Читаем без скачивания Западноевропейская поэзия XХ века - Антология

ГОЛОСА ИЗ БРАТСКОЙ МОГИЛЫ

Мы здесь лежим. Мы здесь насквозь прогнили.Вы думаете: «Крепко спится им!»Но мы не можем глаз сомкнуть в могиле.Но мы от страха за живых не спим.

Во рту полно земли. Чтоб не орали!Мы криком бы могилу разнесли.Мы с криком из могилы бы восстали.Но мы молчим. Во рту полно земли.

Прислушайтесь, как запросто пороюПопы вверяют господу страну,А он, который проиграл войну,Оставить просит мертвецов в покое.

Вы служащим у господа поверьте!Ведь столько благородства в их речах,И так красивы их слова о смерти:«Жизнь далеко не лучшее из благ!»

И мы лежим. Во рту полно земли.Мы думали, что будет все иначе.Мы умерли. И здесь нас погребли.Вас завтра ждет такая же удача.

Война. Четыре года преисподней.Вы думаете: «Крепко спят они!»Четыре года — и венки сегодня.О, не вверяйтесь милости господней!Будь проклят, кто забудет эти дай!

ЭЛИЗАБЕТ ЛАНГГЕССЕР

Элизабет Ланггессер (1899–1950). — Трудную для восприятия, изощренно-метафорическую лирику («Садовник и роза», 1947) и прозу Ланггессер считают одним из основных источников «магического реализма» — направления, весьма популярного в литературе ФРГ 50-х годов (магический реализм основан на смешении реальных и фантастико-символических мотивов и образов). Подверглась расовым преследованиям в нацистской Германии; одна из дочерей поэтессы погибла в концлагере.

ПРАВИТЕЛЬ МАРС

Перевод В. Микушевича

Он барабанитпо шару земному.К чувствам-сиротам немилостив гром.С ревом грядет он, и руслу речномустать сужденоразоренным гнездом.Бой барабанный,вихрь ураганный,опережаязло и добро.А непоседаНике-победатолько одноуронила перо.Он в барабанныебьет перепонки,дробью рассыпав отчаянный страх.Прыгают палочки в бешеной гонке,треск деревянный даже в цепях.Жалобный голос.Только ли колос —цеп сокрушаетсебя в молотьбе.В натиске бредаНике-победапервой сломалакрылья себе.

МАРИЯ ЛУИЗА КАШНИЦ

Мария Луиза Кашниц (полное имя: фон Кашниц-Вайнберг; 1901–1974). — В зрелом творчестве поэтессы преобладает антифашистская и пацифистская тематика. Опубликовала в послевоенные годы стихи, написанные во «внутренней эмиграции»: «Пляска смерти» (1946). В «Новых стихах» (1957) и др. отчетливо видна гуманистическая позиция Кашниц. Стихи поэтессы публиковались в журнале «Иностранная литература».

«Когда они поэта хоронили…»[68]

Перевод В. Топорова

Когда они поэта хоронили,На кладбище был фоторепортер,И снимок напечатали. Мы видим:Горбатый, чтоб не тесно голове,И все же тесный гроб, сырую землюИ горсть сырой земли в руке у друга(В руке, размытой дрожью) — но не бог вестьКто умер иль, вернее, бог весть кто.На снимке не хватало бургомистра,На снимке не хватало профессуры,Зато хватало жестяных венков(Кто час кончины в силах приурочитьК цветенью роз?). Священник говорил,Не по погоде, долго. Дети зябли.Невидимые, жались в сторонеДве нимфы, семь дриад и саламандра, —Не то чтоб он их вечно воспевал,Но им казалось: это их знакомый.А те, кто плоть и кровь, сморкались — тихо,Но тщательно — и кутались в меха:Не простудиться б. Смерть грядет за смертью.Глядели не на землю — в небеса:Там туча проплывала, так чернаИ так фотогенична, что фотографРешил заснять ее — не для печати,А для себя, на всякий случай. Правда,На пленке этой тучи не нашлось.

