Читаем без скачивания Хедин, враг мой. Том 1. «Кто не с нами…» - Ник Перумов

Старый командор дрожал. По щекам так и стекали слёзы.

Однако он был рыцарем. И в качестве такового – согнул в локте руку, галантно предлагая её Прекрасной Даме.

На его предплечье легло нечто воздушное, невесомое, невещественное. Прекрасная Дама не от мира сего, как и положено Идеалу.

Следом за командором, оправляясь от потрясения, парами шагали рыцари. Многие плакали. Здесь это не считалось признаком слабости.

А ещё многие, несмотря на затопившую радость, глядели по сторонам с острым стыдом. Запустение, разорение, убогость. Нет, замощённый двор чисто выметен, но многие постройки пришли в упадок, крыши просели, иное так и вовсе заброшено. Почему, почему они это допустили? Не верили, не надеялись, не ждали? А Прекрасная Дама взяла и появилась!

Длинный зал был тёмен, прохладен и пуст. Здесь не зажигали огни, а в последнее время и пыль перестали смахивать. Рыцари старели, новых адептов появлялось совсем мало, да и шли сюда зачастую оттого, что податься многим было некуда. Ну, а Прекрасная Дама… что Дама. Не хуже другого, во что верят деревни местных пахарей.

Там, где полагалось быть алтарю, в полукруглой апсиде, стояла белая статуя. Окружённая рядами синевато-серого камня, она казалась совершенно иномировой, явившейся из иной реальности. Женская фигура, окутанная складками плаща, застыла, прижав к груди скрещённые в запястьях руки и печально опустив голову. Вместо лица – лишь низко-низко опущенный капюшон.

Всё верно – видеть Прекрасную Даму невозможно.

Перед статуей, в выемке – длинный каменный стол, тяжкие каменные же стулья, на которых, должно быть, очень неудобно сидеть.

– Спасибо, мои верные. – Прекрасная Дама не оставляла следов в пыли. – Теперь я буду с вами. Всегда.

Дева поплыла над мёртвыми камнями, замерла перед статуей, а затем – вдруг обхватила её руками, обнимая, словно сестру.

И медленно исчезла, слившись с камнем.

Статуя шевельнулась. Белые кисти поднялись, гордо сбросили капюшон. Развернулись ссутулившиеся было плечи, поднялся подбородок. За плечами развернулся огневеющий веер волос. На лице вспыхнули глаза – золотистым огнём, в нём угадывались белые точки зрачков.

Однако черты лица так и остались смазанными, нечёткими, ускользающими. Впрочем, каждый рыцарь и так знал, что они – Идеальны.

– Готовьтесь, – пронёсся тот же бестелесный шёпот, и узкие зарешечённые бойницы высоко под сводами брызнули каменной крошкой, железные ржавые прутья выворачивались из кирпичной кладки. Полутёмный зал озарило солнцем, он преображался, становясь из склепа роскошным и торжественным покоем.

– Орден должен воскреснуть. Моё благословение отныне с вами. И я останусь здесь ободрить и поддержать в трудную минуту. Скоро нам предстоит бой. Славный и страшный. И я буду с вами. Всегда. До конца.

А если мне и потребуется отлучиться – моё каменное тело не умрёт. Я буду слышать все ваши слова, назначенные мне.

И над замершими рыцарями развернул огневеющие крылья прекрасный феникс. Развернул и взмыл вверх, промчался от стены к стене и вылетел через окно, скалящееся острыми каменными обломками, словно разбитыми зубами.

Огненный феникс вспорол небеса, словно торопясь поскорее оставить позади храм Ордена Прекрасной Дамы. Ожившая статуя тоже осталась позади, глядя белыми зрачками из бурлящего в глазницах золотого пламени. Он мчался так, словно тщился пробить собой саму Межреальность.

С крыльев текли струи оранжево-золотистых искр. Феникс оставлял за собой огненный след, он мчался, не выбирая дорог, напрямик, взламывая и разнося вдребезги почитавшееся несокрушимым.

Золотисто-алое копьё, пронзающее Междумирье. Едва ли ещё какое-то существо смогло бы сейчас его обогнать, не исключая и самих Дальних, и Древних богов с Молодыми в пору их могущества.

Хедин-великан видел феникса так же отчётливо, как видит человек в ясный солнечный день свою собственную руку. Правда, пока не мог понять, видит ли феникс его самого. Похоже, что нет. Интересно, что его сподвигло – или, вернее, её?

Или Сигрлинн ощутила его, гм, разделение? Осознала, что Хединов вдруг сделалось двое?

Этого не было в изначальном Плане, но появилось в новой итерации.

