Читаем без скачивания Мистер Ми - Эндрю Круми

— Что! Прямо тут? Сейчас? — со смехом сказала она, глядя на пол гостиной. — А музыку где возьмем?

Я хотел было предложить насвистывать мелодию, но Катриона встала и подошла к проигрывателю, который уже столько лет стоял на столике в углу, не издавая ни звука. Она проглядела лежавшие в открытой подставке проигрывателя долгоиграющие пластинки и с улыбкой сказала, вытащив одну из них:

— Кеннет Мак-Келлар? Только не знаю, получится ли у меня.

— Это очень просто — суете пластинку вон в то отверстие, — объяснил я. — Есть еще Мойра Андерсон, Джимми Шенд — все знаменитости тех лет. Миссис Б. сложила их сюда много лет назад.

— Если хотите, я что-нибудь поставлю, — сказала Кат-риона, — только, может, нам лучше просто сидеть и слушать?

— Как хотите, — сказал я, и через секунду из проигрывателя раздался стук, потом шипение, а затем оглушительный раскат аккордеона — заиграл джаз-банд Джимми Шенда.

— Шикарно, — сказал я, вспоминая мудрый отзыв миссис Б.

Катриона пошла на кухню — возможно, налить себе еще чаю, который является основным продуктом ее питания. Я крикнул ей, стараясь перекричать веселую музыку:

— Может быть, вы хотите, чтобы я платил вам за каждое посещение?

— Это не важно, — отозвалась она.

— Но вам же надо покупать книги, и, наверное, свечи, и что-нибудь вкусненькое — у вас ведь туго с деньгами.

— Я же вам сказала, мне хватает.

Я понимал, что за услуги Катрионы я должен платить больше, чем платил миссис Б. Она уже починила своим перочинным ножичком мой компьютер — а за это механик из сервисного обслуживания содрал бы с меня бог весть сколько. Я до сих пор не наградил ее за то, что она помогла мне разобраться с загадочной картинкой и научила вызывать нужную мне информацию. Когда я ей это предложил, она отказалась наотрез. Я не хотел ее смущать и решил положить один-два фунта в ридикюль, который она бросила на пол возле своего стула. Не знаю, как это теперь называется — ридикюль или сумочка; в наше время сумки были больше размером, а ридикюль нельзя было носить через плечо. Под аккомпанемент «Бравого сержанта» я встал с кресла, вынул из кармана деньги, прошел через комнату, поднял с пола ридикюль-сумочку Катрионы и открыл ее. Там лежали губная помада, шариковая ручка, проездной билет и какие-то вещички, завернутые в фольгу; затем я заметил маленькую голубую пилюлю, на которой был нарисован голубь. Такого лекарства я никогда не видел. От какой же болезни Катриона принимает эти пилюли? Наверное, что-нибудь женское, подумал я, все еще держа ридикюль в руках. И тут в комнату вошла Катриона.

Наступила неловкая тишина. Даже «Бравый сержант» закончился, и пластинка зашуршала перед следующей песенкой. Я стоял, держа в одной руке ридикюль, а в другой — пилюлю. Наверное, Катриона заметила, что я положил ей деньги.

— Не сердитесь, — сказал я, опасаясь, что она опять начнет отказываться от моего подарка.

— Да нет, — сказала она. — Без проблем.

Ну и прекрасно. Но все-таки как насчет пилюли? Может быть, Катриона потому и пьет столько чая? Я протянул к ней пилюлю.

— Вам это скоро надо будет принимать? Может быть, после ванны?

Катриона взяла пилюлю, положила ее обратно в ридикюль, который я все еще держал в руке, затем забрала у меня и ридикюль.

— Вообще-то это для вечеринки.

— Лекарство для вечеринки? Вы боитесь, что от веселья у вас разболится голова?

Она почему-то рассмеялась и села на диван.

— Я принимаю только оранжевые капсулы, — сказал я, садясь рядом с ней. — И миссис Б. никогда не приносила пилюль с изображением птиц.

— Это не лекарство, — сказала Катриона. — Это для улучшения настроения.

— Как интересно. Значит, вы ничем не больны?

— Нет.

— Так это что-то вроде конфетки?

Она кивнула.

— А у вас есть еще одна? Мне интересно попробовать. Я люблю леденцы.

— Нет, по-моему, лучше не стоит.

— Ну что ж, — сказал я, — вам, наверное, пора принимать ванну?

Как видишь, я уже привык к заведенному ею порядку. Подумав, Катриона спросила:

— Вам действительно хочется это попробовать?

«Стоят ли конфетки такой серьезной дискуссии?» — подумал я.

— Если у вас только одна, дайте мне половину.

— Они дорогие.

Я сказал, что полностью с ней рассчитаюсь, когда она соберется домой. Она пошла на кухню и скоро вернулась с разрезанной пополам пилюлей и горсткой какого-то порошка на блюдечке. Из проигрывателя донесся новый хриплый аккорд. Катриона взяла кусочек пилюли побольше размером и улыбнулась:

— Что ж, попробуем.

Я положил в рот другую половинку.

— Какая невкусная, — сказал я Катрионе. — Если сейчас выпускают такие конфеты, мне жалко детей.

