Читаем без скачивания Время секонд хэнд - Светлана Алексиевич

Первый… Красивый русский парень… Редкой красоты! Абхазы о таких говорят: «Мужчина – на семя». Он был чуть-чуть землей присыпан, в кроссовках и военной форме. Назавтра кто-то кроссовки снял. Вот он убит… А дальше, дальше что там? В земле – что? Под нашими ногами… подошвами… Там, внизу, или на небе… Что там – на небе? А вокруг лето, и море шумит. И цикады. И мама послала меня в магазин. А он убит. И разъезжают по улицам грузовики с оружием, и автоматы раздают, как хлеб. Я увидела беженцев, мне показали, что это беженцы, и я вспомнила это забытое слово. Из книг вспомнила. Беженцев было много: кто на машинах, кто на тракторе, кто пешком. (Молчит.) Давайте о чем-нибудь другом поговорим? Например, о кино… Я люблю кино, но мне нравятся западные фильмы. Почему? Там ничего не напоминает нашу жизнь. Там я могу все что угодно себе придумать… нафантазировать… Надеть себе другое лицо, потому что мне надоело мое лицо. Мое тело… даже руки… Меня не устраивает мое тело, я слишком ограничена во всем этом. У меня все то же тело, всегда одно и то же тело, а я разная, я меняюсь… Сама слушаю свои слова и думаю, что я этого сказать не могла, потому что не знаю этих слов и потому что глупая и люблю булки с маслом… Потому что еще не любила. Не рожала. А я это говорю… Не знаю: почему? Откуда оно все во мне? Другой… Молодой грузин… Он лежал в парке. Там был в одном месте песок, и он на песке лежал. Лежал и смотрел вверх… И никто его не увозил, никто не подбирал долго. Я увидела его… и понимаю, что надо куда-то мне бежать… Мне надо… А куда бежать? Я прибежала в церковь… Там никого не было. Я встала на колени и молилась за всех. Тогда я еще не умела молиться, еще не научилась с Ним разговаривать… (Роется в сумочке.) Где таблетки… Мне нельзя! Нельзя волноваться… Я после всего этого заболела, и меня показывали психиатру. Иду-иду по улице… и вдруг хочу кричать…

Где я хотела бы жить? Я хотела бы жить в детстве… Там я была с мамой, как в гнездышке. Спаси… Спаси Бог доверчивых и слепых! В школе я любила военные книги. И кино про войну. Представляла себе, что там красиво. Там ярко… яркая жизнь… Я даже жалела, что я девочка, а не мальчик: если будет война, то меня на войну не возьмут. Теперь я военные книги не читаю. Даже самые лучшие… Книги о войне… они все обманывают нас. На самом деле, война – это грязно и страшно. Я теперь не уверена – можно ли об этом писать? Не написать всю правду, а вообще – писать? Говорить об этом… Как потом быть счастливым? Я не знаю… я растеряна… Мама обнимет: «Доченька, что ты читаешь?» – «“Они сражались за Родину” Шолохова. Про войну…» – «Зачем ты читаешь эти книги? Они не о жизни, доченька. Жизнь – это что-то другое…» Мама любила книги про любовь… Моя мама! Я даже не знаю сейчас: жива она или нет? (Молчит.) Сначала я думала, что не могу там… в Сухуми не могу жить… А я вообще уже не могу жить. И книги о любви меня не спасают. А любовь есть, я знаю, что она есть. Я знаю… (Первый раз улыбнулась.)

Весна девяносто второго года… Наши соседи – Вахтанг и Гунала: он – грузин, она – абхазка, – они продали свой дом, мебель и собрались уезжать. Пришли – попрощаться: «Будет война. Уезжайте в Россию, если у вас там кто-то есть». Мы не поверили. Грузины всегда смеялись над абхазами, а абхазы не любили грузин. Да… О-о! (Смеется.) «Может ли грузин полететь в космос?» – «Нет». – «Почему?» – «Все грузины умрут от гордости, а все абхазы – от зависти». «Почему грузины такие маленькие?» – «Это не грузины такие маленькие, это горы у абхазов такие высокие». Смеялись, но жили вместе. За виноградниками ухаживали… вино делали… Виноделие у абхазцев – как религия. У каждого хозяина свой секрет… Прошел май… июнь… Начался пляжный сезон… Первые ягоды… Какая война! Мы с мамой о войне не думаем – закручиваем компоты, варим варенье. Каждую субботу ездили на базар. Абхазский базар! Эти запахи… звуки… Пахнет винными бочками и кукурузным хлебом, и овечьим сыром, и жареными каштанами. Тонкий запах алычи и табака, спрессованных табачных листьев. Висят сыры… мой любимый сыр мацони… Покупателей зазывают по-абхазски, по-грузински и по-русски. На всех языках: «Вай-вай, мой сладкий. Не хочешь – не бери, но ты попробуй!». Уже с июня в городе не продавали хлеб. Мама решила запастись мукой в субботу… Едем в автобусе, рядом села наша знакомая с ребенком. Ребенок играл, а потом стал плакать, и так громко, будто его кто-то напугал. И знакомая вдруг спрашивает: «Стреляют? Вы слышите: стреляют?». Сумасшедший вопрос! Подъехали к базару, а навстречу – толпа, в ужасе бегут люди. Летят куриные перья… Кролики под ногами… утки… О животных никогда не вспоминают… о том, как они страдают… А я помню раненую кошку. И как кричал петух, у него осколок из-под крыла торчал… Правда, я ненормальная? Я слишком много думаю о смерти… сейчас только этим занята… И вот – крик! Этот крик… Не один человек, а толпа кричит. И какие-то вооруженные люди без формы, но с автоматами догоняют женщин, забирают у них сумочки, вещи: «Отдай это… Сними с себя то…» «Это уголовники?» – шепчет мне моя мама. Вышли из автобуса и увидели русских солдат. «Что это?» – спросила у них мама. «Вы что, не понимаете? – ответил ей лейтенант. – Это – война». Моя мама – большая трусиха, она упала в обморок. Я затащила ее во внутренний дворик. Из какой-то квартиры нам вынесли графин воды… Где-то бомбят… звуки взрывов… «Женщины! Женщины! Мука нужна?» – Стоит молодой парень с мешком муки, на нем синий халат, в которых у нас грузчики ходят, но он весь белый, весь мукой обсыпан. Я стала смеяться, а мама говорит: «Давай возьмем. Может, это и вправду – война». Купили у него муки. Отдали деньги. Тут до нас дошло, что мы купили ворованное. Купили у мародера.

