Читаем без скачивания Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи - Луи Фредерик

Кожаная обувь, когда она только начала появляться в Японии, была очень дорогой при крайне низком качестве. Кроме того, сапожников, чтобы чинить ее, не было. Кожу для изготовления обуви привозили из других стран. Но солдаты, вернувшиеся со службы, все поголовно носили кожаные ботинки, и многие японцы мечтали обладать ими из-за того, что эта обувь наглядно подтверждала «современность» ее владельца. Поскольку ходить приходилось много, счастливые обладатели кожаных ботинок берегли свое сокровище и надевали в дорогу гэта, дзори или варадзи, а ботинки вешали на шею на связанных вместе шнурках. К концу Русско-японской войны спрос на них сильно возрос. Число обувных заводов увеличивалось, а их оборудование становилось более современным. Цены упали, но большинство японцев все равно предпочитали традиционную обувь. В деревнях большим спросом пользовались резиновые сапоги, которые сначала импортировались в Японию, а позднее стали производиться в самой стране в необходимом количестве. И все же жители северных районов Японии, где зимой шли обильные снегопады, остались верны удобным сапогам, сплетенным из соломы.

Помимо дзори и гэта японцы всех сословий и возрастов с наступлением холодов надевали нечто вроде носков из хлопка белого или коричневого цветов (таби), у которых большой палец был отделен от остальных. На лодыжке эти носки перехватывались шнурком. Те, кто принадлежал к таким профессиям, как, например, плотник или строитель, предпочитали носить таби с толстой подошвой из конопли, заменяя, таким образом, привычную для нас обувь. Это оказалось настолько практичным, особенно если подошву делали резиновой, что изобретением воспользовались представители других профессий. По сей день многие рабочие ходят в таби.

В целом внешний вид японцев, особенно мужчин, постепенно менялся, в то время как женщины еще долго очаровывали мир шармом прошлого. В 1871 году Канагаки Рёбун сочинил сатиру в духе Лабрюйера на своих «европеизированных» соотечественников, описав молодого щеголя из Токио: «Это человек лет двадцати пяти, весь приглаженный и начищенный. Похоже, что он драит себя с мылом два раза в день, утром и вечером. Волосы зачесаны назад, но такое впечатление, что их не подстригали уже месяца три. Он благоухает одеколоном… он обладатель шелкового зонта и дешевых часов, приобретенных ценой невероятных лишений. Время от времени он поглядывает на них, засучив рукав, но его вовсе не интересует, который час; просто ему хочется продемонстрировать свое сокровище всем окружающим…»

Необходимые предметы, будь то одежда или аксессуары, служили знаком, говорящим о принадлежности человека к культуре нового типа. В отчете Янагиды Кунио о положении дел в деревне Канэда префектуры Канагава, что недалеко от Токио, сообщалось, что к 1900 году в каждом доме имелись национальный флаг, пара какамоно (картина, каллиграфия или гравюра), прибор для курения, печка на древесном угле, бокалы, часы (настенные или еще какие-нибудь), термометр. Три четверти из этих домов имели бадью для купания, и во всех имелся хаори, украшенный знаком семьи (мои). У большинства были зонтики в европейском стиле, и половина мужчин носила мягкую шляпу, в то время как лишь одна семья из тридцати могла похвастаться современным пальто. Ботинки были большой редкостью.

К этому времени появилась необходимость в платяных шкафах, куда можно было бы складывать западную одежду. Кимоно же хранились в традиционных сундуках с ящиками (тансу). Платяной шкаф, выглядевший неуместно в японском доме, оказался тем не менее таким незаменимым, что составил часть приданого невесты, до сих пор включавшего только мелочи вроде зеркала, коробочки для заколок и предметов туалета, а также тансу, чтобы было куда класть кимоно.

Перемены, вызванные новым типом цивилизации, приносили с собой и новые предметы, новую одежду, но в то же время приводили к исчезновению прежнего уклада жизни. Так, в деревне перестали пользоваться прялками из-за того, что дешевле оказалось покупать отрезы готовой ткани.

