Читаем без скачивания Расстрел «Белого дома». Черный Октябрь 1993 года - Александр Островский

Перед тем, как 21 сентября появиться на телеэкранах, Борис Николаевич отправил текст Указа № 1400 американскому послу Томасу Пикерингу»[1303]. А в 19.00 посла уведомили, что выступление Б. Н. Ельцина состоится через час[1304]. Тогда же А. Козырев собрал у себя послов стран большой семерки и сообщил им о предстоящем роспуске парламента[1305].

Т. Пикеринг сразу же поставил в известность об этом Б. Клинтона, и тот позвонил Б. Н. Ельцину[1306]. Телефонный разговор Бориса и Билла состоялся в час ночи с 21 на 22 сентября, вечером 22-го Б. Н. Ельцин разговаривал по телефону с Ф. Миттераном. И президент США, и президент Франции выразили ему свою поддержку[1307]. Действия Б. Н. Ельцина одобрили и другие главы «семерки»[1308].

Этим самым они показали миру, что все их разговоры о демократии – дымовая завеса, используя которую они преследуют свои корыстные цели. Как только демократия перестает играть роль инструмента для достижения этих целей, о ней забывают.

Позиция Запада имела для Кремля особое значение, так как в эти самые осенние дни 1993 г. там продолжала решаться судьба российского внешнего долга.

После обнародования «указа № 1400» из Москвы в США отправилась немногочисленная, но очень важная делегация. «…В конце сентября 1993 года, – вспоминает Б. Г. Федоров, – мы с А. Шохиным поехали на ежегодную сессию МВФ и МБРР… В стране кризис, а нам надо ехать обсуждать чисто экономические вопросы». В состав делегации входил и глава Центробанка России В. Геращенко[1309].

Делегация вылетела в США не ранее 22[1310] – не позднее 24 сентября[1311]. Сообщая об этом, Б. Г. Федоров забыл упомянуть, что его поездка заграницу была связана не только с предстоявшей в США сессией МВФ и МБРР, но и с истекающей 30 сентября восьмой отсрочкой погашения внешнего долга России «по валютным долгам коммерческим банкам»[1312].

Таким образом начавшийся в России политический кризис опять «совпал» с важными переговорами о финансовом будущем России.

Так было в октябре 1991 г., когда Советский Союз оказался не способен платить по своему внешнему долгу и Россия вынуждена была форсировать переход к «шоковой терапии». Так было в декабре того же года, когда советские республики взяли на себя ответственность за выплату советского внешего долга и СССР прекратил свое существование. Так было весной 1992 г., когда в парламентских кругах был поставлен вопрос об отставке правительства, и США пообещали России 24 млрд долларов. Так было летом 1992 г., когда судьба России решалась в Вашингтоне и в Мюнхене, а по Москве плыли слухи о грядущем уже осенью перевороте. Так было в конце 1992 г., когда в Париже началось обсуждение вопроса о реструктуризации советского внешнего долга, а в Москве произошла отставка Е. Т. Гайдара. Так было весной 1993 г., когда, переговоры в советском внешнем долге вступили в свою решающую стадию, а в Москве заговорили об импичменте Б. Н. Ельцина. Так было летом 1993 г. накануне и после токийской встречи большой семерки, когда началась подготовка к разгону парламента.

Так было и осенью 1993 г.

Оказывается в то самое время, когда Б. Н. Ельцин еще готовился к подписанию и обнародованию указа № 1400, в американском Сенате развернулись дебаты вокруг законопроекта о предоставлении России обещанной в Ванкувере финансовой помощи. 23 сентября, когда в Москве на Ленинградском проспекте загремели выстрелы, а на Краснопресненской набережной открылся X Съезд народных депутатов, в Сенате состоялось голосование по данному вопросу. Законопроект был принят 88 голосами против 10 – «редкий по единодушию результат»[1313].

Тогда же в Вашингтоне состоялась встреча министров финансов и директоров центральных банков «семерки»[1314]. «…На эксклюзивную встречу министров финансов и председателей центральных банков стран «большой семерки» в Блэр Хаузе (напротив Белого дома), – пишет Б. Г. Федоров, – пригласили только меня, а А. Шохин и В. Геращенко этой чести не удостоились»[1315].

Очень обидно и за одного, и за другого.

Не позднее 24 сентября открылась ежегодная сессия Совета управляющих МВФ и Всемирного банка. Ей предстояло специально рассмотреть вопрос о судьбе реформ в России[1316].

