Читаем без скачивания Крест и полумесяц - Кэтрин Полански

Что же делать? Пойти в посольство, встретиться со Златой и спросить, любит ли она его? Или просто сказать ей о своей любви? Нет, признаниями они уже обменялись. Амир понял, что находится в тупике: все его воспитание, весь жизненный опыт просто не предусматривали такой ситуации. Будь Злата мусульманкой, Джибраил бы переговорил с отцом девушки, потом их представили бы друг другу, затем, если бы ни у кого не возникло возражений, была бы помолвка, дальше свадьба, и, наконец, если повезет, возникла бы любовь… У них же со Златой все совсем не так. У них есть любовь, но больше нет ничего. Достаточно ли одной любви?

Когда в жизни Амира возникала проблема, он взывал к Аллаху. Вот и теперь он возносил горячую мольбу, но ответа не находил, поэтому юноша решил пойти в мечеть Омейядов, где он всегда чувствовал себя ближе к Аллаху и тот всегда отзывался на его молитвы.

Чтобы туда попасть, нужно пройти через сук – крытую улицу-рынок, длинный сумеречный туннель, по обеим сторонам которого располагались лавки и магазинчики. Сук завершался великолепной античной колоннадой. Это – западные пропилеи храма Юпитера Дамасского, главного храма древнего римского города, что в незапамятные времена находился здесь.

Входя в ворота мечети Омейядов, Амир ощущал благоговейное чувство: он попадал туда, где человек взывает к Богу в течение тысячелетий. Римляне воздвигли свой имперский храм не на пустом месте: здесь всегда был дом Бога, пусть молящиеся в нем знали Всеблагого под другими именами.

Огромный прямоугольный двор, обрамленный портиками, с южной стороны был замкнут зданием многоколонного молитвенного зала, не разделенного на женскую и мужскую половины, как повелось позже.

Амир прошел к гробнице Хусейна. Здесь всегда очень спокойно и печально, а можно почувствовать чудесное благоухание, которое источает святыня. Амира здесь всегда охватывало трудно передаваемое чувство подлинности, сакральной достоверности этих мест. Замкнутый архитектурный космос мечети создавал отгороженное от внешнего мира пространство, располагающее к созерцательности и размышлению.

Амир считал, что созерцание – отнюдь не привилегия дервишей. Дом молитвы не подавлял его – здесь было просто хорошо…

Завершив молитву, в которой юноша просил Аллаха дать ему понимание, подсказать, что делать, он отошел от гробницы и опустился на колени, чтобы просто поразмышлять в тишине. Что-то зрело внутри, требовало выхода какое-то решение…

Злата… Без нее он дальнейшей жизни не представлял. Что он должен сделать, чтобы быть с ней? Злата…

И тут он увидел ее! Девушка стояла у дальней стены мечети, возле гробницы пророка Яхьи. Иоанн Креститель. Для нее он христианский святой. Крест и полумесяц. Если под одной крышей уживаются святые гробницы ислама и христианства, то почему нельзя быть вместе мусульманину и православной?

Амир молча коснулся лбом пола.

Через неделю после затмения приехал папенька. Петр Алимов обнял дочь, долго не выпускал из объятий и плакал, не стесняясь слез.

– Златочка, золотинка моя, доченька! – Петр Евгеньевич то гладил дочь по голове, то прижимал к груди. – Я уж и не чаял, уж и похоронил, и оплакал!

– Папенька! – воскликнула Злата. – Я тоже страшно за вас боялась! Я ведь сначала думала, что вы погибли, поэтому меня не ищете!

– Так мне сказали, умерла ты, смирись! – Петр Евгеньевич стукнул кулаком по ладони. – Ироды!

– Я знаю, папа.

Они долго еще разговаривали, плакали и смеялись, Злата пересказала все свои приключения, ничего не пропустив, так как решилась просить у отца совета. То есть она вообще решилась, но как-то страшно было и какой-то холодок внутри пробегал. Будто стоишь над обрывом, за плечами крылья, готова взлететь, но знаешь, что упадешь.

– А этот юноша, Амир… – сразу же ухватил главное папенька.

– Папенька, я люблю его, – быстро, пока не потеряла решимость, сказала Злата, как в омут прыгнула.

– А он? – Петр Евгеньевич горестно вздохнул. Вот так и вырастают дети.

– Говорил, что любит. – Злата потеребила манжету шелкового платья. – Папенька, помните, вы обещали, что я выйду замуж по любви?

– Помню, доченька. Но звал ли тебя твой Амир замуж? – спросил Алимов.

– Нет. Я его вообще не видела с тех пор, – покачала головой Злата.

– И не зашел, и письма не написал? – удивился Петр Евгеньевич.

– Я же тогда уехала с послом и даже не попрощалась с Амиром, мало ли что он подумал, – вздохнула девушка.

– Он подумал, ты подумала, – Алимов потер лоб. – Дети, право слово!

– Папа! Я боялась! – Злата поморщилась. – Видели бы вы его отца!

– А что с отцом? – опешил Петр Евгеньевич.

– С отцом-то ничего, но он такой… Такой… – Злата сделала неопределенный жест рукой.

– Какой? – уточнил Алимов.

Злата поежилась, вспоминая Джибраила. Не человек, а снежный барс, да и только.

– Суровый. Опасный. Правоверный.

– Насколько я понимаю, проблема в последнем пункте, – догадался Петр Евгеньевич. – Правоверный. И Амир, естественно, тоже.

– Да, так и есть, – похоронным тоном подтвердила Злата.

Петр Евгеньевич долго молчал. Девушка ждала – все зависит от решения папеньки. Что бы он ей ни обещал, что бы ни говорил ранее, но сейчас он может принять одно-единственное решение, и, к сожалению, Злата знала какое.

– Любовь – это прекрасно, – в конце концов произнес отец, и Злата видела, с каким трудом ему даются эти слова. – Но между вами пропасть, доченька. И если этот Амир не приехал и не сказал тебе пока ни слова, значит, он тоже это понимает. Возможно, решение для вас существует, но его принимаю не я. Я могу лишь сказать тебе, что через несколько дней мы возвращаемся домой, в Москву. В состоянии ли ты перенести путешествие?

– Да, папенька, – ответила Злата, еле сдерживая слезы.

Вот и все. Последняя надежда на то, что Петр Евгеньевич сам поговорит с Джибраилом Бен-Нижадом, растаяла. Разумеется, папенька в глубине души не одобряет того, что дочь влюбилась в мусульманина. Это немыслимо, так быть не должно, и этого не будет. Папенька может сколько угодно делать вид, что сожалеет, но втайне он рад, и винить его за это нельзя – он кругом прав и желает дочери только добра.

Остаток дня Злата тихо прорыдала в своей комнате. А что ей оставалось?

Вскоре ее навестила Хафиза, сопровождаемая евнухом, – они произвели фурор в посольстве, – и рассказала, как теперь живет она и весь гарем.

– После смерти господина воцарился хаос, – сообщила хатум, отпивая чай из пиалы.

Вдова Ибрагима абсолютно не выглядела убитой горем, наряд ее был по-прежнему ярок, драгоценности многочисленны, а улыбка очаровательна. Подруги устроились в комнате Златы, и Хафиза с любопытством разглядывала европейскую обстановку. Злата же старалась улыбаться, хотя это давалось ей не слишком легко, грустные мысли не покидали девушку.