Некоторые вещи, например европейские зонтики, постепенно вытеснявшие японские аналоги, изготовленные из промасленной бумаги, вызывали живой интерес. Впервые зонтики на спицах, сделанные из ткани, были привезены в Японию из Англии в 1859 году, но в то время японцы были настроены на сопротивление и неприятие всего иностранного, так что британский купец вернулся на родину вместе со всем своим товаром. Все изменилось в эпоху Реставрации: в 1872 году Япония закупила более трехсот тысяч зонтиков, которые разлетелись с немыслимой скоростью, хотя цены на них были очень высоки (около десяти йен за штуку).

То же самое произошло с термометрами и особенно с часами. Последние стоили очень дорого, так как сами японцы еще не научились производить часы достаточно высокого качества. Они получили широкое распространение только после 1899 года, когда японскому часовщику Ёсинуме Матаэмону удалось собрать часы, не уступавшие по качеству европейским, и наладить их производство. Отныне большинство людей могли позволить себе приобрести часы, и к концу эпохи Мэйдзи редко у какой семьи их не было. Но не все новые предметы были доступны обыкновенным японцам. В своем романе «Мон» (Дверь), написанном около 1910 года, Нацумэ Сосэки показывает, какую привлекательность представляли все эти диковинки для простого токийского рабочего: «Сёсукэ с легкой улыбкой на лице быстро пересек оживленную улицу и на этот раз принялся исследовать витрину магазина, где продавали часы. Их там, как и золотых цепочек, было огромное множество.

Его ослепил блеск и благородные линии этих чудесных вещей, и в нем проснулось желание обладания… затем он на минуту задержался перед магазином с европейскими зонтиками. Еще в одном месте он заметил галстуки, лежащие рядом с шелковой шляпой. Они были куда лучше тех, которые он сам носил, и Сёсукэ так и Подмывало спросить цену. Но вдруг ему показалось смешным это желание, и, преисполнившись негодования, он продолжил свой путь…»

Еда

Несмотря на распространенное мнение европейцев о том, что рис составлял основную пищу крестьян феодальной Японии эпохи Токугавы, это было совсем не так, хотя рис и являлся главной статьей японского экспорта. Инвентаризация, проведенная в 1878 году, то есть Десятилетие спустя после Реставрации, показала, что едва ли половина обрабатываемых земель была засеяна Рисом. Рожь, ячмень и пшеница были самыми популярными злаками. Затем уже шел рис, а за ним — соя, просо и еще кое-какие культуры. Сладкий батат (имо) замыкал этот список.

Во времена власти сёгуната крестьяне отдавали около 30 % урожая феодалам, и этот налог распределялся между представителями военного сословия главных городов-замков. Излишек производства покупали горожане и те, кто сам не занимался сельскохозяйственными работами. В начале эпохи Мэйдзи ввели денежный налог, и крестьянам приходилось продавать большую часть урожая, чтобы добыть необходимую сумму. Ситуация для них практически не изменилась, но риса им самим уже не хватало, и люди вынуждены были употреблять в пищу другие злаки, так что иногда на одну часть риса приходилось пять частей ржи или ячменя. В деревне ежегодное потребление риса одним человеком составляло в среднем три четверти коку, то есть около ста тридцати пяти литров, в то время как в городе цифры были иными: коку с четвертью (примерно двести двадцать пять литров). Но это количество находилось в сильной зависимости от достатка семьи и того региона, где она проживала. В местностях, где выращивали рис (таких как Сидзуока, Сига, Хиросима, Хаката, Ниигата), крестьяне могли употреблять в пищу больше риса, чем те, кто жил в регионах, где преобладали пшеница, просо и ячмень (Тотоми, Миэ, Вакаяма, Кагава, Оита, Нагасаки). В некоторых горных районах рис был редким блюдом, а в ежедневное меню людей входили каштаны, орехи и просо.

