Читаем без скачивания КОМАНДИРОВКА - АНДРЕЙ ЛОМАЧИНСКИЙ

Глава 16

Песок, песок, песок. Песок и пыль. Песок на зубах, песок в ушах, песок в волосах, песок в глазах, в стволе и затворе; песок в жратве, даже в герметически упакованном сухпае. Пока открываешь – чисто, а как разорвал, то уже с песком. Пыль на оптике, на одежде, на морде, в носу. Козявки черные, палец в нос страшно засунуть. Но больше всего пыли на лобовом стекле. Там она копится до определенной критической массы, а потом ссыпается небольшими лавинками. От пыли все стали дальтониками – цвета исчезли напрочь. Впрочем частичными дальтониками – все что на земле серое, а небо, хоть белесое, но все же синее. Но это когда ветра нет. Когда ветер, то кажется, что нет ни неба, ни воздуха – одна пыль. Аэрозоль из твердовзвешенных частиц, да нет уж, в пыльную бурю по плотности скорее аэрогель. Особой любовью эта атмосферка пользуется у летунов – один вылет и полированный виндбрейкер, маленькое окошко впереди цоколя; становится мутным. А ведь это не стекло – это сверхтвердый монокристаллический сапфир! Да что там сапфир, на их скоростях песок в воздухе точит даже Ди-Эл-Эф (DLF, diamond-like films – пленки кристаллического углерода, по сути дела алмаз). Такие пленки последний писк военной мысли – их наращивают дорогим плазменным методом, создавая защитные покрытия на самолетной оптике и «глазах» умных ракет и бомб; там ведь «глаз» одновременно является макушкой конуса-обтекателя. Так вот один вылет в песчаную бурю – и «меняй очки» на летном жаргоне. Внизу не лучше – тоже все как в густом тумане. Изредка проглядывает страшное дневное светило – висит блеклый розовый диск в зените, вроде звездная эволюция в солнечной системе внезапно скомкалась до минут. Солнце выгорело, остался красный карлик. Очки не нужны, смотри открытыми глазами, пока те песком не забьются. Все силуэты смазаны, свет фар не помогает, да и вообще еле виден. Солдаты в сердцах плюются грязной слюной. Водители, отчаявшись разглядеть задок идущей впереди машины, цепляют очки ночного видения. Помогает, но не так, чтоб уж сильно. Возникает чувство, что ты не в Ираке, а на другой планете. Правда такое чувство держится не долго – реалии войны быстро отрезвляют и возвращают к простой такой экзистенции «здесь и сейчас». Потому что здесь и сейчас в этой пыли тебя могут грохнуть.

Знаменитый раут-севен, седьмой маршрут. Почему седьмой неизвестно. Наверное потому, что где-то в такой же пыли есть шестой и может быть восьмой. Вообще-то от Ум-Касра на Нассирию дорога называется «Национальное стодвеннадцатое шоссе». Хреновое и щербатое, но лучше колеи в пустыне. Ванькин конвой по этому шоссе почти не ехал, прокатились с десяток миль и опять запылили. Почему так, опять же не известно. Скорость на этих раутах-грунтовках низкая, хоть сами грунтовки относительно неплохие, видать пару недель назад после гусениц бронетехники, «Гризли» и «Боары» погребли здесь основательно, а потом все утрамбовалось бесчисленными колесами тяжеленных трейлеров. Это потому что сухо, а кабы не сушь, то колеи наверное были бы под стать противотанковым рвам. Западнее идет главная дорога Ирака, точнее две. Первая пересекает весь Ирак с севера на юг и разумеется носит имя «Первое скоростное национальное шоссе имени Саддама Хусейна». Ну это понятно, здесь все, что «первое и национальное» всегда имени Саддама Хусейна. Вторая дорога поближе, уже не скоростное шоссе, а просто «Второе национальное шоссе партии Баас». Непонятно, толи собственность партии, толи баассисты его строили… Впрочем чего это… Строили турки и итальянцы. Давно, правда. А баассисты, как и коммунисты, руководили и направляли. Вот так национально направили – крючком из самой Басры через столицу в Сирию.

Первая ночь прошла без сюрпризов. Правда две замыкающие машины чуть не блуканули. Конвой стал, а те догоняли напрямки по спутниковым координатам. Уже под утро дошли до танкового питa (tankpit, буквально «танковая яма», перевалочный лагерь или место дислокации бронетехники второго эшелона). Здесь состоялась ночевка, если так можно назвать беготню с остатком ночи. Потом конвой разбили надвое – на Кут и на Багдад. «Багдадцам» повезло – стоять сутки, а это дневка с полноценным ночным сном, «кутовцы» ушли невыспавшись сразу по утру. В «яме» скинули небольшую часть гузов, сформировали боевое охранение возвратного порожняка. Хотя на войне пути подвоза моментально трансформируются в пути эвакуации – порожняком колону от фронта в тыл можно назвать весьма условно. Конечно загрузка меньше, но все равно есть – от битой техники, до стреляных гильз.