КОШКА

Перевод В. Топорова

Кошка о которой пойдет речь сидела на помойке и оралаНочь напролет две напролет три напролет.В первый раз он спокойно прошел мимоНе думая ни о чем и под ор за окном уснул.Во второй раз он ненадолго задержалсяГлядя на орунью попробовал ей улыбнуться.В третий раз он одним прыжком настиг зверяСхватил за шкирку назвал «кошкой» не придумав иного имениИ кошка прогостила у него семь дней.Ее клочковатую шерсть не удавалось ни отмыть ни расчесать.Вечером по возращении он еле отбивался от ее зубов и когтей.Ее левое веко нервически подергивалось.Она раскачивалась на занавесках хозяйничала на антресолях.В квартире стоял звон гром и треск.Все цветы приносимые им домой она съедала.Она сбивала вазы со стола раздирала нераспустившиеся бутоны.Ночами она бодрствовала у него в изголовье —Глядела на него горящими глазами.За неделю его гардины были располосованыКухня превратилась в помойку. Он бросил ходить на службуБросил читать бросил играть на рояле.Его левое веко нервически подергивалось.Он начал скатывать пулю из серебряной фольгиКоторую она долго недооценивала. Но на седьмой деньСделала ловкое обманное движение. Он выстрелилСеребряной пулей — и промазал. На седьмой деньОна прыгнула к нему на колени заурчала позволила себя погладитьИ он подумал: моя взяла.Он ласкал ее чесал ее завязал ей на шее бантик.Но тою же ночью она спрыгнула с четвертого этажаИ убежала — недалеко — как раз туда откудаОн ее взял. Там в загадочном лунном светеРасцветала помойка. На старом местеКошка летала с камня на камень сверкала облезлой шерстьюИ орала

ХИРОСИМА

Перевод В. Топорова

Сбросивший гибель на Хиросимуушел в монастырь бить в колокол.Сбросивший гибель на Хиросимуотпихнул ногой табурет, повесился.Сбросивший гибель на Хиросимуеженощно сражается с демонами безумия —с сотнями тысяч демонов безумия,уничтоженных им, но воскресающих для него.

Все эти слухи недостоверны.Буквально вчера он попался мне на глазав саду на своей пригородной вилле.За новеньким забором росли ухоженные цветы.(Правда, не лотос, а розы.) И недостаточно пышные,чтобы затеряться в их зарослях.Я рассмотреладом, рассмотрела хозяйку в цветастом платье,маленькую девочку рядом с нейи мальчика чуть постарше — у него на плечах,занесшего кнутик над головой отца.И его самого я хорошенечко рассмотрела!он стоял на четвереньках в траве,беззаботно ощерясь улыбкой, ибо фотографпритаился за забором — недреманное око мира.

ДЖЕНАЦЦАНО[69]

Перевод Н. Гребельной

Дженаццано, горный город,вскарабкавшийсяс ослиным упрямствомпо западной крутизнесреди зимнего,стеклянногопозвякиванья.Здесь стояла я у колодца.Здесь я вымыла свою невестину рубашку.Здесь я вымыла свой саван.Мое лицо легло белымв черную воду,в сквозную прозелень платанов.А мои руки сталидвумя ледышкамис пятью сосульками на каждой.И позвякивали.

ПРЕДМЕСТЬЕ

Перевод Н. Гребельной

Только лишь два дереваостались от рощи.Только лишь два ягненкаот большой отары.Один почернее, другой побелее.Никто более не видитна западекрасноватыхзубцов ограды.Непригодные для жилья домаостались от городка,сбежавшего,куда-то запропавшего,белого,со сверкающими стеклами окон,наполненногомальчишками,трещащими,двухколесными.Неисчислимыми.Мальчишкиупрямо укореняютсяпо всей округес почерневшими кипарисами,комариными прудами,ложбинами,полными цветущего дрока.

ВОЛЬФГАНГ ВЕЙРАУХ