В течение всей эпохи Мэйдзи крестьяне ели белый рис далеко не каждый день. Он считался роскошью, и его часто смешивали с овощами и другими злаками. Когда налог стал взиматься наличными, а не рисом, цены на него заметно выросли, что позволило крестьянам продавать его немного меньше, а потреблять в пищу немного больше. Отмечено, что в период с I860 по 1886 год общее потребление риса выросло примерно на 10 %, а потребление, к примеру, ржи осталось неизменным. Несмотря на то что злаков выращивалось достаточное количество, в эпоху сёгуната в стране нередко начинался голод, отчасти из-за налога рисом, отчасти из-за плохой организации резервных запасов продовольствия, отчасти из-за ограничения торговли между отдельными вотчинами. Таким образом, одно поместье могло снабжать другое, в котором по причине плохого климата ощущался недостаток в злаковых культурах. Так как в Японии огромное число микроклиматических зон, то губительные последствия землетрясений, морозов, избытка дождей могли нанести вред урожаю в какой-то одной части страны, не затрагивая при этом другой. С исчезновением феодальных владений исчезли также и пошлины, так что ситуация немного наладилась, хотя в неурожайные годы цены на рис и другие злаки поднимались настолько, что горожанам удавалось лишь ценой огромных усилий доставать необходимые продукты. 1867,18б8и 18б9годы оказались для Японии катастрофическими (урожай 1869 года составил только 37 % от нормы), и новому правительству, пришедшему к власти в 1868 году, пришлось закупать рис в Индокитае, чтобы не допустить голода. Это привело к тому, что цены в конце 1869 года вновь упали с 1,2 рё до 0,8 рё за коку (сто восемьдесят литров). Сначала импортом риса занимались по просьбе японского правительства иностранные торговцы, а затем — японские торговцы из Кобе. Цены на зерно стабилизировались, заниматься выращиванием риса стало очень выгодно, и многие крестьяне превращали свои земли в рисовые поля, забрасывая менее прибыльные культуры. Кроме того, богатые купцы покупали рисовые поля, на которых трудились те, кто был вынужден продать собственные земли для уплаты налогов или долгов. Производство риса стало расти в таких пропорциях, в каких Япония могла его экспортировать. Так, в 1878 году риса оказалось столько, что страна отправила на экспорт более восьмисот тысяч коку, прежде всего в Китай, где недостаток этого злака ощущался крайне остро. С другой стороны, правительство продолжало закупать по низким ценам рис (преимущественно из Кореи). Например, в 1880 году экспортируемый рис продавался за 7,73 иены, а импортируемый покупался всего за 5,50 иены. Но этот закупаемый рис был настолько низкого качества, что его приобретали только самые бедные слои населения. Торговцы придумали смешивать японский рис с импортным в пропорции семь к пяти, но покупатели вскоре раскусили мошенников, и те отказались от своей затеи. Благодаря балансу экспорта и импорта цены на рис установились достаточно стабильные, хотя в 1890 году средние горожане были вынуждены покупать рис низшего сорта и даже часто смешивать его с другими злаками. Но когда рис стали импортировать в огромных количествах, цены на него вновь понизились и пришли в норму в течение двух лет. Потребление риса быстро росло, и после 1900 года на каждого человека в среднем приходилось пять коку в год. В то же время увеличивалась площадь земель, отведенных под эту культуру. В 1878 году цифра была следующей: пятьсот тридцать пять тысяч четыреста тё. К концу эпохи Мэйдзи площадь рисовых полей составила три миллиона тё, а производство выросло от тридцати до пятидесяти миллионов коку. Несмотря на рост населения, риса вполне хватало, и все больше людей предпочитали именно этот продукт питания. Так что только после 1900 года японцы действительно стали такими любителями риса, какими их представляет себе европеец. Но в деревне, жители которой не могли расстаться с привычкой экономить рис, он смешивался с другими продуктами, например со свежей редькой (дайкон) или с соусом. Его также использовали в качестве подношения богам. Тогда его готовили на пару или же растирали и лепили что-то вроде небольших пирожных, которые затем варили. До сих пор в дни больших праздников рис, как того требует обычай, готовят в огромных деревянных ступках и, когда он превращается в клейкую массу, делают из него плотное густое тесто. Это блюдо, которое употребляют в пищу жареным или приготовленным на пару, называется моти — излюбленное лакомство детей и взрослых. По праздникам или к приему гостей крестьяне обычно смешивают недробленый рис с красным горохом (адзукй), получая кушанье, называемое сэкихан, считается, что это блюдо приносит удачу. Во время праздников кушанья из риса сначала предлагали богам, а затем разделяли между членами семьи или коллегами по работе. Эта совместная трапеза скрепляла узы дружбы между гостями, и выражение «есть рис из одного горшка» имеет в Японии примерно то же самое значение, что у нас «есть из одного котла».