Читаем без скачивания Цивилизация рассказчиков: как истории становятся Историей - Тамим Ансари

Главные положения были прописаны в Коране, но каждый новый элемент добавлялся в виде фетвы – заключения, выносимого авторитетным ученым-законоведом. Каждая фетва становилась частью канона, который впоследствии надлежало учитывать при вынесении фетв по новым вопросам. Фетва должна была соответствовать всем предыдущим фетвам, и после того, как она была вынесена и признана сообществом ученых, все последующие фетвы должны были соответствовать ей. Таким образом, исламские ученые-законоведы не имели права ошибаться – от правильности их решений зависела судьба всей цивилизации.

Но где взять таких экспертов? В исламе не было формальной иерархической структуры – епископов, пап или кого-либо еще, кто бы обладал официальными полномочиями выносить такие решения. И здесь на помощь пришли исламские университеты. Каждый из них имел корпус авторитетных ученых мужей, сообщество начинающих ученых (студентов), регулярное расписание занятий и учебную программу, направленную на то, чтобы научить студентов понимать и толковать важные религиозные тексты и развивать интеллектуальные традиции исламской культуры. Прежде чем быть допущенными к этой программе, студенты проходили подготовительный курс, который включал чтение, письмо, классическую арабскую грамматику, историю и хадисоведение – науку о том, как определить, какие предания (хадисы) о словах и действиях пророка Мухаммеда являются подлинными, а какие нет.

Перед христианской Европой не стояла задача построить всеобщее государство, основанное на шариатском праве, но феномен университета оказался созвездием идей, способным преодолевать границы. Так концепция университета прижилась в Европе со структурными элементами, позаимствованными у исламской версии. В эпоху Крестовых походов европейские ученые определили четыре достойных изучения предмета – ими были: теология, философия, медицина и право (церковное). Как и в исламском мире, прежде чем студенты могли приступить к изучению одной из этих областей, им нужно было доказать, что они готовы к овладению знаниями: лучшие ученые умы не желали впустую тратить свое время на невежд. В Европе подготовительный курс включал семь предметов: грамматику, логику, риторику, арифметику, геометрию, музыку и астрономию. По завершении курса студенты получали свидетельство бакалавра, что переводится с латыни как «начинающий». Это означало, что теперь они могли начать настоящую учебу. Сегодня бакалавр – стандартная академическая степень, присуждаемая выпускникам колледжей.

Первые европейские университеты возникли в Италии, в Неаполе и Болонье, в Париже и чуть позже в английском Оксфорде. Затем отколовшаяся от оксфордского сообщества группа ученых-ренегатов основала собственный университет в Кембридже, а вскоре университеты начали расти по всей Европе.

Профессоров этих университетов называли схоластами (от лат. schola – «школа»). Изначально почти все схоласты были монахами. Величайший из них, Фома Аквинский, родился за несколько лет до смерти Чингисхана и умер в то время, когда монголы объявили себя императорами Китая, а в Западной Европе начал набирать силу Восьмой из девяти Крестовых походов. По мере того как греческая, арабская и персидская мысль просачивалась в западноевропейские университеты, здесь повышался престиж философии, которая в данном контексте означала глубокие размышления на религиозные темы. Исламские философы уже прошли этим путем. Взяв за аксиому истинность священных писаний, а также утверждения о том, что Бог создал мир и Бог разумен, мусульманские мыслители эпохи классического ислама (эпохи халифатов) выстроили систему отношений между религиозным учением, природными явлениями и принципами аристотелевской логики. Западноевропейские схоласты взялись за аналогичный интеллектуальный проект, несмотря на то что они пытались подвести под наблюдаемые явления совсем другую теоретическую основу.

В этот период европейские христиане ощутили потребность в прошлом, которым они могли бы восхищаться, и поиски такого прошлого завели их во времена, предшествовавшие возникновению их собственной традиции. Ученые-монахи в бурно развивающихся университетах обратили внимание на древнегреческие тексты как на нечто достойное изучения. Нет, они не пытались поставить Зевса в один ряд с Иисусом. И обретение Царства Небесного по-прежнему оставалось для них главной целью жизни. Но греки, на их взгляд, порой говорили дельные вещи, остающиеся актуальными во все времена.

