Читаем без скачивания Братья Ждер - Михаил Садовяну

Такая же участь постигла землю Лэпушны. Часть татарских отрядов шла по долинам, разоряя село за селом. Другая поскакала на северо-запад, в ботошанскую землю, нацеливаясь на стольный град Сучаву. Однако места эти, куда вторглись степные хищники, не были подобны привольным польским равнинам. Здесь холмы и овраги, заросшие густыми лесами, чередуются, словно застывшие волны древнего Сарматского океана. Вдоль лесов текут реки, теряющиеся в топях либо широко разливающиеся у запруд. Мурзы ведут свои конные орды, понятия не имея, что делается вокруг. Местные жители могут быстро укрыться в лесах, а степнякам некогда обыскивать пущи, да и непривычны они к такому делу. Орда разоряет, сколько может и где может. Малолетних и немощных убивают, сея смертельный ужас, чтобы легче завладеть богатством, скотом и хлебом жителей. Быстро собирают ватаги рабов и гонят их за Днестр под охраной копейщиков. Часть рабов оставляют в обозе, чтобы перетаскивать груженые кибитки через рытвины, ручьи, по размытым дорогам. Низкорослые лохматые лошадки не в силах тащить такую тяжесть. Рабы толкают кибитки, хватаясь за грядки, за колеса. Стонут, обливаясь потом, сгибаясь под плеткой и все же уповают на скорое избавление, о котором уже кое-что знают.

Восемь недель назад вышло от князя повеление ждать условленного знака. Теперь этот знак был подан: его слышали или видели люди, поставленные на то служилыми боярами, и рэзеши, либо конные и пешие боярские дружинники.

На гребнях холмов завертелись крылья ветряных мельниц, хотя ветра вовсе не было. На других холмах взвились столбы дыма — весть для тех, кто смотрел туда с вершины далекой горы.

В иных местах маячные дымы стелются по земле, — значит, там дует ветер. Но на мельницах не видно никакого движения. Вдруг одна зашевелила крыльями, потом тоже застыла.

В этот день князь Штефан покинул Сучавскую крепость, оставив там крепкую стражу. Он вел за собой три тысячи немцев-наемников в латах и четыре тысячи легкой конницы под предводительством военачальников. За ними следовал обоз из сорока телег с пушками и порохом под началом капитана Петру Хэрмана.

Штефан был верхом на белом жеребце — в знак того, что вышел на ратное дело. Отроки везли его латы и шлем, а спэтар — меч с крестообразной рукоятью. Архимандрит Амфилохие следовал в обозе, где уложен был и государев шатер; он вез с собой священные книги и серебряные складни, чтобы укрепить и утешить господаря в час испытаний.

Княжич Алексэндрел со своей свитой догнал войско Штефана на дороге к Хотину, когда до крепости оставалось лишь четверть пути. Кое-кого из провожатых княжича, которых Штефан хорошо знал, в свите не было. Зато появились новые люди, которым в этот час полагалось быть в другом месте.

Все утро Штефан ехал молча, хмуря брови и сдерживая нарастающий гнев. Рано утром до него дошла весть о событиях, случившихся вблизи Ионэшень. О них поведал князю второй постельничий Григорашку Жора, излагая все искусно и осторожно. Оказывается, в последнее время его светлость Алексэндрел-водэ нашел, помимо дорог, указанных ему государем Молдовы, и свою тайную любовную тропинку. Так уж повелось испокон веков: от напасти этой в молодые годы не избавлен ни один смертный — будь то князь или последний смерд. Пусть же государь не судит слишком строго о поступке сына. Господарь научил своих соратников и приближенных жертвовать удовольствиями ради долга, но у нынешних двадцатилетних юношей кровь, должно быть, горячее, чем у прежних. Потому-то самый близкий служитель Алексэндрела-водэ не осмеливался выдать его тайну и последовал за своим господином. Конечно, младшему Ждеру следовало предстать перед господарем и, преклонив колени, рассказать обо всем. Но он согрешил и поступил иначе, будучи, очевидно, связан клятвой.

Неприятное происшествие могло обернуться для княжича бедой, а для всего княжеского рода — великой печалью. Ибо в самом Сучавском граде нашлись злодеи, уведомившие опальных бояр в ляшской земле о любовных дорожках княжеского отпрыска.

В отношении пришлых злодеев пусть государь будет спокоен. Их допросили с пристрастием, и они во всем признались. Постельничий Жора как раз собирался этим утром доложить о них преславному господарю, но тут пришла весть об опасной стычке на Ионэшенском шляху.

— Место для виселицы злодеям подобрано? — гневно спросил Штефан.

— Подобрано, государь.

— Зовут их как?

— Григорашку Жора назвал имена злодеев и сказал, что он может тут же послать гонца в Сучаву, чтобы исполнить повеление князя.

Штефан кивнул головой.

В разглашении тайны отчасти повинны двое государевых слуг. Они бы могли рассказать, как было дело, но этой ночью оба честно сложили головы, защищая своего господина.

