но весьма фигуристая барышня, которая не могла быть никем иным, как Филлис Миллс, о которой мне рассказывал Селедка. «Славная девушка, хоть и глуповата», сказал он про нее, одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правоте его слов. С годами вырабатывается способность безошибочно распознавать глупость в особях противоположного пола, а у этого экземпляра я заметил то выражение младенческой наивности, которое свидетельствует если не о полном отсутствии ума, как у некоторых знакомых дам, то во всяком случае о его несомненной скудости. Готов поспорить, она сюсюкает по любому поводу и без повода.

Что она тотчас же и доказала, спросив, правда ведь, Крошка — так звали ее таксу — «прелесть» и «сладенький песик». Я сухо согласился, ибо предпочитаю более краткую и общепринятую форму «пес», после чего она заметила, что я, по всей видимости, племянник миссис Траверс, Берти Вустер, что, как вы знаете, полностью соответствует действительности.

— Я слышала, вы должны сегодня приехать. Меня зовут Филлис Миллс, — продолжала она, и я ответил, что так я и думал и что Селедка передает ей большущий привет, на что она воскликнула: — Как, Реджи Сельдинг? Ужасный душка, верно? — и я согласился, что его смело можно отнести к этой категории, и что среди душек он занимает не последнее место, на что она сказала: — Да, он просто лапонька.

Во время нашего диалога Уилберт Артроуз оставался не у дел, вроде тех второстепенных персонажей, которых художники изображают на заднем плане картины: он хмурил брови, пощипывал усики, шаркал ногами и подергивал прочими частями тела, стараясь дать мне понять, что, по его мнению, здесь стало чересчур многолюдно и что вернуть Тенистой поляне прежнее очарование сможет только немедленное исчезновение Вустеров. Воспользовавшись паузой в разговоре, он спросил:

— Вы кого-то ищете?

Я ответил, что ищу Бобби Уикем.

— На вашем месте я бы продолжил поиски. Уверен, вы ее обязательно найдете.

— Кого, Бобби? — спросила Филлис Миллс. — Она на озере, удит рыбу.

— Тогда идите вот по этой тропинке, — просиял Уилберт Артроуз, — повернете направо, потом сразу налево, снова направо, и выйдете к озеру. Проще простого. Мой совет — отправляйтесь немедленно.

Ну, это уж слишком: меня, связанного с Тенистой поляной, можно сказать, кровными узами, фактически выгоняет какой-то посторонний, но тетушка Далия ясно дала понять, что мы ни в чем не должны перечить членам семейства Артроузов, поэтому я последовал его совету и зашагал в сторону озера, воздержавшись от ответных реплик. Отойдя на некоторое расстояние, я вновь услышал за спиной вдохновенные поэтические рулады.

Хотя водоем в «Бринкли» гордо именуется озером, говоря по совести, это скорее начинающий пруд. Но все же достаточно большой, чтобы прокатиться на плоскодонке. И для любителей катаний здесь устроен небольшой причал с навесом для лодок. На этом-то причале и сидела Бобби с удочкой в руках, и я, стремительно преодолев разделявшее нас пространство, оказался у нее за спиной.

— Привет, — сказал я.

— Привет от старых штиблет, — отвечала она. — А, это ты, Берти? Уже приехал?

— В наблюдательности тебе не откажешь. Не могла бы ты уделить мне минуту твоего драгоценного времени, прекрасная дама?

— Погоди, кажется, клюет. Нет, показалось. Так что ты говоришь?

— Я говорю, что…

— Да, кстати, сегодня утром я разговаривала с мамой.

— А я с ней беседовал вчера.

— Так и знала, что она тебе позвонит. Ты видел объявление в «Таймс»?

— Прочел собственными глазами.

— Наверное, сначала удивился?

— Я и сейчас удивляюсь.

— Я тебе все объясню. Эта идея пришла ко мне как озарение свыше.

— Выходит, ты запустила эту утку?

— Конечно.

— Но зачем? — спросил я, беря, по своему обыкновению, быка за рога.

Я думал, она смутится. Ничуть не бывало!

— Чтобы приготовить путь Реджи. Я провел рукой по вспотевшему лбу.

— Видно, у меня что-то случилось со слухом — прежде он всегда был превосходным, — сказал я. — Мне послышалось, ты сказала «чтобы приготовить путь Реджи».

— Ну да. Прямыми сделать стези ему.[52] Хочу, чтобы мама примирилась с мыслью о Реджи.

Я провел другой рукой по вспотевшему лбу.

— А сейчас мне послышалось, будто ты сказала «чтобы мама примирилась с мыслью о Реджи».

— Именно так я сказала. Все предельно просто. Объясняю специально для особо непонятливых. Я люблю Реджи. Реджи любит меня.

Я все равно не понял.

— Какой Реджи?

— Реджи Сельдинг. Я чуть не упал.

— Как, Селедка?

— И не называй его, пожалуйста, Селедкой.

— Да я его всю жизнь так зову. В конце концов, — сказал я, смягчаясь, — если мальчик с фамилией Сельдинг попадает в частную школу на южном побережье Англии, какую кличку могут дать ему однокашники? Но когда это ты успела его полюбить, а он — тебя? Ты же его в глаза не видела.

— Еще как видела. Мы останавливались в одном отеле в Швейцарии на прошлое Рождество. Я учила его кататься на лыжах, — сказала она, и лучистые звезды, которые она носит на лице в качестве глаз, затуманились от нежности. — Я помогла ему подняться, когда он рухнул на склоне для начинающих. У него обе ноги закрутились вокруг шеи, вроде шарфа. Думаю, именно в эту минуту в моей душе впервые пробудилась любовь. Сердце мое растаяло, пока я распутывала его ноги.