На самом деле некоторые аспекты древнего греко-римского нарратива были впитаны католической концептуальной парадигмой с самого начала ее существования. Для римлян и греков мир состоял из двух отдельных, но параллельно существующих реальностей – светской и сверхъестественной. Католическое созвездие также признавало эту дихотомию, но утверждало, что значение имеет только сверхъестественная реальность – Царство Небесное.

Однако возрождение к жизни греко-римского нарратива привело к тому, что европейские интеллектуалы сочли возможным сосредоточиться и на другой части этой дихотомии. Они позволили себе размышлять о материальном мире за рамками соображений о спасении души. Схоласты встали на этот путь под влиянием идей, просочившихся из исламского мира. Они еще не сознавали, что открывают двери светскому нарративу простым признанием того, что разум есть атрибут Бога, а следовательно, благодаря разуму – и это не противоречит Его воле – люди могут проникнуть в тайны сотворенного Им мира.

Знаменитый схоласт-монах Альберт Великий, преподававший в Парижском университете, живо интересовался алхимией, о которой узнал из мусульманских источников, и заложил фундамент для ее превращения в основанную на наблюдениях химическую науку: его метод состоял в том, чтобы проводить опыт с веществом, записывать, что произошло, а затем проводить следующий опыт. (Кстати говоря, один из его влиятельных трактатов был посвящен усовершенствованию пороха.)

Его современник Роджер Бэкон, тоже монах, профессор, философ, любитель мистики и алхимии, задал фундаментальный вопрос: «Как определить, что данная информация истинна?» Хм, хороший вопрос! Вопрос, который никогда не устареет. Общепринятый метод гласил: первым делом свериться со Священным Писанием. Если информация ему противоречит, значит, она ложна. Если она проходит проверку Священным Писанием, следующим шагом необходимо провести тест Аристотеля: «Имеет ли это разумный смысл?» Если информация не проходит тест Аристотеля, значит, она неверна. Бэкон, однако, осмелился заявить, что не все, что представляется разумным, истинно. Он предложил использовать трехэтапный процесс получения знаний, который состоял из предположения, эксперимента и последующего наблюдения. Другими словами, он предложил метод получения истинной информации о мире без отсылки к Богу. Нет-нет, не подумайте: Бэкон ничего не имел против Бога; он просто Его не упоминал. Но именно это упущение и было революционным само по себе, потому что Бэкон негласно поддержал центральный постулат греко-римского нарратива: не все в мире сводится к богам – есть и другие вещи.

Самым знаменитым учеником Альберта Великого был Фома Аквинский, прославившийся тем, что использовал логику Аристотеля для доказательства существования Бога. Двумя столетиями ранее сама мысль о том, что существование Бога требует каких-либо доказательств, шокировала бы любого европейского христианина как одновременно смехотворная и кощунственная. Следует отметить, что и Фома Аквинский, и Роджер Бэкон, и Альберт Великий, и прочие их современники безоговорочно верили, что Бог создал все и Бог правит всем. Они не были сомневающимися; они лишь разработали метод получения знаний, который вел от материального вопроса к материальному ответу в обход Священного Писания. На их взгляд, этот путь нисколько не противоречил мироустройству, постулируемому католической церковью. Они просто добавляли больше звезд в свое созвездие идей. Заполняли пробелы в картине мира, если хотите.

Но дело в том, что вопросы, которые вы задаете, предопределяют ответы, к которым вы придете. То, что египтяне рисовали людей только в профиль, вовсе не означало, что они никогда не видели их анфас. Просто такие портреты не интересовали египтян: их картины служили совсем иным, не художественным целям. Византийские художники создавали плоские мозаичные изображения Христа вовсе не потому, что не знали, как передать иллюзию глубины. Их не интересовала эта иллюзия: их целью было передать духовное состояние, видимое только душе. И именно потому китайские художники эпохи Тан не стремились изобразить на картинах точную копию того, что было у них перед глазами, чтобы зритель не смог отличить нарисованный пейзаж от настоящего. Они стремились с помощью художественных методов вызвать у зрителя состояние безмятежности, покоя и гармонии, приближавшее его к нирване.

В XV в. художники сначала в Италии, а затем и по всей Западной Европе вслед за схоластами начали задавать новый вопрос. В конце концов именно схоласты договорились до того, что в мире существует что-то, помимо Бога. Вот это «помимо» и заинтересовало европейских художников. Они стали искать способы воспроизвести материальную реальность максимально объективно: создать иллюзию глубины,