Читаем без скачивания Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века - Андрей Андреев

На другие должности в ОЛРС были назначены: секретарем — Каченовский, временным председателем — Мерзляков, временным секретарем — Цветаев. В приготовительное собрание, которое перед заседаниями, проходившими раз в месяц, готовило программу и рассматривало сочинения «в присутствии самих сочинителей», входили Сандунов, Мерзляков, Цветаев и Тимковский. Здесь можно отметить, что все названные лица, кроме Мерзлякова, хотя и участвовали в литературном процессе, не оставили в нем тот след, который подразумевался уставом для «известных литераторов». Этим определяется известная подчиненность ОЛРС по отношению к другим литературным собраниям. ОЛРС не выдвинуло собственной программы и по существу стало московской твердыней «архаического направления», в основном принимая идеи петербургских теоретиков из «Беседы русского слова», восторженным поклонником которых был основатель общества П. И. Голенищев-Кутузов. Трудно представить себе на заседаниях Общества представителей другой партии, например, В. Л. Пушкина, никак не проявившего себя в ОЛРС в этот период.

Такое направление показывает уже речь председателя при открытии общества, в которой он призывает сочинителей представить на русском языке «образцовые творения, какими изобилуют древние и новые просвещенные народы», по канонам Буало и Аддисона, обращаясь для этого как к источнику к «Словенскому языку». Одновременно Алтонский ставит и практические задачи общества: написать систематическую основательную грамматику, словарь, перевести на русский язык сочинения лучших иностранных писателей, создавать ученые книги, «которые обогащали бы нас понятиями и средствами изображать их», и завершает речь призывом любить и изучать родной язык и словесность.

На состоявшихся до начала войны 12 заседаниях общества обращают на себя внимание теоретические сообщения Антонского, Болдырева, Калайдовича по отдельным вопросам русской грамматики, направленные на более глубокое ее изучение. Например, знаток восточных языков, адъюнкт Болдырев, критикуя в своем рассуждении о глаголах спряжения, введенные Ломоносовым и старой Академической грамматикой, делает интересное предложение — заменить спряжения «учением о видах и производстве глагола» (наподобие системы арабского языка).

Особая роль в ОЛРС принадлежала А. Ф. Мерзлякову. Как единственный среди членов общества профессиональный литератор, он регулярно читал на заседаниях свои стихи и переводы. На втором заседании ОЛРС Мерзляков произнес «Рассуждение о Российской словесности в нынешнем ее состоянии» — речь, выражавшую его литературную программу в те годы. Не соглашаясь во многом с архаистами и подчеркивая, что «поздно уже заставлять нас писать языком Славянским», Мерзляков отстаивает необходимость и значение в литературе классических произведений, которых сейчас захлестнула волна романов, путешествий, песенок, мадригалов и пр., так что «нередко переводной Камоэнс, Мильтон, Телемак или Гомер служат оберткой для всяких уродов Дюкредюмениля». Мерзляков мечтает строить литературу на примерах Ломоносова, и именно его выступления определяли в OЛPC «дух непреклонного классицизма»[259].

Таким образом, в деятельности и формах организации OЛPC и нового ОИДР можно отметить определенное сходство. Основанные в одно время при активном попечении Голенищева-Кутузова, эти общества, где сотрудничали одни и те же профессора, были окружены атмосферой литературной борьбы того времени, непосредственно влиявшей на их работу. Оба общества выбрали партию, которая и в литературе и в истории была противоположна кругу Карамзина. Результаты их деятельности должны были сказаться с течением времени, но Отечественная война прервала этот процесс.

Необходимо также остановиться и на проектах ученых обществ с участием профессоров словесного отделения, не получивших дальнейшего развития. В раннем варианте устава попечитель Муравьев писал: «Под председательством декана словесных наук составляется общество Латинское, к которому приглашаются магистры и кандидаты, студенты и сами профессора, предшествуя им примером, и могут показать им путь к образованию себя сочинениями на Латинском языке»[260]. Однако никаких распоряжений о его открытии не последовало. Другое общество — Статистическое — было открыто попечителем в 1805 г. под председательством И. А. Гейма, включало профессоров Черепанова, Цветаева, лекторов и адъюнктов Невзорова, Санглена, Венсовича, Щеголева, Котельницкого, Падерина и имело целью «исследование способов устроения отечественных произведений промышленности, искусств и политической силы Российского государства»[261].