«В числе вопросов для обсуждения на открывшейся вчера в Вашингтоне ежегодной сессии МВФ и Всемирного банка, – писал тогда Г. Бовт, – проблема содействия реформам в России. К обострившимся в последнее время разногласиям между МВФ и Москвой по поводу темпов и содержания преобразований, и без того не благоприятствовавшим активизации поддержки со стороны международных финансовых организаций, добавился и политический кризис в России, угрожающий развалом ее экономики, который уже поставил, в частности, валютную биржу на грань паники»[1317].

«Предоставленная МВФ России… в начале лета первая половина кредита системной трансформации в $1,5 млрд, – констатировала «Коммерсант-daily», – может оказаться последним заметным финансовым вливанием Запада в российскую экономику в этом году. Вторая часть кредита поставлена в МВФ под сомнение еще в августе… Возвращение Гайдара несколько оживило надежды на то, что два остающихся в силе непременных условия МВФ – сокращение инфляции до менее 10 % в месяц, а также бюджетного дефицита до 5 % от ВВП – снова станут приоритетными целями московских реформаторов. Но последние события в Москве… эти ожидания почти развеяли. Сейчас речь даже не идет о том, чтобы к 1 октября согласовать условия выделения так называемого stand-by кредита, который является непременным условием для предоставления Парижским и Лондонскими клубами новой отсрочки по долгам бывшего СССР»[1318].

Еще в апреле 1993 г. МВФ создал «временный фонд системной трансформации» «для поддержки реформ в бывших соцстранах». Однако до осени никакой поддержки с его стороны Россия так и не получила. Объясняя это, «Коммерсант-daily» писала: «препятствия для финансовой поддержки надо искать исключительно в несоответствии характера рыночных реформ требованиям МВФ»[1319].

Чтобы оценить значение этих переговоров, необходимо вспомнить, что в 1993 г. Россия должна была погасить долг в размере 38 млрд. долл., кроме того 18 млрд. предстояло выплатить в 1994 г. (из них 10 млрд. – Парижскому клубу). Это 56 млрд. руб. за два года. Между тем в 1993 г. Россия смогла уплатить только 2,5 млрд долл.[1320].

И хотя в апреле России удалось добиться реструктуризации части своего долга Парижскому клубу, она по-прежнему продолжала балансировать перед угрозой финансового банкротства. Отказать ей в финансовой поддержке, означало поддержать оппозицию Б. Н. Ельцину. Поддержать Б. Н. Ельцина можно было, только предоставив России обещанные кредиты или продолжив реструктуризацию ее внешнего долга.

Не с этой ли целью и был спровоцирован в Москве политический кризис?

По всей видимости, подозрения на этот счет возникли и на Западе. Об этом свидетельствует следующий эпизод, нашедший отражение в воспоминаниях Е. М. Примакова.

«24 сентября 1993 года, – вспоминает он, – я принял Дж. Морриса (имеется в виду резидент американской разведки в Москве – А.О.) по его просьбе. Накануне ему позвонил из Вашингтона Вулси (по признанию резидента ЦРУ, сам этот факт достаточно необычен) и поручил обратиться к руководителю российской разведки с просьбой оценить происходящее в России для доклада президенту Клинтону», «не исключаю, что в Вашингтоне хотели сопоставить свою информацию с эсвээровской интерпритацией той жесткой конфронтации, которая возникла в тот момент между Президентом и парламентом»[1321].

Действительно факт весьма необычный. И не столько потому, что директор ЦРУ позвонил к своему резиденту в Москве по телефону, сколько потому, что обращение американского резидента к руководитетелю внешней разведки другого государства с подобной просьбой выглядит как обращение к своему человеку.

Если бы это было иначе, директор ЦРУ сделал бы запрос Е. М. Примакову по официальным каналам. Почему же он не пошел на это? Значит, не желал, чтобы этот шаг получил огласку. Но почему его нужно было скрывать? А потому, что на официальный запрос ЦРУ могло получить только официальную, то есть пропризидентскую оценку происходящих в Москве событий.

Следовательно, обращаясь к Е. М. Примакову через своего резидента, директор ЦРУ рассчитывал получить неофициальную оценку. Значит, у него была уверенность, что Евгений Максимович сделает это, не поставив в известность Б. Н. Ельцина. В противном случае подобный шаг не имел смысла.