Немного спустя мы начали танцевать. Первой встала Катриона; проигрыватель играл, кажется, «Раскрасавец Бонни Бенкс», и мне показалось, что она движется слишком быстро. Я встал и принялся топтаться, слегка раскачиваясь. Скоро мы уже оба пели: «Ты иди верхом, а я пойду низом» и все прочее. И я чуть не прослезился. Честно говоря, я был рад, что отток жидкости из моего организма происходит в другом месте, чем обычно. С тех пор я обнаружил, что эти пилюли весьма благотворно влияют на мой мочевой пузырь, и Катриона регулярно их мне покупает.

Не успели мы как следует растанцеваться, как пластинка кончилась.

— Давайте поставим другую, — предложила Катриона и закружилась волчком под песню Кеннета Мак-Келлара «Плевать я хотел на налогосборщика». Потом точно те же фигуры она стала проделывать под песню «Сладкий поцелуй». «Неужели нынешняя молодежь одинаково крутится под любую музыку?» — подумал я. Что ж, тогда им повезло — не надо заботиться о том, чтобы попасть в трехмерный такт. Мне стало очень весело.

Катриона перестала кружиться и сказала:

— Я все думаю о вчерашнем дне.

Вчерашний день ознаменовался столькими событиями, что о нем вполне стоило поразмыслить: как мы ездили в книжный магазин, как я несколько часов подряд «шарил по Интернету», не говоря уж о том, как она принимала ванну.

— Я хочу сказать, что могла бы здесь поработать.

К этому времени я снова сел на диван. У меня происходило что-то странное с головой; не то чтобы она болела, но такого ощущения я не припомню. Видимо, это следствие «исходного кода», который я изучал утром, подумал я. Пожалуй, это умственное упражнение более вредно, чем грамматический разбор латинских предложений.

— Конечно, вы можете здесь заниматься, — сказал я. Катриона встала и зачем-то задернула шторы. — Подсчитайте, сколько это может стоить, исходя из размеров вашей стипендии, добавьте плату за уборку и стоимость пилюли, а потом я вам сразу за все заплачу.

Мне почему-то стало жарко, и я ослабил галстук.

— Вы ведь и в самом деле никогда этого не делали? — спросила Катриона. — Я хочу сказать — с женщиной.

— Не помню, — ответил я. — Может быть, раз-другой с миссис Б. лет двадцать назад.

Однако, поразмыслив, я решил, что никогда не танцевал в гостиной с женщиной, даже с миссис Б.

— Ну ладно. Чего бы вам хотелось? — с серьезным видом спросила она, сев рядом со мной на диван. — Что мне надо делать? — Я понятия не имел, как отвечать на этот вопрос, поскольку ничего не знал ни о том, какие предметы входят в ее программу, ни о том, что ей задают.

— Да делайте то, что надо, — ответил я. — Не обращайте на меня внимания. Я посижу здесь, отдышусь и никак не буду вам мешать.

Пластинка в проигрывателе еще не кончилась, и я снял галстук под аккомпанемент «Чарли мой дружочек». Затем закрыл глаза, побаливавшие от занятий с компьютером. Я решил было, что Катриона пошла за своими тетрадками, но тут она, к моему удивлению, стала одну за другой расстегивать пуговицы у меня на рубашке. Мне было немного неловко, но одновременно я почувствовал облегчение, поскольку чрезмерное общение с компьютером вызвало в моем теле перегрев, о котором мне ничего не сказали в магазине Диксонза. Потом постепенно, по мере того как Катриона продолжала свои манипуляции, я начал понимать, чем именно бедная девочка занимается в своем массажном салоне. Я не открывал глаз и старался притворяться, что ничего не понимаю, а ее руки тем временем начали гладить и мять мою грудь. Так вот какие домашние задания получают студенты, изучающие науку жизни. По программе ей, видимо, надо было исследовать мою мускулатуру, и я готов был служить ей моделью, хотя не был уверен, что смогу долго сидеть не шевелясь.

Ее пальцы, скользившие по моему торсу, свидетельствовали о хорошем знании предмета. Видимо, на этой стадии она просто повторяла пройденное. Молодец, подумал я, повторение — мать учения. Затем я несколько обеспокоился, хотя по-прежнему продолжал делать вид, что меня там нет: она велела мне лечь на спину и начала стягивать с меня брюки — видимо, приступая к детальному изучению следующей части своей учебной программы.

И вот я уже лежал на диване совершенно голый, стараясь не дрожать, чтобы не отпугнуть Катриону, и с отчаянным вниманием слушая песню «Моя любовь — как красная роза». Тем временем Катриона принялась экспериментировать с той частью моей анатомии, которая, по моим понятиям, не должна даже упоминаться в учебной программе, особенно в лекциях для девушек. Странным образом, мне вовсе не хотелось сопротивляться; я напомнил себе, что Катриона в некотором роде нечто вроде медицинской сестры, и я позволил ей сосредоточить свое внимание с объективностью, которую я был готов разделить, на моем membrum virile, главу о котором они, по-видимому, проходили по анатомии. Она гладила его, перекидывала справа налево, поднимала и бросала, так что он шлепался, как выпрыгнувшая из воды форель. Все это совсем не походило на те домашние задания, что нам давали в университете, когда я был студентом. Она даже, кажется, ничего не записывала в тетрадку, поскольку обе ее руки были заняты научными изысканиями.