Читаем без скачивания Извращенная преданность - Кора Рейли

— Ты действительно в это веришь? Как ты думаешь, это превратило тебя в человека, которым ты являешься сегодня? Потому что любовь определенно не сделала меня тем, кто я есть. Кровь, ненависть и жажда мести поддерживали меня. Они все еще это делают, и так же делают, как честь, гордость и верность. Так скажи мне, Леона, любовь сформировала тебя?

Леона прижала рюкзак к груди.

— Не меня. Но никто никогда не любил меня так, — тихо сказала она. — Мои родители всегда любили свою зависимость больше, чем меня, и никогда не было никого другого. Значит, любовь не сформировала меня.

Она с вызовом посмотрела мне прямо в глаза. Ожидала ли она жалости? Ей не стоило волноваться. Жалость была эмоцией, от которой я давно отказался. Я был в ярости. В ярости от ее признания.

— Тогда что? — спросил я.

ГЛАВА 12

ЛЕОНА

— Тогда что?

Этот вопрос грозил распутать меня.

— Я не знаю. — призналась я.

Я посмотрела на шрамы на груди Фабиано, на татуировку на его запястье, оценила уверенность, с которой он держался. Гордость и честь. Он источал ее. Его тело было свидетельством его убеждений, того, как далеко он зашел. А я?

Я издала короткий, пустой смешок.

— Надежда на будущее поддерживала меня. Я была хорошей студенткой и много работала. Я думала, что у меня будет светлое будущее после школы. Я думала, что поступлю в колледж, получу диплом юриста и стану чем-то большим, чем дочь… — я проглотила слово «шлюха», не в силах признаться Фабиано в правде.

— Наркоманов. Но я терплю неудачу.

На лице Фабиано по-прежнему не было жалости, и я была рада этому. В его глазах было что-то темное и свирепое.

— Если ты не будешь бороться за то, чего хочешь, ты этого не получишь. Такие люди, как мы, не получают свои желания на блюдечке.

Как он мог нас сравнивать? Он был сильным и успешным, правда, не в общепринятом смысле. Но у него было то, к чему он стремился. Каморра была его страстью.

— Ты прирожденный боец. Я нет.

— Я не родился бойцом. Я превратился в одного из них из-за дерьма, брошенного мне годами, Леона.

Я хотела спросить о его прошлом, но он всегда был так осторожен, когда упоминал что-нибудь связанное с ним. Я выдохнула. Он наклонился, обхватил ладонями мой затылок и поцеловал. Я погрузилась в поцелуй. Я нуждалась в этом сейчас, нуждалась в чем-то, кроме отчаяния. Его язык танцевал с моим, и его запах захлестнул меня. Я закрыла глаза, позволяя телу расслабиться. Он отстранился.

— Теперь я буду сражаться за тебя, Леона. Я же говорил, что буду защищать тебя.

И я кивнула, как будто мое одобрение что-то значит. Ошеломляющее присутствие Фабиано, его неумолимое собственничество, они были чем-то, с чем я никогда не сталкивалась прежде. Мои родители никогда не проявляли ко мне чрезмерных эмоций. Я была для них запоздалой мыслью. Иногда полезной, иногда надоедливой, никогда не стоит тратить слишком много энергии.

В глубине души я знала, что за внимание Фабиано придется заплатить. Я бы заплатила за то, чтобы так или иначе сдаться ему. Но в этот момент мне было все равно.

В тот день я работала в авто режиме. Шерил ничего не ответила, но я видела, что она этого хочет.

Фабиано ждал меня, когда я вышла в половине третьего. Он не завел машину сразу, как обычно. Его взгляд метнулся к скромным черным туфлям на каблуках, потом к голубому платью. Оба не были чем-то особенным и продавались по скидке, но они были новыми. Я купила их днем перед работой, чтобы взбодриться.

— Я хочу показать тебе, где я живу, — просто сказал Фабиано.

Усталость спала.

— Окей.

Я не знала, что еще сказать. Это казалось очень личным, как другой уровень в нашем…что? Отношениях? Трудно было наклеить на него ярлык. Но у меня было ощущение, что Фабиано не часто водит людей к себе домой. Он казался человеком, который хорошо охраняет свое личное пространство. Как он и сказал, он не любил делиться, и что он хотел показать свою квартиру мне, хотя бы на несколько часов, сделало меня счастливой. В то же время, однако, я знала, что быть наедине с ним в его квартире, со спальней в нашем распоряжении, открывало новые возможности в наших физических отношениях, к которым я не была уверена, что готова морально. В любом случае, мое тело совсем другое дело.

Его голубые глаза смотрели на меня несколько мгновений, возможно, обдумывая свое решение.

Пока мы ехали, мы проезжали знакомые места, такие как Venitian и Bellagio, и я задавалась вопросом, смогу ли я когда-нибудь получить работу в месте, которое было хотя бы наполовину так же хорошо. Может быть, Фабиано мог бы мне помочь. Он знал более чем достаточно людей в Лас-Вегасе, и я даже не хотела знать, сколько хороших отелей и ресторанов принадлежит или контролируется Каморрой. Но я не хотела просить его об этой услуге. Я могла только представить, сколько людей пытались что-то получить от знакомства с ним. Я не хотела быть такой.

Тишина заполнила пространство между нами. Мягкий гул мотора манил меня заснуть, и я подумала, не будет ли ошибкой согласиться пойти к нему в квартиру так поздно ночью. Возможно, Фабиано ожидал, что я проведу с ним ночь.

Мои мысли были прерваны, когда мы остановились перед гладким небоскребом и спустились в подземный гараж.

— Нет виллы в пригороде с садом, похожим на парк? — спросила я, надеясь, что голос не выдаст моих нервов.

Он поморщился.

— Я предпочитаю жить в центре жизни. Пригороды для семей.

Мы вышли из его машины. Чистый, новый запах гаража с десятками роскошных автомобилей уже заставил меня чувствовать себя не на своем месте. Даже новая одежда не могла этого изменить.

Мои каблуки стучали по белому мраморному полу лифта, когда мы вошли. Рука Фабиано на моей пояснице была уже странно знакомой. Он нажал кнопку верхнего этажа, и лифт начал бесшумно подниматься. Фабиано ничего не ответил. Возможно, он передумал приводить меня к себе домой.

Лифт остановился, и двери бесшумно открылись. Перед нами простирался длинный коридор с плюшевым бежевым ковром и кремовыми стенами с золотыми орнаментами. Фабиано повел меня к темной деревянной двери в конце коридора, которая казалась единственной на этом этаже, если не считать запасного выхода.

Мой желудок затрепетал от волнения, когда он широко распахнул