— Кто они? — все так же гневно осведомился Штефан-водэ.

Узнав, что одни из них — медельничер Думитру Кривэц, Штефан печально и вместе с тем презрительно покачал головой.

— Обо всем этом ты узнал только сегодня утром?

— Сегодня утром, государь. Об этом поведал мне, ничего не тая, его милость Симион Черный, второй тимишский конюший, и я поспешил немедленно донести эту весть до своего повелителя. В Тимише тоже была стычка, — продолжал постельничий и кратко описал дерзкий налет злодея Гоголи. — И, как я уже говорил тебе, государь, после тимишской заварухи всевышнему было угодно, чтобы Симион Ждер вовремя поспел к месту на Ионэшенском шляху и отогнал разбойников.

Штефан-водэ горестно вздохнул, пришпорил коня. Свита и конная рать отстали. Государь крепко сжал в кулаке поводья.

— Жизнь Алексэндрела-водэ была в опасности, — проговорил он, метнув грозный взгляд на постельничего. — За легкомыслие княжич получит свое — для острастки. Что же до младшего Ждера, то, хоть и жалко его, но отменить наказания мы не можем.

— Государь, — мягко заступился Григорашку Жора, — сынок конюшего Маноле не покинул своего господина. Когда пал медельничер, Ионуц встал грудью против злодеев и выказал великое усердие, на диво самим разбойникам. Особливо бесстрашно, словно лев, оборонялся Александру-водэ. Конюшему Симиону даже не пришлось обнажить саблю.

Штефан ехал молча, только на челюстях у него перекатывались желваки, выдавая гнев и тревогу.

Когда на привале перед ним предстали виновники, он пригвоздил их к месту ледяным взглядом и долго держал их так в трепетном ожидании.

Наконец Алексэндрел-водэ приблизился и склонился к руке родителя, чтобы облобызать ее.

— Стой передо мной, я хочу видеть тебя, — проговорил князь тихим и хриплым от волнения голосом. — Так-то ты вознаградил меня за мои старания и мою любовь! Скрытничал и лгал мне.

Княжич затрясся, залился слезами.

— Прости, государь!

— Приходится простить, Александру, ибо ты наш сын. Но печаль останется в нас наподобие яда. Твоя ошибка могла стоить тебе жизни.

Конные полки расположились в низинах вокруг озер. Княжеский стан находился в негустом дубняке. Служители двора спешились в стороне. Сановники отошли, чтобы не слышать, как князь выговаривает своему наследнику. Остался только по долгу духовника архимандрит Амфилохие, стоявший по левую руку от князя.

Господарь отыскал глазами младшего Ждера и пронзил его взглядом; не смея говорить, Ионуц потупился и опустился на колени.

— Верный слуга наш, — сказал Штефан, обратясь взором к второму конюшему Симиону Черному, — этому юнцу за его скрытность и двуличие следовало бы снести голову. Но мы оставляем ее Ионуцу в награду за мужество. Пусть здравствует долгие годы. Однако вынуждены мы с печалью отдалить его от нашего двора. А ты, конюший Симион, проследи, чтобы он некоторое время пожил в покаянном воздержании. Так же мы поступим и с нашим сыном.

Симион Черный молча поклонился. Алексэндрел опустился на колени у ног господаря. Штефан как бы невольно и случайно коснулся рукой русых волос сына.

— Преподобный отец Амфилохие, — проговорил он, — напомни еще раз сему отроку, каковы законы жизни князей и повелителей народов. Мы, князья и повелители народов, должны следовать примеру солнца: разливать ежедневно тепло и свет, не получая ничего взамен. В сем порядке, установленном всевышним, есть особый смысл: родись ты простолюдином, — обратился он к сыну, — то гнуть бы тебе спину в рабстве. Был бы червем могильным, грыз бы тело мудреца. Но ты княжий отпрыск…

Ионуц вздохнул, хотя мало понимал из того, что слышал. Его трогала напевная речь господаря, и в душе он ликовал, что сберег свою голову.

— Скажи мне, Ионуц Ждер. кто они, эти женщины, заманившие Алексэндрела-водэ? — спросил князь все тем же усталым голосом.

Ионуц не осмелился ответить. Вместо него заговорил Симион.

Штефан удивился.

— Кто она, эта боярыня Тудосия из Ионэшень?

— Государь, — очнулся от своих раздумий отец Амфилохие, — ведомо мне, что в давнее время в Ионэшень жил некий Петрилэ. А муж боярыни Тудосии доводился племянником этому Петрилэ. Звали его Ионашем, и погиб он в годы известных тебе неурядиц и смут. А теперь подо Львовом живет некий Константин Арамэ, он доводится боярыне двоюродным братом. Старшая сестра Константина Арамэ замужем за Савой Блынду — тоже беглецом. А на сестре этого Савы Блынду женат известный твоей светлости боярин по имени Миху.