Читаем без скачивания Певец во стане русских воинов: Стихотворения. Баллады. Поэмы - Василий Жуковский

Глава XV

О том, как они ездили в Вену

С этой поры, мой читатель, жилось покойно и мирноВ замке Рингштеттене. Рыцарь все чувствовал боле и болеПрелесть небесную доброго сердца Ундины, забывшейВсе для спасенья соперницы. В доброй УндинеВсякая память о прошлом исчезла: она беззаботнымСердцем любила и, зная, что шла прямою дорогой,Ясную в нем питала доверенность; все в настоящемБыло ей радостно; в будущем все улыбалось. Бертальда,Снова ей с прежней любовью всю душу отдав, благодарной,Кроткой и нежной являлась; короче, замок РингштеттенСтал обителью светлого счастья. Дни пролеталиБыстро за днями; зима наступила; зима миновалась;Вот и весна с благовонно-зеленой своей муравою,С светло-лазоревым небом своим улыбнулась веселымЖителям замка; стало на сердце их радостно, стало и смутно.Что ж тут дивиться, если, при виде, как в воздухе вешнемНитью вились журавли и легкие ласточки мчались,Стало и их позывать в далекую даль. Раз случилосьРыцарю вместе с женой и Бертальдой в прекрасное утроОколо светлых истоков Дуная гулять; им об этойСлавной реке он рассказывал много: как протекалаПышным, широким потоком она по землям благодатным,Как на ее берегах прекрасная Вена сияла,Как по ней величаво ходили суда, как бежалиМимо плывущих назад берега, услаждая их очиЗрелищем пажитей, нив, городов и рыцарских замков.«О! – сказала Бертальда, – как было бы весело съездитьВ Вену водой…» – но, опомнясь, она покраснела и взорыРобко потупила. Милым ее смущеньем УндинаТронувшись, руку ей подала, и в ней загорелосьСильно желанье утешить подругу свою. «Да за чем жеДело стало? – сказала она. – Ничто не мешаетСъездить нам в Вену». Бертальда запрыгала с радости. ВместеСтали они учреждать поездку свою и заранеТем, что представится им на пути, восхищались. И рыцарьС ними был заодно; Ундине, однако, шепнул он:«Вспомни о Струе; ведь он могуч на Дунае». – «Не бойся, —С смехом сказала Ундина, – пускай он попробует сделатьЧто-нибудь с нами; я тут! при мне уж никак колобродитьОн не посмеет». Ответом таким уничтожены былиВсе затрудненья, и с бодрым духом, с веселой надеждойСтали готовиться в путь. Но скажите мне, добрые люди,Все ли сбывается так на земле, как надежда сулит нам?Хитрая Власть, стерегущая нас для погибели нашей,Сладкие песни, чудные сказки подмеченной жертвеНа ухо часто поет, чтоб ее убаюкать. Напротив,Часто спасительный божий посланник громко и страшноВ двери наши стучится. Как бы то ни было, нашиПутники весело плыли в первые дни по Дунаю:День ото дня река становилася шире и видыПышных ее берегов живописней. Но вдруг – и на самомЧудно-прелестном месте – открыл свои нападеньяБешеный Струй; то были сначала простые помехи(Волны бурлили без ветра; ветер отвсюду, меняясь,Дул и судно качал); но Ундина одною угрозой,Словом сердитым одним на воздух и в воды смирялаСилу врага; то было, однако, ненадолго: сноваОн гомозился, и снова Ундина его унимала;Словом сказать, веселость дороги расстроилась вовсе.В то же время гребцы, дивяся тому, что в глазах ихДелалось, между собою часто шептались; и скороСтали на все с подозреньем посматривать; самые слугиРыцаря, чувствуя что-то недоброе, диким и робкимВзором следили господ; а Гульбранд, задумавшись грустно,Сам про себя говорил: «Таково-то бывает, как скороЗдесь неровные сходятся; худо, если вступаетВ грешный союз земной человек с женой водяною».