Читаем без скачивания Второе нашествие янычар. История создания «национально свидомых» - Русин

О «православной набожности» днепровского казачества современники отзывались с отвращением, усматривая в ней больше безбожия, чем веры. Адам Кисель, православный шляхтич, писал, что у запорожских казаков «нет никакой веры»; то же повторял униатский митрополит Рутский. Петр Могила — православный митрополит и основатель киевской духовной академии, относился к казакам с нескрываемой враждой и презрением, называя их в печати «ребелизантами» (мятежниками). Да и какой набожностью могло обладать разбойничье сообщество, в состав которого в большом количестве входили беглые поляки, татары, турки, армяне, черкесы, мадьяры. А Богдан Хмельницкий и его сын Юрий, а затем Петр Дорошенко, признавали себя подданными турецкого султана. С крымскими же татарами, этими «врагами креста Христова», казаки не столько воевали, сколько совместно ходили на польские и московские украйны.

Даже в начале 18 века, казаки не стеснялись называть свое ремесло своим собственным именем. В своем обращении к казакам атаман Булавин, призывая к восстанию против Петра I, говорил: «Атаманы молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники! Кто похочет с военным походным атаманом Кондратьем Афанасьевичем Булавиным, кто похочет с ним погулять по чисту полю, красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте в черны вершины самарские!».

Сохранилось любопытное описание одного из казачьих гнезд — стоянки знаменитого Семена Палея в Фастове, составленное московским попом Лукъяновым в начале того же 18 века: «Вал земляной, по виду не крепок добре, да сидельцами крепок, а люди в нем что звери. По земляному валу ворота частые, а во всяких воротах копаны ямы, да солома постлана в ямы. Там палеевщина лежит человек по двадцати, по тридцати; голы что бубны без рубах нагие страшны зело. А когда мы приехали и стали на площади, а того дня у них случилося много свадеб, так нас обступили, как есть около медведя; все казаки палеевщина, и свадьбы покинули; а все голудьба безпорточная, а на ином и клочка рубахи нет; страшны зело, черны, что арапы и лихи, что собаки: из рук рвут. Они на нас стоя дивятся, а мы им и втрое, что таких уродов мы отроду не видали. У нас на Москве и в Петровском кружале не скоро сыщешь такого хочь одного». (цит. по П. Кулишу «Польская колонизация юго-западной Руси». «Вестн. Европы», том 2., 1874 г.).

Известен отзыв о палеевцах и самого Мазепы — по его словам, Палей «не только сам повседневным пьянством помрачаясь, без страха Божия и без разума живет, но и гультяйство также единонравное себе держит, которое ни о чем больше не мыслит, только о грабительстве и о крови невинной».

До середины 16 века, термином «казак» означался особый образ жизни. «Ходить в казаки» означало удаляться в степь за линию пограничной охраны и там жить наподобие татарских казаков, т. е., в зависимости от обстоятельств, ловить рыбу, пасти овец или грабить. Запорожский казак никогда не был малороссом. Малоросс — представитель оседлой земледельческой культуры, быта, навыков и традиций, унаследованных со времени Киевской Руси. Казак — представитель разбойного бродячего люда, унаследовавшего «степной образ жизни». Казачество порождено не малорусской культурой, а враждебной стихией, столетиями пребывавшей в состоянии войны с малороссами.

В средине 16 века Речь Посполита для защиты своих южных рубежей от набегов, создает так называемое «реестровое казачество» — около 6 тысяч оседлых казаков, подчинявшихся польскому коронному гетману и получавших за свою службу по охране границы от татарских набегов государственное содержание. Одновременно польское правительство налагает запрет на всякое другое «казакование», видя в нем развитие антиправительственного элемента. Впрочем, этот запрет не повлиял на жизнь не реестровых казаков, окопавшихся в Запорожской Сечи.