Что ж, хорошо, что Сигрлинн, во всяком случае, жива. И действует – в полном соответствии с Планом. По-другому и быть не может, ибо План тоже идеален.

Гигант Хедин мыслил отрывисто и чётко. План тем и хорош, что он зачастую меняет сам себя, не приноравливаясь к обстановке, но задавая её движение.

И лишь конечная победа, увы, не приходит сама собой, одной лишь волей Плана.

А потому, отметив полёт огневеющего феникса, он вновь вернулся к тому, что видел и ощущал другой Хедин, оказавшийся там, где доселе не оказывались ни боги, ни маги.

Души тонут в бездонном колодце, разом и широком, и узком. Хедин следует за ними, дорога бесконечна, время и расстояния растягиваются. Воронка не имеет дна, но затем удивительным делом дно всё-таки находится, правда достичь его невозможно. Здесь перестает работать привычное, и даже он, Новый Бог, может лишь изо всех сил держаться за изначально задуманное.

Души валятся, он с ними. Проваливаются глубже, глубже, хотя здесь успели исчезнуть и верх, и низ.

Слуха Хедина достигает многогласный шёпот. Шепчут души, но слова слишком сложны для этого места, здесь может существовать только элементарное, только разложенное до абсолютно исходных кирпичиков. Слова гибнут.

Белое пламя, составлявшее сейчас суть Хедина Познавшего Тьму, белое пламя, так похожее на развевающиеся волосы Сигрлинн на пороге старого замка, не могло не ощущать жалость. Эти души беспомощны, словно тонущие дети, что проваливаются в глубины окончательной смерти и никак не могут достичь дна. Быть может, ужас и заключён в этом кошмаре вечного падения?

Жалость держала, как жесткие скобы соединяют воедино брёвна уже разбитого бурей корабля, давая тем самым возможность спастись тем, кто за них из последних сил цепляется.

Хедин не мог видеть, что кроется на самом дне колодца. Свет не мог вырваться оттуда – но лишь привычный ему свет.

Сейчас он сам становился чем-то иным, сам не в силах дать этому определение. Но чем дольше он падал, тем яснее и отчётливее становилось ощущение, что впереди не просто «нет дна». Его «нет» очень, очень странным образом. И сквозь него – нет, не «виден», но опять же «чувствуется» – ход в бесконечность, в истинную бесконечность.

Там, где кончалось «падение» и начинался тот самый «ход», – там засело, сжалось, скруглилось Нечто.

Неназываемый. А может, Неназываемая. Или Неназываемое.

Без формы, абсолютно. Без формы, без цвета, без размера, без иного признака, свойственного тому, что существует в Упорядоченном.

Потому что сам Неназываемый даже здесь, в сердце чёрной сферы, был не существом, не сущностью, не камнем, не скалой, не чудовищем.

Он был изменением в ткани самого пространства. Если текущую от Источников новосотворённую пустоту уподобить ткани, то Неназываемый был дырой от сучка в доске, по которой скользит эта ткань.

Души плыли туда, Хедин вбирал в себя их шёпот. Они словно торопились высказать всё накопленное, словно не сомневались – он, Новый Бог, вынесет их слова отсюда. Пусть в нём, но они будут существовать дальше.

Если, конечно, он не найдёт способ вырвать их даже и отсюда.

Нет, он не мог познать Неназываемого. Познать Тьму сумел, но здесь – даже его сознания не хватало, чтобы вместить подобное.

Ведь сперва ему казалось, что «конец» наступит, когда он достигнет границ чёрной сферы, однако это оказалось лишь вратами, преддверием.

Мало-помалу, но души опередили его. Они убыстрялись – Хедин же, напротив, замедлялся.

А потом души начали исчезать. Исчезать, не достигнув закуклившегося Неназываемого. Не увидел Хедин и памятных по самому первому вторжению вызванного Ракотом страшилища чёрных щупалец, что гонялись за живыми в обречённом мире.

Нет, души просто исчезли, оставляя на своём месте провалы в пустоте. Словно обменялись местами; души – «туда», а обратно – пустота в пустоте.

А потом Хедин остановился. Души исчезли; он ничего не мог сделать, не мог ничем им помочь, и эта несправедливость обжигала. Он никогда не прозывался «Владыкой Мёртвых», но сейчас готов был бы многое отдать за подобное звание.

Здесь нет привычной силы, нет магии, она не просачивается сквозь чёрную сферу, гибнет на её границе. Черпать что-то можно только в себе.

Его коснулось – нечто. Коснулось внутри и снаружи, точно бестрепетно сунув руку в полыхающий белым костёр.

Ни слов, ни понятий у Неназываемого не было. И быть не могло, но они оставались у тех душ, что ему удалось заполучить.