Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

Всё это давно известные явления обратного, а то и многократного перевода — непонятно только: кого переводили, откуда это всё. Переводчики — известны, а источник — нет. Есть, однако, в этом словаре лёгкий намёк на англоцентричность. Статья о Набокове начинается так: «Русско-американский писатель. В 1919 году покинул Россию, в 1940-х начал писать по-английски. Широко известен его роман «Лолита» (1955) о маниакальной привязанности героя…» ну и т. д., и т. п.

А не будем ругаться потому, что из всего можно извлечь пользу. В этом типе справочной литературы (недаром в подзаголовке значится «Популярное издание»), видна вся прелесть нового подхода к искусству, весь релятивизм этого подхода. Для популярной или массовой культуры искусство всё — Моцарт в мобильнике, банки с консервированным супом, Лео, извините, Толстой, мода, Мадонна — не рафаэлевская, скажем, а эта — с микрофоном в руках и острыми штуками на груди (надо посмотреть, как называются), полицейский в детском саду, «мистические, романтические, неистовые стихи, такие, как «Лебединый стан» и Андрей Тарковский.

Ну где ещё найдёшь словарь, где за «Лифарём» следует «Лифчик», а потом «Лицензирование».

Где за «Нижинским» идёт «Нижняя юбка».

Где одновременно есть и информация об автоматизированном аналоговом синтезаторе SYNTHI 100 и список лауреатов «Оскара».

Где есть рекордно короткая, как изречение даоса, статья. Вот она целиком: «МИРОВОЗРЕНИЕ, философия жизни».

Пользоваться этим словарём безусловно можно — для понимания современного восприятия искусства. Это особое занятие — дающее знание не о предмете, а именно его восприятии другой культурой — массовой. Охота за чужой оценкой.

Только нужно быть аккуратным, если захочется показать свою образованность — можно оказаться в неудобном положении, будто один советский пионер, который по наводке старикана с бородой начал рассказывать учительнице про плоскую землю, которая покоится на трёх слонах. Начнёшь, одним словом, в присутствии образованной барышни речь о классной книжке, да и расскажешь, что там идёт охота на диких баранов в золотом павильоне.

Пожалуй я не буду снова ставить эту штуку на верхнюю полку.

Надо подарить кому-нибудь.

Извините, если кого обидел.

22 сентября 2005

История про кусок мануфактуры

Что не говори, а приятно прочитать про себя в газетах. И кто скажет — "нет", тому я не поверю. Даже если это установочная статья (Впрочем, все забыли, что такое настоящая установочная статья) — так вот даже тогда сердце замирает сладко. Попал под лошадь, туда-сюда.

Я вот прочитал про себя следующее: " А в этом сезоне Владимир Березин некоторым отклонением от строгости одежды тоже немножечко скрасил однообразную писательскую среду. Вместо пиджака он отрезал квадрат плотной мануфактуры и окутался в своеобразное манто. Кратенькое выступление Березина тоже было заметным… бла-бла-вла-бе-бе… Вот и всё! Но как важно в наше нелёгкое время выражение искренности и правды!".

Кусок плотной мануфактуры — вот мой удел.

Извините, если кого обидел.

24 сентября 2005

История про писателя Шишкина (I)

Мы стояли на Тверской, дул пронизывающий ветер. В рюкзаке у Шишкина болтался футляр с антикварным градусником, о котором ещё пойдёт речь.

И тут Шишкин смущённо спросил:

— А ты не знаешь, у вас в банкоматах доллары получить можно?

— Чёрт его знает, — ответил я — у меня такой задачи никогда не было — здесь доллары с карточки получать.

Мы подошли к банкомату, Шишкин ошибся в русском, потыкал в английские надписи, и вот, через минуту к нему на руку, как червячки, вылезли две зелёные бумажки. Он недоумённо посмотрел на меня и произнёс:

— И всё-то у вас теперь хорошо. И чем же вам Глинка мешал?

Как-то он признался, что поделив свою жизнь между Россией и Швейцарией, он вначале слышал упрёки, что, дескать, теперь ты не наш, не суйся, значит с оценками нашего житья здесь. А вот теперь, рассказывал Шишкин, он действительно больше там, и не позволяет себе оценивать эту реальность, хотя он любил Москву по-прежнему, и она для него была с каждым приездом всё краше.

Была у Шишкина пара текстов — роман «Всех ожидает одна ночь» и рассказа «Учитель каллиграфии» появились в начале девяностых, но существовали как-то на шаг сзади от бестселлеров. В серой вагриусовской серии они вышли в обратном порядке — вслед за знаменитым «Взятием Измаила». В этих предыдущих текстах есть всё то, из чего появился «Измаил» — ностальгический девятнадцатый век, русская классика, разобранная и снова собранная по новым технологиям. Записки помещика, написанные никому и в никуда, как записка в бутылке — потому что наследника у дореволюционной России нет. В этих шишкинских вещах есть мистическое предчувствие другой страны: «Куда вы меня зовёте?» — «В здешнюю Швейцарию. Я езжу туда стрелять в овраг. Но одному, знаете, это занятие быстро надоедает». Есть там и точка в финале, приехавшая прямиком из Джойса.

Меня давно занимал феномен Шишкина, особый русско-швейцарский путь его литературы. Дело ещё в том, что он уехал за границу по любви, а не по политическим или материальным соображениям. А о Швейцарии мы всегда знали то, что там жил Ленин, что оттуда он уехал в пломбированном вагоне в революцию. Мы знали, что там выкинулся из окна профессор Плейшнер. И, наконец, мы наверняка знали из бульварных газет, что там, под асфальтом Цюриха, в подземном хранилище лежит настоящее Золото Партии, то золото, в котором наша доля.

Шишкин не был оратором — в русском писателе всё время подозревают публичного человека, что сядет перед залом и изречёт нечто.

Это всё глупости — один изречёт, а другой нет. Третий и вовсе глупость какую-то скажет.

Ничего не надо, кроме ночных разговоров.

Извините, если кого обидел.

25 сентября 2005

История про писателя Шишкина (II)

…Но сначала я расскажу о путеводителе по Швейцарии. Шишкин говорил, что путеводитель родился из ощущения пустоты под ногами. Человек, приехавший в чужую страну, не мог существовать без истории страны, в которой ему надо было жить. Он начал искать какие-то книги, но оказалось, что эти книги просто никем не написаны. Не написана и сама история русской Швейцарии

Дело в том, что русский человек, по его словам, приехав куда-то чувствует себя колонизатором в пустыне. Он сразу думает: «А что было здесь до меня?». И летопись великих сражений, череда ржавых римских мечей в музее, картины великих в знаменитых галереях, или в конце концов, национальные легенды его интересуют лишь во вторую очередь. Скажем, жизнь Вильгельма Телля нашего человека