В отчете по университету за 1805 г. говорилось, что «в заседаниях, держанных в сем году, начертан план, по которому каждому из сотрудников положено приискивать источники и собирать сведения, касающиеся до статистики по России». На следующий год отчет также упоминал о существовании Статистического общества, но затем общество (так и не утвержденное министром) не подавало признаков жизни. В этом же отчете за 1806 г. значится «общество для издания словаря естественной науки», учрежденное 21 марта 1806 г. и на своих трех заседаниях «собравшее по алфавиту русские названия вещей естественных», но о дальнейшей судьбе проекта ничего не известно.

Физико-математический факультет, самый крупный в университете, состоял из девяти кафедр. Здесь преподавали: теоретическую и опытную физику — П. И. Страхов, чистую математику — В. К. Аршеневский (до 1808 г.), В. А. Загорский (1808–1809), П. И. Суворов (с 1810); прикладную математику — М. И. Панкевич, И. А. Иде (1805–1806), В. А. Загорский; астрономию — Ф. Гольдбах, химию — Ф. Ф. Рейсс, ботанику — Г. Ф. Гофман, минералогию и сельское домоводство — А. А. Прокопович-Антонский (до 1807 г.), И. А. Двигубский, технологию и науки, относящиеся к торговле и фабрикам — И. А. Двигубский и А. X. Чеботарев. Особую кафедру натуральной истории, учрежденную благодаря пожертвованию П. А. Демидова, возглавлял Г. И. Фишер фон Вальдгейм, к его же ведению относился и университетский музей. Вне структуры университетских кафедр находилось преподавание военных наук, которое вел магистр Г. И. Мягков.

В первое десятилетие XIX в. точные науки — математика, физика, химия — динамично развивались. Характерная особенность этого процесса — возникновение новой научной волны, источником которой был Париж, где после Великой французской революции открылись выдающиеся учебные заведения, и среди них ведущее — Политехническая школа (Ecole Polytechnique). Новая военная техника требовала от офицеров глубокого знания точных наук. Собрав вокруг себя ведущих ученых Франции, наполеоновский режим прежде всего хотел обеспечить подготовку квалифицированных военных специалистов, но одновременно создал идеальные условия для образования научного центра. Работы основателей Политехнической школы, ее профессоров и первых выпускников, многие из которых были членами Французской Академии Наук (О. Коши, С. Пуассон, Ш. Лаплас и др.), придали законченный и стройный вид многим областям математического анализа, гидродинамики, астрономии, теории электричества и т. п. Говоря обобщенно, завершался процесс «демистификации» точных наук, отделения от них философских интерпретаций, свойственных XVII веку, Ньютону и Лейбницу, подведения этих наук под прочный теоретический фундамент на уровне аксиом и базовых теорем (особенно в математике); переход от эмпирических обобщений к цельным теориям различных явлений, допускающим экспериментальную проверку. С этой точки зрения, большое значение имела, например, развернутая Французской Академией Наук дискуссия о природе света, результатом которой был переход к волновой теории, блестяще подтвердившейся после открытия Малюсом поляризации света (1808) и опытов Френеля — Араго (1815)[262].

Русская наука была, к сожалению, далека от этих проблем. Тем не менее, именно начало XIX в. приносит Московскому университету, отчасти благодаря реформам Муравьева, нескольких профессоров, которые смогли поднять уровень преподавания точных наук близко к современному. Самой яркой из этих фигур был профессор опытной и теоретической физики П. И. Страхов. Прекрасный оратор, получивший образование во Франции и Германии, талантливый экспериментатор, он умел привлечь внимание своих слушателей как ясным изложением предмета, так и красивыми и поучительными опытами. На его лекциях, считавшихся одними из лучших в университете, можно было увидеть Карамзина, Дмитриева, Жуковского, светских дам, особенно в 1803–1805 гг., когда публичные лекции были в большой моде. Представление о содержании курса физики дает вышедший в 1810 г. учебник Страхова «Краткое начертание физики», в котором профессор придерживается распространенного в Европе руководства М. Бриссона, переведенного и изданного Страховым в 1803 г., однако сокращает и исправляет в соответствии с новыми открытиями отдельные главы. Для демонстрации опытов в распоряжении Страхова была физическая лаборатория, на оборудование которой по последнему слову науки немало средств потратил М. Н. Муравьев.