Реестровые казаки были наделены правами и льготами: избавлялись от налогов, получали жалованье, имели свой суд, выборное управление, войсковой и административный центр в городе Терехтемирове на Днепре. Реестровые казаки получили возможность обзаводиться домом, землей, хозяйством и использовать (часто в больших размерах) труд наемных работников и слуг. Крестьян казаки (как реестровые, так и обычные) называли «чернью» и относились к крестьянам, так же как и шляхта, с пренебрежением. Постепенно накапливая сбережения и обзаводясь землей и слугами, верхушка казачества, стала реально приближаться к польской шляхте (у Богдана Хмельницкого было земельное владение в Субботове, дом и несколько десятков челяди). К средине 17 века, казачья аристократия, по достатку, не уступала мелкому и среднему дворянству. Отлично понимая важность образования для дворянской карьеры, она обучает своих детей панским премудростям. Меньше, чем чрез сто лет после введения реестра, среди казацкой старшины можно было встретить людей, употреблявших в разговоре латынь. Часто общаясь по службе с полькой знатью, старшина заводит с нею знакомства, стремится усвоить ее поведение. Бывший разбойник готов, вот-вот, сделается настоящим шляхтичем. Ему не хватает только шляхетских прав.

Свои вожделения реестровое войско начало выражать в петициях и обращениях к королю и сейму. На конвокационном сейме 1632 года казацкие представители заявили: «Мы убеждены, что дождемся когда-нибудь того счастливого времени, когда получим исправление наших прав рыцарских, и ревностно просим, чтобы сейм изволил доложить королю, чтобы нам были дарованы те вольности, которые принадлежат людям рыцарским».

Вчерашние разбойники ставшие королевским войском, призванным оберегать окраины Речи Посполитой, возгорелись мечтой о некоем почетном месте в панской республике. Зародилась та идеология, которая сыграла потом столь важную роль в истории Малороссии. Она заключалась в сближении понятия «казак» с понятием «шляхтич». И сколь смешной она не была в глазах польского общества, казаки упорно держались ее.

Но тут и начинается драма, обращающая в прах и латынь, и богатства, и земли. Польское панство, замкнувшись в своем кастовом высокомерии, и слышать не хочет о казацких претензиях. Старшине не помогают ни лояльность, ни верная служба. Многие начинают подумывать о приобретении шляхетства силой. Казаки начинают бунтовать и стремятся направить набежавших в Сечь мужиков на польские замки. Но эти восстания были слишком слабы и казацкая старшина рано или поздно была либо раздавлена, либо вынуждена примириться с положением особого воинского сословия, наподобие позднейших донцов, черноморцев, терцев.

Но в этом момент казакам помогает грандиозное всенародное восстание малороссов в 1648 году против польских поработителей. Эти крестьяне были величайшими мучениками Речи Посполитой. Яростный гонитель и ненавистник православия и русской народности, иезуит Скарга признавал, что нигде в мире помещики не обходятся более бесчеловечно со своими крестьянами, чем в Польше: «Владелец или королевский староста не только отнимает у бедного хлопа все, что он зарабатывает, но и убивает его самого, когда захочет и как захочет, и никто не скажет ему за это дурного слова».

Восставшие крестьяне открыли казачеству (количество которых вместе с не реестровыми не превышало 10 тысяч) такие возможности, о которых оно могло лишь мечтать. Впоследствии Богдан Хмельницкий признался: «Мне удалось совершить то, о чем я никогда и не мыслил».

Восстания малороссов поляки боялись гораздо больше, чем казаков. Гетман Потоцкий писал королю по поводу восстания Богдана Хмельницкого: «Число его сообщников простирается теперь до трех тысяч. Сохрани Бог, если он войдет с ними в Украйну, тогда эти три тысячи возрастут до ста тысяч». Но Богдан Хмельницкий выигрывает уже первую битву при Желтых Водах (благодаря тому, что на его сторону переходят служившие у Стефана Потоцкого русские солдаты). На собранной в самый разгар восстания Раде в Белой Церкви, на нее собралось свыше 70 тысяч человек. Но и это было еще не все. Большая часть восставших действовала по всей Малороссии в виде так называемых «загонов», внося ужас и опустошение в панские поместья.

В течение нескольких недель «презренное мужичье» сделало то, чего в течение пятидесяти лет не могло добиться ни одно казачье восстание — панская власть в Малороссии была сметена как ураганом. Мало того, был нанесен мощнейший удар и всему польскому государству, который поверг его в состояние полной беспомощности. Казалось, еще одно усилие и оно рухнет. Не успела Речь Посполитая опомниться от оглушительного поражения при Желтых Водах и под Корсунем, как последовала ужасающая катастрофа под Пилявой, откуда цвет польского рыцарства бежал, словно стадо овец, и был бы безусловно истреблен, если бы не его богатейший лагерь, грабежом которого и увлеклись победители, прекратив преследование. Это поражение, вместе с повсеместной резней панов, ксендзов и евреев, вызвала всеобщий ужас и оцепенение.