Читаем без скачивания Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны - Яков Гордин

Когда мы говорим об этой группе, о формировании миропредставлений, то совершенно естественно вспоминаем заграничный поход 1813–1814 годов, участниками которого было большинство персонажей этого очерка. Но мы забываем, что до них Европу прошли их отцы – ветераны Семилетней войны, в которой Россия участвовала с 1757 по 1762 год. Их отцы уже побывали в захваченном ненадолго Берлине и принесли в отечество свое знание европейского быта и нравов.

Поскольку число только погибших в Семилетней войне русских солдат и офицеров составило 120 тысяч, то ясно, что общее количество побывавших в Европе русских было весьма значительно. И настоящая европоцентристская психология русского дворянина сформировалась еще в елизаветинские времена, и, стало быть, культурно-политический фундамент, на котором строилось миропредставление наших героев, был достаточно мощным.

Они были дети войн, дворцовых переворотов, европейских доктрин и наполеоновского мифа. Начальные периоды их карьер, казалось бы, предвещали единомыслие и соратничество.

Самый старший – Ермолов, гигант с львиной головой, прошедший большинство войн, которые вела Россия с 1790-х по 1820-е годы, обуреваемый в молодости тираноборческими настроениями, побывавший в павловское царствование под судом и в крепости за вольнодумство и строптивость, воспитавший себя на «Записках» Юлия Цезаря, обозначил своей судьбой крах поколения.

Это может прозвучать странно – ведь они были победители Наполеона, сделавшие незаурядные карьеры. Казалось, им суждено совершить перелом в судьбе России, вывести ее на новый рациональный путь, исключить возможность грядущих катастроф. Большинство из них совершило все возможное для выполнения этой миссии, и – они проиграли…

Отправляясь в 1816 году на Кавказ, Ермолов вовсе не ограничивал свои планы покорением горских племен. Несколько позже он писал:

«В Европе не дадут нам ни шагу без боя, а в Азии целые царства к нашим услугам».

Отправляясь на Кавказ, он сопоставлял себя с Бонапартом, который целью Египетского похода полагал создание обширной восточной империи.

Отличительной чертой людей этой формации было неограниченное честолюбие, которое с трудом примирялось с теми ограничениями, что ставила ему реальность. Они яростно сражались с Наполеоном – Ермолов прославился и стал популярнейшим генералом именно в наполеоновских войнах, – но при этом гениальный корсиканец оставался их кумиром. Они понимали разность ситуаций революционной Франции и александровской России, но судьба Бонапарта внушала надежду, безумную, но непреодолимую.

Тени гвардейцев, тасовавших персон на русском престоле, за несколько часов менявших направление внешней и внутренней политики империи, маячили совсем невдалеке. Михаил Федорович Орлов, племянник Григория и Алексея Орловых, свергнувших и убивших Петра III и посадивших на трон Екатерину, не имевшую на то ни малейшего права, был, пожалуй, наиболее схож с Ермоловым по многим статьям, включая жизненный финал.

Такой же великан, мощный физически, унаследовавший таранный темперамент героев переворота 1762 года, но значительно превосходя их интеллектуально, Орлов мог рассчитывать на стремительную карьеру. Собственно, до поры карьера и шла блестяще. Лихой кавалерист, участник самоубийственной атаки кавалергардов под Аустерлицем, когда, жертвуя собой, полк спас русскую пехоту левого фланга от полного истребления, сражавшийся под Смоленском, Бородином, под Красным, командир летучего отряда, уничтожавшего мосты на пути отступавшей французской армии, дважды, в двенадцатом и тринадцатом годах, побывавший в стане Наполеона – парламентером и разведчиком, что свидетельствовало о высоком доверии Александра, в марте 1814 года ставший ключевой фигурой в капитуляции Парижа, Орлов по возвращении в Петербург не склонен был удовлетворяться ролью любимца императора, перспективой стать одним из высших чинов армии. Как и у Ермолова, его честолюбие выламывалось из рамок обычной карьеры. Но планы его с определенного момента были куда яснее и четче, чем у проконсула Кавказа.

