Читаем без скачивания Астроном - Яков Шехтер

Тогда я почти перестал есть и принялся тренировать дыхание, пытаясь задерживать его на возможно больший промежуток времени. Мои усилия принесли плоды: за три недели, остававшиеся до нисхождения огня, я похудел на несколько килограммов и научился обходиться без воздуха около минуты. Узости я преодолевал в два приема: сначала просовывал ноги, а потом резко выдыхал воздух и отталкивался руками. Мешал только деревянный брусок, соответствующий футляру со свечой, но и тут я приспособился, привязав к нему веревочку. Оказавшись по другую сторону сужения, я аккуратно подтягивал его к себе. Пол в лазу был ровным, хорошо утоптанным ногами моих предшественников, поэтому брусок нигде не зацеплялся. На ближайший день поминовения проблема была решена, но дальше, что делать дальше?

Убегать от мыслей теперь было некуда, и чем дольше я предавался размышлениям о своем будущем, тем горше становилось у меня на душе. Все происходящее потихоньку представало в совсем ином свете. Уже без всякой гордости я думал о поколениях своих предков, сгорбленных и щуплых, с узкой грудной клеткой, вспоенных ослабляющим отваром, жизнь которых была посвящена продолжению обмана. Пусть святого, пусть во имя счастья человечества, но обмана.

А нам, что принес этот обман моей семье? Каждому, кто хоть раз спускался в подземелье, традиция запрещает выходить за пределы храма. Наша жизнь ограничена стенами внешнего двора; я ни разу не был в лесу, не купался в реке. Я не знаю, что такое море, о чем шепчут сосны на опушке бора, как поет иволга в скошенных лугах. Я не смогу учиться, получить профессию и заняться любимым делом, не смогу жениться на приглянувшейся девушке. Мой удел – до конца дней выполнять черную работу, и вырастить сыновей, которых ждет такая же участь. И все это ради ползанья в кромешной тьме по обжигающе холодным камням, и нескольких секунд радости, когда от тоненького язычка свечи на алтаре занимается пламя.

Надо сказать, что помимо футляра со свечой я брал с собой коробок обыкновенных спичек, ведь огонь мог погаснуть, а возвращаться обратно и зажигать новый могло не хватить времени. Правда, со мной такого не случилось ни разу, но ведь могло. А если бы я забыл спички, или, если бы они отсырели? Что бы случилось тогда? Как бы отреагировали миллионы верующих на отсутствие святого огня?

В какой-то момент я перестал терзать себя этими вопросами. В конце концов вера в Основателя не поколеблется, даже если прекратится чудо огня. Скорее наоборот, она станет еще крепче, ведь в убеждениях, постоянно подкрепляемых чудесами, есть некоторая фальшь. Настоящая вера должна существовать сама по себе, вне сверхъестественных происшествий или даже вопреки им.

Кроме того, я был уверен, что патриарх и святые отцы несомненно найдут этому какое-нибудь убедительное объяснение. Скорее всего, оно уже давно приготовлено и дожидается своего часа в одном из ящичков патриаршего секретера. А вот мою жизнь и жизнь моей семьи это событие может сильно изменить. Как и в какую сторону, я пока не понимал, но необходимость в такой перемене ощущал все сильнее и сильнее.

Своего пика эта необходимость достигла в день поминовения смерти Основателя. Уже спускаясь в лаз, я твердо знал, что сегодня чудо нисхождения не произойдет: свеча в футляре погаснет, а взятые спички окажутся сырыми. Я понимал, что меня могут назвать предателем, перечеркнувшим столетия верности и чести, но моя правда, понятая мною истинная картина мира, казались важнее, чем все обряды и заветы. Есть души, предназначенные для высокой цели, им дано многое и спрос с них особый. Сегодня я попробую изменить ход истории, какой бы высокой ни оказалась моя личная цена.

До последней минуты все происходило как обычно. Задолго до двенадцати я оказался на месте, отодвинул щеколду и сдвинул с места камень. После первого удара колокола я перетащил его в нишу, открыл футляр и несколькими энергичными выдохами загасил свечу. Спички я с вчера оставил за окном, упрятав под выступом подоконника, и ночная влага надежно пропитала серные головки.

Десятый удар, одиннадцатый. Напряжение, царившее в храме, передалось и мне. Сердце колотилось, пальцы рук, лежавшие на кромках проема дрожали.

Двенадцатый…. Несколько секунд гробовой тишины, а затем истошный вой ужаса. По традиции прекращение святого огня означает начало конца света. Дурачье в праздничных одеждах, набившееся в храм, решило, что он наступит прямо сейчас. Я потянулся за камнем, чтобы вернуть его на место, и замер. С противоположной стороны алтаря донесся скрежет, одна из мраморных плит сдвинулась с места, из образовавшейся дыры высунулась тонкая рука с горящей свечой и подожгла щепки. Пламя, словно ожидавшее прикосновения дрожащего язычка, вспыхнуло сразу, заплясало, выбрасывая вверх трепещущие листики, и вопль ужаса в большом зале мгновенно сменился бурными криками радости.

Рука исчезла. Плита встала на свое место, а со стороны входной двери послышался звук отпираемого замка.

Я быстро передвинул камень, закрыл щеколду и в изнеможении опустился на пол. Сияющий проем еще стоял перед моими глазами, тоненькая рука, с характерной тимхской татуировкой вокруг запястья еще совершала в нем свое мгновенное движение, но я уже знал, что моей жизни пришел конец. Возвращаться назад я не хотел, будущее рисовалось мне адом без прощения и надежды. Я стремительно пополз к выходу, втиснулся в первое сужение, выдохнул воздух, продвинулся до середины, и, широко раскинув руки и ноги, предоставил природе сделать свое дело.

Очнулся я тут, за столом, перед почтовым ящиком под головой дракона. Это письмо сильно утомило меня, заканчиваю, хочу верить, что мой следующий сон окажется не таким ужасным и утомительным.

До свидания, дорогие мои,

любящий вас – сын.

Глава седьмая

ПОЛИРОВКА

– Пройдемся взглядом по радиусу зеркала, – Кива Сергеевич наморщил лоб и поднес линзу почти к самому носу. – Мм-м, остатки матовости занимают примерно одинаковую площадь. Дело идет хорошо, можно приступать к полировке. Ты готов?

Честно говоря, Мише хотелось говорить о совсем других вещах, но пререкаться с Кивой Сергеевичем было совершенно бесполезным делом. Надо пропустить вал поучений над головой и, приступив к работе, потихоньку развернуть разговор в нужную сторону.

– Итак, – Кива Сергеевич осторожно положил линзу на станок и радостно потер руки. Весь его вид излучал довольство, можно было подумать, что перед ним расставлены изысканные блюда и наступило время обеда.