Читаем без скачивания История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4 - Джованни Казанова

На следующий день, я проводил ее к графу, не предупредив, что я знаком с графиней. Я полагал, что она сделает вид, что меня не знает, но не тут то было. Она оказала мне прекрасный прием, какой принято оказывать старым знакомым. Когда ее муж, слегка удивленный, спросил у нее, откуда мы знакомы друг с другом, она ответила, что мы виделись на Мире[35] два года назад. Мы провели день очень весело.

К вечеру, возвращаясь в моей гондоле вместе с девицей, я потребовал некоторых милостей, но получил с ее стороны лишь упреки, которые меня задели до такой степени, что, доставив ее домой, я отправился ужинать с Тониной, где, поскольку Резидент вернулся очень поздно, я провел почти всю ночь. На следующий день, проспав почти до полудня, я не дал ей урока. Когда я попросил у нее прощения, она сказала, что я не должен себя ограничивать. Вечером она не пришла на балкон, и я был разочарован. На другой день я вышел рано, но урока тоже не было, и вечером на балконе я имел от нее лишь беседы на нейтральные темы, но следующим утром меня разбудил сильный шум, я выхожу из комнаты, чтобы узнать, что случилось, и хозяйка мне говорит, что дочь не может дышать. Скорей за хирургом!

Я захожу к ней, и мое сердце обливается кровью при виде умирающей. Было начало июля, она лежала в постели, прикрытая лишь простыней. Она могла говорить со мной только глазами. Я спрашиваю у нее, есть ли у нее сердцебиение, я прикладываю руку в соответствующее место, я целую его центр, и у нее нет сил мне в этом воспрепятствовать. Я целую ее губы, холодные, как лед, и моя рука быстро опускается на полтора фута ниже и захватывает то, что там находится. Она сопротивляется слабо, но с энергией в глазах, убедительно говорящих мне, что я делаю ошибку. В этот момент входит хирург, вскрывает ей вену, и она сразу начинает дышать. Она хочет подняться, я советую ей остаться в постели и убеждаю в этом, говоря, что пошлю за своим обедом и поем вместе с ней. Ее мать говорит, что постель пойдет ей на пользу. Она надевает корсет и говорит сестре, чтобы та принесла на простыню легкое покрывало, потому что без этого она смотрится как голая.

Пылая от любви из-за того, что я проделал, решив не упустить момент счастья, когда он подвернется, я прошу хозяйку послать на кухню г-на де Брагадин за моим обедом, и сажусь у изголовья прекрасной больной, убеждая ее, что она бы выздоровела, если бы могла любить.

— Я уверена, что выздоровела бы, но кого могу я любить, не будучи уверенной, что сама любима?

Воспользовавшись сказанным, я передвигаю руку на ближайшее ко мне бедро и прошу ее позволить мне остаться там, но, продолжая упрашивать, сам встаю и передвигаюсь туда, где надеюсь доставить ей весьма приятное ощущение с помощью поглаживаний. Но она отодвигается, говоря мне прочувствованным тоном, что то, что я ей делаю, возможно, и есть причина ее болезни. Я отвечаю, что это, наверное, так и есть, и при таком доверительном общении я прихожу к выводу, что, возможно, добьюсь, чего хочу, и воодушевлен надеждой вылечить ее, если то, о чем все говорят, — правда. Я берегу ее стыдливость, воздерживаясь от нескромных расспросов и объявляю себя ее любовником, обещая ничего не требовать от нее, кроме того, что самой ей кажется необходимым, чтобы питать мою нежность. Она съедает с большим аппетитом половину моего обеда, она встает, когда я собираюсь уйти, и два часа спустя, вернувшись, я застаю ее на моем балконе.

На этом балконе, сидя друг напротив друга, после четверти часа любовных речей, она позволяет моим глазам радоваться всеми своими прелестями, которые ночное освещение делает для меня еще более интересными, и которые она позволяет мне покрывать поцелуями. В возбуждении, с которым пробуждается страсть в ее душе, тесно прижатая к моей груди, уступая инстинкту, врагу всего искусственного, она делает меня счастливым с такой горячностью, что я понимаю со всей очевидностью, что она считает, что получила гораздо больше, чем дает мне. Я приношу жертву, не окропляя жертвенник кровью.

Когда ее сестра приходит сказать, что уже поздно и что она засыпает, она говорит ей идти ложиться спать, и как только мы остаемся одни, мы ложимся без всяких предисловий. Мы провели всю ночь, я — воодушевленный любовью и желанием ее вылечить, она — благодарностью и высшим наслаждением. К утру она ушла спать в свою комнату, оставив меня очень усталым, но отнюдь не исчерпанным. Опасение оплодотворить ее помешало мне кончить, оставаясь все время живым. Она спала со мной без перерыва три недели подряд, и дыхание ей ни разу не отказывало, и к ней пришли месячные. Я бы женился на ней, если бы, в конце этого месяца, со мной не случилась катастрофа, как будет видно из дальнейшего.

Читатель, возможно, помнит, что я имел основания желать зла аббату Кьяри за его сатирический роман, который Мюррей дал мне почитать. Прошел месяц, как я с ним объяснился таким образом, что можно было подумать, что я собираюсь мстить, и аббат держался настороже. В это же время я получил анонимное письмо, в котором говорилось, что, вместо того, чтобы думать о том, чтобы поколотить этого аббата, я бы лучше подумал о себе самом, потому что на меня надвигается неминуемое несчастье. Надо презирать всех, кто пишет анонимные письма, потому что они либо предатели, либо дураки; но никогда не следует пренебрегать излагаемыми в них сведениями. Я ошибся.

В это же самое время некто Мануцци, плагиатор по своей первой профессии и к тому же шпион Государственных инквизиторов, мне ранее незнакомый, завязал со мной знакомство, похваляясь, что может передать мне в кредит бриллианты на некоторых условиях, что заставило меня принять его там, где я в это время обитал. Рассматривая некоторые книги, которые я доставал то оттуда, то отсюда, он остановился на манускриптах, изучающих магию. Обрадованный его любопытством, я обратил его внимание на те, которые описывают элементарных духов .

Читатель может легко представить себе, что я презирал эти книги, но они у меня были. Шесть или семь дней спустя этот предатель пришел ко мне сказать, что некий любопытствующий, которого он не может мне назвать, готов дать мне тысячу цехинов за мои пять книг, но хочет их предварительно посмотреть, чтобы убедиться, что они аутентичные. Он пообещал, что вернет мне их в течение двадцати четырех часов и ни в коем случае ничего им не сделает, и я ему их доверил. Он не замедлил их вернуть на другой день, сказав, что человек счел их фальсифицированными, но я узнал, несколькими годами позже, что он их носил к секретарю Государственных инквизиторов, которые таким образом уверились, что я явный чародей.

В этот же самый роковой месяц мадам Мемо, мать господ Андре, Бернара и Лорена, забрала себе в голову, что я склоняю ее детей к атеизму, связалась со старым шевалье Антонио Мочениго, дядей г-на де Брагадин, который с ней солидаризовался, потому что говорил, что я совратил его племянника, используя кабалу. Дело было рассмотрено Святым присутствием, но поскольку было затруднительно заключить меня в тюрьму церковной Инквизиции, они определили передать его Государственным Инквизиторам, которые занялись изучением моего поведения. Этого было достаточно, чтобы я пропал.