Однажды на ироническое, но весьма многозначительное замечание Александра – «Алексей Петрович, кажется, воображает, что на нем мантия и что он занимает уже первые роли», Ермолов, не смущаясь, ответил, что если бы он служил при дворе какого-нибудь немецкого владетеля, то не отказался бы от первого места (то есть сверг бы своего сюзерена!), но при таком великом государе, как Александр, он согласен и на второе место. Да, Алексей Петрович, скорее всего, видел в мечтах иные пути: не захват власти в Петербурге, – «в Азии целые царства к нашим услугам». Он планировал изощренную интригу с тем, чтобы вызвать гражданскую войну в Персии и вмешаться в нее с полками Кавказского корпуса…

Орлов рано избрал именно противостояние власти. Уже в конце 1814 – начале 1815 года он со своим другом графом Дмитриевым-Мамоновым основал «Орден русских рыцарей». «Рыцари» полагали, что власть в стране должна осуществлять палата из 442 дворян и 221 вельможи. Вельможи – лорды – опирались бы на неотчуждаемые и нерасчленяемые земельные владения – майораты, что обеспечило бы их полную независимость. Речь шла об аристократической республике.

Удивительное дело – генерал Орлов, которого император в восторге расцеловал после капитуляции Парижа, не раз проявлявший себя тонким дипломатом, шел напролом. Он не скрывал своих радикальных планов. Прежде всего они были хорошо известны в дружеском военном кругу.

Генерал Денис Давыдов писал генералу Павлу Киселеву о планах генерала Орлова:

«Как он ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть абсолютизма в России».

О нелояльности вчерашнего любимца догадывался и Александр, отнюдь не спешивший теперь продвигать Орлова. Гораздо тоньше действовал давний друг и одногодок Михаила Федоровича, – оба родились в 1788 году, – как и он, герой войны, как и он, любимец императора, как и он, кавалергард, как и он, безусловный либерал – Павел Дмитриевич Киселев.

Военные заслуги Орлова были значительнее, генеральский чин он получил раньше – в 1814 году, но в 1817 году Орлов сделан был начальником штаба корпуса, дислоцированного в Киеве, – пост вполне второстепенный, и только после длительных и настойчивых хлопот назначен командиром дивизии со штабом в Кишиневе. Киселев же, произведенный в генералы лишь в 1817 году, через два года стал начальником штаба 2-й армии при старом и утомленном службой фельдмаршале Витгенштейне. То есть фактически командующим армией, одним из дивизионных командиров в которой был Орлов.

Орлов стал откровенно готовить свою дивизию усиленного состава к возможным активным действиям – он был уже членом тайного общества. Как и Ермолов, спусковым механизмом возможного своего взлета он считал внешнеполитический катаклизм – восстание греков против власти турецкого султана, восстание, о котором мечтали русские либералы-грекофилы и которое он намеревался поддержать силами своей дивизии.

«У меня 16 тысяч под ружьем, 36 орудий и 6 полков казачьих, – писал он одному из друзей. – С этим можно пошутить».

Война за свободу Эллады могла перерасти в поход на Петербург.

Добился для Орлова командования дивизией именно Киселев – как только возглавил 2-ю армию, хотя прекрасно знал настроения своего друга. Они неоднократно спорили о тактике.

«Ты себя к великому определяешь, а я к положительному. И ты не успеешь, а я успею», – писал Киселев Орлову еще в бытность того начальником штаба корпуса.

Павел Дмитриевич вел собственную тонкую игру. Он добился, чтобы Пестель, к которому Александр тоже относился с недоверием, получил полк во 2-й армии. Осторожный Киселев собирал вокруг себя радикалов. Он прекрасно знал о существовании Южного общества, одним из активных членов которого был его любимый адъютант Басаргин. Он присутствовал на чтениях «Русской правды», пестелевой конституции. Он – выжидал…

Историки, к сожалению, часто проходят мимо этой генеральской группы (как и вообще мимо генеральских группировок, игравших немалую роль в александровское царствование), как особого явления, которая, будучи связана дружескими узами, боевым братством, схожим мировидением, могла стать «мотором преобразований»: Ермолов, Киселев, Михаил Семенович Воронцов, Орлов, Николай Григорьевич Репнин, Сергей Григорьевич Волконский… Все это были люди абсолютного личного мужества, многократно смотревшие в лицо смерти, что вкупе с европейской образованностью, либерализмом и могучим честолюбием породило особый тип политиков. В них сконцентрировалась устремленная в будущее энергия эпохи. Они могли стать ударной группировкой императора в преобразованиях России. За ними пошло бы молодое либеральное офицерство.