Вторую ночь спали без комфорта, но сладко – наличие громадной силы под боком позволяло особо не беспокоится насчет обстрелов. Сказались сутки на ногах, хоть и пару раз просыпались от хлюпающего звука тентов – поднимался ветерок. Под утро одиночные хлопки перешли в непрерывное барабанное буханье, официальной побудки даже не состоялось – старшие палаток подняли личный состав «убирать паруса». И вовремя. Утро следующего дня оказалось мерзопакостным – мало того, что встали в пять, так еще и началась песчаная буря. В предрассветных сумерках запел песок, несомый порывами усиливающегося ветра. Хлопки брезента и трепетание нейлона уже не глушили его высоких звуков, берущих какофонические гаммы от гудения проводов, до нудного комариного писка.

Командиры сокрушенно качали головами – по приказу выход как на скачках, по любой погоде, а в такую бурю это гарантия, что до следующего пита в срок не дойдем. Но куда-то дойдем, значит там будет полевая ночевка с охранением собственными силами. Собственными, так собственными, опять построились и вперед. Темп движения черепаший, дистанции минимальные, постоянные радиопереклички. Куда едем один черт разберет, не видно низги, все доверие GPS, вся надежда на компьютерную карту перед носом, где стоит красная точка – ты сейчас. А может ты уже и не там – ежик в тумане, работает автопилот. Периодически из мглы выплывают заборы, битые танки, брошенные автобусы, дома с плоскими крышами, пальмы. Пальмы гнутся, но не сильно, а вот их роскошные шевелюры развиваются на ветру как волосы у мотоциклиста, иногда швыряя свои колючие жесткие трехметровые лохмы на дорогу. Почему-то в пылевую бурю любой пальмовый лист кажется иракцем, залегшим с автоматом.

Вышли на асфальт. Стали попадаться примитивные монументики в стиле культа личности позднего баассизма – бетонный или кирпичный квадрат от метр на полтора, до три на четыре, по бокам стены облицованы кафелем как в общественном туалете, в центре здоровый фэйс Саддама Хусейна. Гибрид фотографии на паспорт, автобусной остановки, иконы, киношной афиши и кладбищенской плиты. О вкусах не спорят – восток дело тонкое. Кое-где портретики изрядно подпорчены – в пулевых дырках и граффити, в недвусмысленных фаллических символах (картинках мужского детородного органа) или похабных надписях через всю морду. Ясно, что такое развлечение могли себе позволить только передовые соединения – там стреляй, не хочу. А вот сейчас солдат достают подсчетом патронов. Ване такое буквоедство и контроль совершенно не нравятся – случись заморочка, того гляди и стрелять не будут, мол патроны подотчетные. Даже Шрек устал впустую играться со своим пулеметом, достал рогатку и стреляет из нее. Ему хорошо, нарыл где-то фунтов десять (5 кг) стандартных шариковых элементов, и теперь развлекается, сыпя стальной дробью в любой объект, выскочивший из пыльной мги. Спрашиваешь, где нарыл – молчит. Дознаешь, как бомбу разобрал – улыбается. Шрек, одним словом.

Под вечер буря уже разошлась до неприличия, командир конвоя запрашивал то Багдад, то Катар. Остановку дали часов в семь. Машины странно раскидали по пустыне, однако отсутствие кучности не означало отсутствия безопасности – просто комбат-ви отделили от энси-ви (combat vehicles; NCV, non combat vehicles – боевая и небоевая техника). Получилось как у стада слонов, только наоборот. Те при опасности слонят в середину стада загоняют, а большие слоны становятся вокруг, а в конвое беззащитные слонята это самые большие тягачи, а вот даже маленький «Хаммер» уже боевая единица – его на периметр. Запросили метеорологов. Ответ обнадеживающий – буря к десяти утихнет, а к полуночи сойдет на нет. Ночью штиль, днем дождь. Как дождь?! Шутите! Нет, правда завтра дождь. Пока приказ сидеть по машинам, жрать сухпай, маскировочные сетки и тенты тянуть по мере стихания ветра. По естественным надобностям ходить только по двое и не дальше заднего колеса. Ну и ветрюганище, неужели и вправду так быстро стихнет?

Стихло быстрее, чем ожидали. Вначале возникло чувство, что сам ветер изменился, то был сухой, как из пескоструйного аппарата, что ржавчину и краску с металла сдирает, а сейчас… другой. Пусть еще не влажный, но уже не такой иссушающий. Его порывы мельчали и редели, а затем воздух стал. Тянуть тенты и сетку пришлось в темноте. Фонариками пользовались мало, больше полагаясь на ночную оптику, но иногда подсветить все же приходилось. В пучках света застывшая после бури пустыня являла собой необычное зрелище – с неба, тишайше шелестя, падали песчинки. Они не кружились подобно северным снежинкам и не косились подобно линиям дождя. Они падали по-разному. Маленькие плоские слюдяные частички кувыркались, редкие былинки планировали, а основная масса обычного песка валилась строго вниз, как просыпанный сахар. Редкими мгновениями вспыхивали белые искорки, кварц наверное. Пыль из монотонной туманной мглы разбилась на островки, которые быстро таяли оседающими столбами. Все покрылось противным на ощупь мучным слоем, как на старом чердаке, только намного толще. К полуночи прозрачность воздуха восстановилась и на черном небе высыпали звезды. В пылевую бурю на удивление теплые ночи, сейчас же ждали пустынного ночного холода. Посвежеть посвежело, но не похолодало. Точно к дождю. Скорее всего к последнему за год.