Читаем без скачивания История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4 - Джованни Казанова

— Я ее не покинул, поскольку я ужинал с ней вчера вечером; но мы не живем больше вместе как любовники. Я уступил ее другу, который обеспечил ее судьбу.

— Очень хорошо. Прошу вас сказать ей, что я ее заменила, и что вы нашли меня такой, как вы об этом сможете судить, и я никогда никого не любила.

— А если эта новость ее огорчит?

— Тем лучше. Вы доставите мне это удовольствие? Это моя первая к вам просьба.

— Обещаю, что скажу ей все.

После этого вступления мы позавтракали, затем в самом полном согласии улеглись в кровать, скорее похожие на тех, что собираются принести жертву Гименею, чем Амуру.

Праздник был в новинку Барберине, ее движения, незрелые идеи, что она сообщала мне с абсолютной наивностью, ее ласки, приправленные очарованием неопытности, меня не удивили бы, если бы я сам не чувствовал себя по-новому. Мне казалось, что я вкушаю плод, сладость которого я в прежние времена не распробовал. Барберина постыдилась показать мне, что я причинил ей боль, и эта скрытность побудила ее сделать все, чтобы показать мне, что удовольствие, которое она ощущает, значительно больше, чем то, что она ощутила на самом деле. Она была еще маленькая, и розы ее зарождающихся грудей еще не распустились; настоящая зрелость проявилась лишь в ее юной голове.

Мы поднялись, чтобы пообедать; после этого мы снова легли в кровать, где оставались до вечера. Лаура застала нас по своем возвращении одетыми и довольными. Сделав подарок в двадцать цехинов прекрасному ребенку, я ушел, заверив ее в вечной любви и, разумеется, без намерения ее обмануть; но то, что готовила мне судьба, не могло совпасть с моими проектами.

На другой день я пошел с врачом Ригелини смотреть две комнаты; они мне понравились, и я их снял, заплатив авансом за три месяца. Там была дочь хозяйки дома, вдовы, больная, у которой было кровотечение; доктор Ригелини лечил ее в течение девяти месяцев и не мог вылечить. Я вошел вместе с доктором в ее комнату, и подумал, что вижу статую из воска. Я сказал, что она очень красива, но скульптор должен был бы придать ей красок; статуя улыбнулась. Ригелини сказал мне, что ее бледность не должна меня удивлять, потому что происходит от кровотечений, повторяющихся уже в сто четвертый раз. Ей было восемнадцать лет, и, ни разу не воспользовавшись преимуществами возраста, она чувствовала себя умирающей три-четыре раза в неделю, и она бы умерла, сказал он мне, если бы ей не отворяли каждый раз вену. Он советовал ей переехать в провинцию, очень надеясь на перемену воздуха. Сказав мадам, что я поселюсь у нее с сегодняшней ночи, я ушел вместе с врачом. Говоря мне о болезни этой девушки, он сказал, что действительным средством, которое ее излечит, был бы крепкий любовник.

— В качестве ее врача, — ответил я ему, — вы могли бы ей быть также и аптекарем.

— Я ввязался бы в слишком серьезную игру, потому что мог бы оказаться обязан жениться, чего я боюсь больше, чем смерти.

Глава XI

Прекрасная больная. Я ее излечиваю. Козни, что строятся, чтобы меня погубить. Происшествие у молодой графини Бонафеде. Эрберия. Обыск. Моя беседа с г-ном де Брагадин. Я арестован по приказу Государственных инквизиторов.

Поужинав пораньше с г-ном де Брагадин, я отправился в мой новый казен, чтобы насладиться там свежестью на балконе моей спальни. Я остановился при входе, увидев, что балкон занят. Поднялась прекрасно сложенная девица и попросила у меня извинения за свою вольность.

— Я та самая, что вы приняли сегодня утром за статую из воска. Мы не зажигаем света, потому что окна открыты из-за кузин, но когда вы захотите пойти спать, мы их закроем и уйдем. Это моя младшая сестра, а моя мама уже в постели.

Я ответил, что балкон к ее услугам, что еще рано и что я прошу лишь ее позволения остаться в домашней одежде и побыть в ее обществе. Она развлекала меня в продолжение двух часов разговорами, и рассудительными и приятными, и ушла в полночь. Ее юная сестра зажгла мне свечу, потом ушла, пожелав мне хорошего сна.

Когда я отправился спать, раздумывая об этой девушке, мне показалось невозможным, чтобы она была больна. Она разговаривала с живостью, была весела, воспитана и полна ума. Я не понимал, что за рок принудил ее болеть, если только болезнь не была вызвана какой-то причиной, которую Ригелини называл уникальной, и почему она не может исцелиться в таком городе как Венеция, потому что, помимо своей бледности, она мне казалась вполне заслуживающей иметь активного любовника, и обладала достаточным умом, чтобы прибегнуть к лекарству, с которым по сладости не сравнится ни одно другое.

На другой день я звоню, чтобы встать, и на мой звонок появляется младшая; в доме нет прислуги, но мне и не нужно. Я прошу у нее горячей воды, чтобы побриться, спрашиваю, как чувствует себя ее сестра, и она отвечает, что та не больна, что бледность ее не от болезни, а потому, что она вынуждена делать себе кровопускание, когда начинает задыхаться.

— Это не мешает ей, — говорит малышка, — хорошо есть и еще лучше спать.

— В то время, как девочка разговаривает со мной, я слышу звуки скрипки.

— Это, — говорит она, — моя сестра учится танцевать менуэт.

Я быстро одеваюсь, чтобы пойти посмотреть, и вижу красивую девицу, которую старый маэстро учит танцевать и заставляет ее держать ноги вместе. Этой девушке не хватает только румянца оживления. Ее белизна подобна снегу.

Мастер танца приглашает меня потанцевать с его ученицей, и я охотно соглашаюсь, но прошу его играть larghissimo[34]. Он отвечает, что это слишком утомит мадемуазель, но она говорит, что она сейчас не слаба. После этого менуэта я вижу подобие румянца на ее щеках, заставляющее ее броситься в кресло. Она говорит, однако, танцмейстеру, что на будущее она хочет танцевать именно так. Когда мы остаемся одни, я говорю ей, что урок, который дает ей этот человек, слишком короток и не избавлен от ошибок. Я показываю ей, что надо держать ноги носками наружу, подавать руку грациозно, сгибать колени в такт, и когда через час я вижу, что она немножко устала, я прошу прощения и еду в Мурано с визитом к М. М.

Я вижу ее очень печальной. Отец К. К. умер, и ее забрали из монастыря, чтобы выдать замуж за адвоката. Она оставила письмо для меня, в котором говорила, что если я хочу опять предложить ей жениться, она будет ждать, твердо отказывая в своей руке тому, кого ей предлагают. Я ответил ей без всяких уверток, что, не имея состояния и, по-видимому, не имея надежды обрести его скоро, я оставляю ее свободной и даже советую не отказывать тому, кого ей предлагают и кого она сочтет способным составить ее счастье. Несмотря на такого рода отпущение К. К. стала женой XXХ только после моего побега из тюрьмы, когда никто больше не надеялся увидеть меня в Венеции. Я увиделся с ней только через девятнадцать лет после этого времени. К тому моменту она была уже десять лет как вдова, и несчастна. Если бы я находился сейчас в Венеции, я не женился бы на ней, потому что женитьба в моем возрасте — это буффонада, но наверняка соединил бы ее судьбу с моей.