Я жила среди этих людей… знаю их привычки, язык… Я их люблю. А откуда появились эти? С такой скоростью! Нечеловеческой! Где это лежало? Где… кто ответит? Сняла с себя золотой крестик и спрятала его в муку и кошелек с деньгами тоже спрятала. Как старая бабушка… я все уже знала… Откуда? Муку… десять килограммов… я несла на себе до нашего дома – километров пять. Я шла спокойная… Если бы меня убили в тот момент, я не успела бы испугаться… А люди… многие с пляжа… приезжие… В панике и в слезах. А я спокойная… Наверное, я была в шоке? Лучше бы я кричала… кричала, как все… Я так сейчас думаю… Остановились отдохнуть возле железнодорожных путей. На рельсах сидели молодые парни: у одних – черная лента на голове, у других – белая. И у всех – оружие. Они еще меня подразнили, посмеялись. А недалеко от них дымилась грузовая машина… За рулем сидел убитый водитель… в белой рубашке… Увидели! Как побежали через чей-то мандариновый сад… Я вся в муке… «Брось! Оставь!» – просила мама. «Нет, мама, я не оставлю. Началась война, а у нас дома ничего нет». Вот эти картины… Движутся нам навстречу «Жигули»… Голосуем. Машина проходит мимо, и так медленно, как на похоронах. На первом сиденье – парень с девушкой, на втором – труп женщины. Страшно… Но почему-то не так страшно, как я раньше представляла… (Молчит.) Мне все время хочется об этом думать. Думать и думать. У самого моря – еще одни «Жигули»: лобовое стекло разбито… лужа крови… Женские туфли валяются… (Молчит.) Я, конечно, больна… больна… Почему я ничего не забываю? (Молчит.) Скорее! Скорее хотелось домой, куда-то в знакомое место. Куда-то бежать… Вдруг гул… И вверху – война! Зеленые… военные вертолеты… И на земле… Я увидела танки, шли они не колонной, а поодиночке, на танках сидели солдаты с автоматами. Развевались грузинские флаги. Колонна шла в беспорядке: одни танки быстро продвигались вперед, а другие останавливались у коммерческих ларьков. Солдаты соскакивали с брони и прикладами сбивали замки. Брали шампанское, конфеты, колу, сигареты. За танками шел автобус «Икарус», набитый матрацами и стульями. А стулья – зачем?

Дома сразу бросились к телевизору… Играл симфонический оркестр. А где война? По телевизору войну не показывали… Перед тем как идти на рынок, я подготовила помидоры, огурцы, чтобы законсервировать. Банки прокипятила. И вот мы вернулись, и я стала закручивать эти банки. Мне надо было что-то делать, чем-то занять себя. Вечером смотрели мексиканский сериал «Богатые тоже плачут». Про любовь.

Утром. Рано-рано проснулись от грохота. По нашей улице шла военная техника. Люди выходили на дорогу и смотрели. Одна машина затормозила возле нашего дома. Экипаж русский. Я поняла – наемники. Позвали маму: «Мать, дай воды». Мама принесла воды и яблок. Воду выпили, а яблоки не взяли. Сказали: «У нас вчера одного отравили яблоками». На улице встретила знакомую: «Как ты? Где твои?». Она прошла мимо меня с таким видом, как будто мы не знакомы. Я побежала за ней, схватила за плечи: «Что с тобой?» – «Ты еще ничего не поняла? Со мной опасно разговаривать – у меня муж… Мой муж – грузин». А я… я никогда не думала о том, кто ее муж – абхаз или грузин? Какая мне разница! Друг он отличный. Я обняла ее изо всех сил! Ночью к ней приходил родной брат. И хотел ее мужа убить. «Убивай и меня», – сказала ему сестра. А мы с ее братом в одной школе учились. Дружили. Я подумала: как мы теперь с ним встретимся? Что скажем друг другу?