Читаем без скачивания Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей - Тамим Ансари

Однако, попадая в Европу, многие изобретения переживали второе рождение. Порох, например, открыли в Китае еще в эпоху Тан, но там он использовался в основном для фейерверков. У империи Тан не было острой потребности в мощном оружии; Китай уже управлял всем миром, который находился в центре вселенной, с помощью развитых бюрократических и финансовых механизмов, а в многовековом противостоянии с кочевниками больше требовались лошади, а не пушки.

Но стоило пороху попасть в Европу, как здесь начали бурно развиваться технологии огнестрельного оружия. Почему? Все просто: в то время Европа представляла собой не единую империю, а россыпь небольших, более-менее равных по силе государств – в 1000 г. их существовало порядка 500, – которые постоянно противостояли друг другу. Если какое-то оружие давало одному государству небольшое преимущество, его соперники быстро перенимали эту технологию, чтобы сохранить хрупкий баланс сил.

Поддержание баланса сил стало особенно важным, когда Крестовые походы закончились и со Святой земли домой вернулись тысячи вооруженных мужчин, не умевших ничего другого, кроме как воевать. Поскольку рабочих мест для таких людей в Европе было мало, некоторые из них стали объединяться в независимые вооруженные отряды и бродить по городам и деревням в поисках «работы». Oни называли себя «вольными копейщиками», или «фрилансерами»[19]. И чем дольше они бродили, тем больше неприятностей доставляли.

Тогда политические правители придумали, как «решить» эту проблему. Они стали привлекать вооруженных наемников для проведения военных кампаний в соседних государствах, таким образом освобождая свои территории от опасной силы и давая ей выход в небольших локальных противостояниях. А поскольку Европа в то время была раздроблена на сотни мелких политических единиц, места и поводов для войн хватало с избытком. Впоследствии этот период вошел в западноевропейскую историю как Столетняя война.

Непрерывные вооруженные столкновения способствовали быстрому развитию военных технологий. В Европе были популярны каменные замки, но ни одна стена не могла устоять против пушки – тем более против очень большой пушки. Важным элементом европейской военной системы на протяжении последних столетий были рыцари, неуязвимые для пик и мечей, – но не для пуль и бомб. Пороховые ружья и пушки быстро превратили этих неповоротливых тяжеловесов в блестящих металлических доспехах в романтический пережиток ушедшей эпохи – наподобие ковбоев Дикого Запада в сегодняшнем мире.

Военные технологии стали своего рода социальным уравнителем. Любой бывший крестьянин мог научиться заряжать ружье и жать на курок. На смену ближнему бою пришел дальний бой, и количество людей стало значить гораздо больше, чем качество каждого отдельного воина. А когда количество стало важнее качества, самыми могущественными военачальниками стали те, кто мог нанять больше всего солдат, вооружить их по последнему слову техники и максимально эффективно организовать. Отныне сражения велись не армиями блистательных героев, а армиями солдат, беспрекословно подчиняющихся приказам. И руководство такими армиями стало новым ключевым видом военного искусства.

А поскольку любые войны приносят деньги, те, кто был особенно умел в зарабатывании денег, начали формировать новые элиты, тесня на верхней ступени социального мира старую аристократию. В первую очередь это касалось крупных городских торговцев, которые стремительно превращались в новую значимую силу. Кроме того, множество мастеров занялись разработкой новых и более совершенных видов оружия, потому что в мире, пронизанном рыночными отношениями, стало вполне реальным заработать приличное состояние, продав хорошее ружье – или, если на то пошло, любое другое удачное изобретение – какому-нибудь герцогу или королю.

Не менее важную трансформирующую роль, чем оружие, сыграли, пожалуй, механические часы. Первые часы, изготовленные китайским буддийским монахом, были трехэтажной конструкцией, через которую протекала вода, вращавшая колеса, которые вращали шестерни, которые вращали другие шестерни. Конечным элементом этого гигантского устройства был железный колокол, звонивший через равные промежутки времени. Но китайцы не оценили полезность механизма, потому что их не особенно заботило, какое сейчас время суток – 3:16 или 3:42 пополудни. Они были земледельцами, и их больше интересовало, сколько дней осталось до весеннего равноденствия. В этом контексте ценность имел календарь, а что до точного времени суток… Главное, чтобы солнце каждый день делало предписанный императором круг по небу. Поэтому механические часы так и остались любопытной игрушкой.