Вот что, однако, себе в утешенье твердил он: «Ведь преждеСам я не ведал, кто она; правда, тяжко пороюМне приходит от этой бесовской родни; но мое здесьГоре, вина ж не моя». Хотя иногда и вливал онНесколько бодрости в душу свою таким рассужденьем,Но зато, с другой стороны, все боле и болеПротив бедной Ундины был раздражаем. То слишком,Слишком она понимала, и в смертную робость угрюмыйРыцарев вид ее приводил. Утомленная страхом,Горем и тщетной борьбой с необузданным Струем, приселаПод вечер к мачте она, и движение тихо плывущейЛодки ее укачало: она погрузилась в глубокийСон. Но едва на мгновенье одно успели закрытьсяСветлые глазки ее, как вдруг перед каждым из бывшихВ лодке, в той стороне, куда он смотрел, появилась,Вынырнув с шумом из вод, голова с растворенным зубастымРтом и кривлялась, выпучив страшно глаза. ЗакричалиРазом все; отразился на каждом лице одинакийУжас, и каждый в свою указывал сторону с криком:«Здесь! сюда посмотри!» И из каждой волны создаласяВдруг голова ужасным лицом, и поверхность ДунаяВся как будто бы прыгала, вся сверкала глазами,Щелкала множеством зуб, хохотала, гремела, шипела,Шикала. Крик разбудил Ундину, и вмиг при воззреньеГневном ее пропали страшилища все. Но рыцарь ужасноБыл раздражен; с умоляющим взглядом Ундина сказала:«Ради бога, здесь, на водах, меня не брани ты».Он умолкнул, сел и задумался. «Друг мой, – шепнулаСнова Ундина, – не лучше ль нам дале не ездить? Не лучше льВ замок Рингштеттен обратно отправиться? В замкеБудем спокойны». – «Итак, – проворчал, нахмурившись, рыцарь, —В собственном доме своем осужден я жить как невольник!Только до тех пор и можно дышать мне, пока на колодцеБудет камень! Чтоб этой проклятой родне…» Но УндинаРечь его перебила, с улыбкой ему наложившиНа губы руку. Опять замолчал он, вспомнив о данномИм обещанье Ундине. В эту минуту Бертальда,В мыслях о том, что делалось с ними, сидела на краеЛодки и в воды глядела; сама того не приметив,С шеи своей она сняла ожерелье, подарокРыцаря; им водила она по поверхности ровныхВод, любуясь, как будто сквозь сон, сверканьем жемчужныхЗерен в прозрачной, вечерним лучом орумяненной влаге.Вдруг расступилась вода, и кто-то, огромную рукуВысунув, ею схватил ожерелье и быстро пропал с ним.Вскрикнула громко Бертальда, и хохот пронзительный грянулОтзывом крика ее по водам. Тут более рыцарьГнева не мог удержать; он вскочил в исступленье и в рекуНачал кричать, вызывая на битву с собой всех подводныхДемонов, никс и сирен; а Бертальда своим безутешнымПлачем о милой утрате и пуще его раздражала.Тою порою Ундина, к реке наклонясь, окунулаРуку в прозрачные волны и что-то над ними шептала;Но поминутно она прерывала свой шепот, ГульбрандуГолосом нежным твердя: «Возлюбленный, милый, подумай,Где мы; брани их как хочешь; со мной же ни слова; ни слова,Ради бога, со мною одною; ты знаешь». И рыцарь,Как ни был раздражен, но ее пощадил. Вдруг УндинаВынула влажную руку из вод, и в ней ожерельеБыло из чудных кораллов; своим очарованным блескомВсех ослепило оно. Его подавая Бертальде,«Вот что, – сказала она, – для тебя из реки мне прислали,Друг мой, в замену потери твоей. Возьми же, и полноПлакать». Но рыцарь в бешенстве кинулся к ней, ожерельеВырвал, швырнул в Дунай и воскликнул: «Ты с нимиВсе еще водишь знакомство, лукавая тварь! пропади тыВместе с своими подарками, вместе с своею роднею!Сгинь, чародейка, от нас и оставь нас в покое!..» С рукою,Все еще поднятой вверх, как держала она ожерелье,Бледная, страхом убитая, взор неподвижный, но полныйСлез устремив на Гульбранда, Ундина его слова роковыеСлушала; вдруг начала, как милый ребенок, которыйБыл без вины жестоко наказан, с тяжким рыданьемПлакать и вот что сказала потом истощенным от горяГолосом: «Ах, мой сладостный друг! ах, прости невозвратно!Их не бойся; останься лишь верен, чтоб было мне можноЗло от тебя отвратить. Но меня уводят; отсюдаПрочь мне до́лжно на всю молодую жизнь… о мой милый,Что ты сделал! ах, что ты сделал! о горе! о горе!..»Тут из лодки быстро она в реку ускользнула:В воду ль она погрузилась, сама ли водой разлилася,В лодке никто не приметил; было и то и другое,Было ни то ни другое. Следа не оставив, в ДунаеВся распустилась она; но долго мелкие струйкиОколо судна шептали, журчали, рыдая; и вслух доходилиВнятно как будто слова: «О горе! будь верен! о горе!..»С жалобным криком рыцарь упал, и обморок сильныйДушу ему на минуту отвел от тяжелыя муки.

Глава XVI

О том, что случилось с рыцарем

Как нам, читатель, сказать: к сожаленью иль к счастью, что нашеГоре земное нена́долго? Здесь разумею я гореСердца, глубокое, нашу всю жизнь губящее горе,Горе, которое с милым, потерянным благом сливаетНас воедино, которым утрата для нас не утрата,Смерть вдвоем бытие, а жизнь порыв непрестанныйК той черте, за которую милое наше из мираПрежде нас перешло. Есть, правда, много избранныхДуш на свете, в которых святая печаль, как свеча пред иконой,Ярко горит, пока догорит; но она и для них ужВсе не та под конец, какою была при начале,Полная, чистая; много, много иного, чужогоМежду утратою нашей и нами уже протеснилось;Вот, наконец, и всю изменяемость здешнего в самойНашей печали мы видим… итак, скажу: к сожаленью,Наше горе земное нена́долго. Это и рыцарьТакже изведал – к худу ль, к добру ль своему, мы увидим.Он сначала только и мог, что плакать, так горькоПлакать, как плакала бедная, кроткая, ангел доброты, Ундина,Стоя в лодке, когда он отнял у ней ожерелье,Коим она все поправить так мило хотела; потом онТак же и руку вверх подымал, как Ундина, и сноваПлакал, и весь изойти слезами хотел. И БертальдаВместе с ним плакала искренно, горько. Друг подле другаВ замке Рингштеттене тихо жили они, сохраняяСвято память Ундины и вовсе почти позабывшиПрежнюю склонность. К тому же, в это время случалосьЧасто и то, что Гульбранда во сне посещала Ундина:Грустно к постеле его подходила она, и смотрелаПристально в очи ему, и плакала молча, и тихо,Тихо потом назад уходила, так что, проснувшись,Сам он наверно не знал, его ли, ее ли слезамиБыли так влажны щеки его. Но вот напоследокЭти сны об Ундине стали час от часу реже;Стало на сердце рыцаря тише; в нем скорбь призаснула.Но быть может, что он для себя ничего и придуматьВ жизни не мог бы иного, как только чтоб память УндиныВерно хранить и об ней горевать, когда б не явилсяВ замке наш честный старый рыбак и не стал от ГульбрандаТребовать дочери. Сведав по слуху о том, что с УндинойСделалось, доле терпеть он уже не хотел, чтоб БертальдаВ замке одном жила с неженатым. «Рада ль, не рада льБудет мне дочь, о том я теперь и знать не желаю, —Он говорил, – но где о честном имени дело,Там разбирать уж нельзя». С приходом его пробудилосьВ рыцаре прежнее чувство, им позабытое вовсеВ горе по милой Ундине; притом же его ужаснулаМысль: одному в опустевшем замке остаться. Но многоПротив брака с Бертальдой отец говорил в возраженье:«Точно ль Ундины на свете не было? Впрочем – на дне лиВлажном Дуная тело ее неотпетым лежало,Море ль его без приюта носило своими волнами —Все Бертальда отчасти ее безвременной, жалкойСмерти причиной была, и великий грех заступить ейМесто бедной жены, от нее пострадавшей». Хоть этоБыло и правда, но рыцарь стоял на своем; напоследок,С ним согласившись, рыбак остался в замке. И тотчасБыл отправлен гонец за отцом Лаврентием с зовомВ замок Рингштеттен: Гульбранду хотелось, чтоб тот же, кем первыйБрак с Ундиной его в счастливые дни совершен был,Ныне и с новой женою его сочетал. Но священник,С страхом каким-то посланника выслушав, тотчасВ путь отправился; день и ночь, несмотря на усталость —Было ль ненастье иль ясное время, – он шел. «Помоги мне,Господи, – зло отвратить», – он молился. И вот напоследокВечером поздним одним он вступил на двор, осененныйСтарыми липами, замка Рингштеттена. Рыцарь с невестой,Веселы, рядом с ними рыбак, задумчив, под теньюЛип сидели. Увидя отца Лаврентия, рыцарьС радостным криком вскочил, и все его окружили.Но священник был молчалив, прискорбен; хотел онРыцарю что-то сказать одному; но рыцарь, как будтоВесть худую предчувствуя, медлил вступить в особливыйС ним разговор. Священник сказал напоследок: «ТаитьсяЗдесь мне не нужно; до всех вас касается то, что скажу я;Слушайте ж, рыцарь. Точно ль уверены вы, что супругаВаша скончалась? Мне не верится это. Хоть многоБыло разной молвы и об ней самой и о родеЧудном ее, – что правда, что нет, я не знаю, – но знаюТо, что она была добронравной, верной, смиренной,Благочестивой женою; а вам я скажу, что с недавнихПор она по ночам начала мне являться: приходит,Плачет, ломает руки, вздыхает и все говорит мне:«Честный отец, удержи ты его; я жива; о, спаси тыТело ему! о, спаси ты душу ему!..» И сначалаСам я понять не умел, чего хотело виденье:Вдруг посольство отсюда – и здесь я; но я не для бракаЗдесь, для развода. Гульбранд, откажись от Бертальды; Бертальда,Рыцарь не может быть мужем тебе, им владеет другая.Верьте мне, верьте, или ваш брак вам не будет на радость».Рыцарь с досадою выслушал старца Лаврентия; долгоСпорили жарко они; напоследок патер с сердитымВидом из замка ушел, не желая и ночи единойВ нем провести. Гульбранд, уверив себя, что священникБыл сумасброд и мечтатель, послал в монастырь, по соседствуС замком лежавший, за патером; тот без труда согласилсяБрак совершить, и день для обряда был тут же назначен.

Глава XVII