Попав в мусульманский мир, идея механических часов также не вызвала ни у кого особого энтузиазма, вероятно, потому, что в этом социальном созвездии основным мерилом времени служили пять обязательных молитв (намазов), а Священное Писание велело определять время для них по положению солнца. В этом контексте механические часы только мешали отсчету времени в повседневной жизни – и в конкуренции с молитвами были обречены проиграть.

Но когда этот примитивный механизм попал в Европу, местные мастера тут же взялись за его усовершенствование. Они придумали ряд важных улучшений. Например: приводить часы в движение не водой, а маятником или медленно раскручивающейся пружиной. Отделив часы от природных явлений, они превратили их в самостоятельный артефакт, способный измерять время как неосязаемую и абсолютную сущность. Более ранние устройства для отслеживания времени, например солнечные часы, связывали время с природными явлениями. Время дня фактически означало положение солнца. В этой системе измерения день не имел абсолютной длины: зимой он был короче, летом длиннее. А еще время зависело от места, ведь солнце всходило над Италией и Скандинавией по-разному. Короче говоря, время не было одинаковым для всех. Механические часы превратили его в таинственный, независимый поток чего-то, что всегда движется только вперед, всегда идет в неизменном темпе и всегда везде одинаково. Европейские часовщики также работали над тем, чтобы уменьшить часовой механизм, и в конце концов сделали настолько компактным, что стало можно устанавливать его на церковных колокольнях, чтобы каждый окрестный житель видел, который сейчас час. Как только в городе или деревне появлялись такие часы, люди в этой местности начинали жить в единой временнóй системе, связанные паутиной единого времени.

Что заинтересовало мусульманских мастеров в китайских часах – так это не само время, а механизм, который приводил их в движение. Идея использования зубчатых колес и передач, чтобы заставить природные силы выполнять полезную работу, – вот что было интригующим! Инженеры исламского мира принялись изучать, как еще можно использовать принцип часового механизма, чтобы поставить силы природы себе на службу. Они разработали сложные конструкции ветряных машин, которые могли измельчать зерно и перекачивать воду. Сначала такие машины попали в мусульманскую Испанию, а оттуда – в католическую Европу. Работая над усовершенствованием ветряных механизмов, мусульманские мастера сделали такие малоизвестные, но очень важные изобретения, как коленчатый вал, распределительный вал, рулевое управление и маховик, которые вместе с ветряными мельницами также просочились в Европу.

В исламском мире появление машин не привело к сколько-нибудь глубоким социальным переменам. У местных жителей попросту не было стимулов искать применения механизмам для развития промышленности: в этом мире уже существовало процветающее ремесленное производство, рассеянное по бесчисленным крошечным мастерским, и его механизация не могла принести достаточно отдачи, чтобы сделать инвестиции в нее выгодными для отдельных мастеров. Поэтому мусульманские инженеры использовали часовой механизм, чтобы создавать затейливые игрушки для богатых заказчиков: механический оркестр из пяти музыкантов; заводную куклу, которая сама наливает чай; промывной бассейн (что, как ни странно, не привело к изобретению современной конструкции туалета). А вот когда идея рабочих машин попала в Европу, она произвела настоящий фурор – с далекоидущими последствиями.

Однако, пожалуй, наиболее важную роль сыграла технология книгопечатания. До Крестовых походов большинство книг в Европе писались на пергаменте или велени – тонких листах из телячьей кожи или кожи других млекопитающих, подвергшейся специальной обработке. Изготовление пергамента было сложным и дорогостоящим делом, что отчасти объясняло, почему в Европе выпускалось так мало книг. Китайцы пользовались бумагой уже несколько столетий, а мусульмане получили эту технологию как военный трофей еще в IX в., что обеспечило расцвет книгоиздания в исламском мире. Но Европа оставалась практически бескнижной почти до 1200 г., когда европейцы в конце концов научились делать бумагу.

К тому времени китайцы уже изобрели не только книгопечатание, но и наборный шрифт. Однако в самом Китае эта технология оказалась почти бесполезной из-за иероглифической системы