Читаем без скачивания Западноевропейская поэзия XХ века - Антология

Обличительный пафос, бичевание уродств буржуазного мира сочетаются в произведениях Варналиса с гуманностью, светлым и добрым видением природы, человека, будущего.

В 1934 г. Варналис принял участие в Первом съезде советских писателей. В 1959 г. он был удостоен Международной Ленинской премии мира. В 1975 г. в Афинах посмертно вышел сборник Варналиса «Гнев народа» — стихотворения, написанные поэтом в период военной диктатуры 1967–1974 гг.

На русском языке издан том «Избранное» Костаса Варналиса («Художественная литература», 1959).

Стихи, публикуемые в настоящем томе, на русский язык переводятся впервые.

ОБРЕЧЕННЫЕ

Вчера в подвальном кабаке,В дыму табачном, в перебранке,Под вопли уличной шарманкиМы пили, сидя в уголке.Вчера — и раньше: вечер каждыйСжигает нас хмельною жаждой.

Кто к полной кружке тянет руки,Кто на пол сплюнет иногда.О, в мире нет страшнее муки,Чем жизни прожитой года!Как ни копайся в прошлом сорном,Не вспомнишь дня, чтоб не был черным.

О солнце и морские воды,О небо, щедрое стократ!Шафранные шелка восхода,Гвоздикой рдеющий закат!Сияньем вашим мир украшен,Но нет вам места в сердце нашем!

У одного отец недужен —В параличе десятый год;А у того жене все хуже —В чахотке тает, кашель бьет;Сынок в тюрьме, дочь на панели, —Чтоб дети даром хлеб не ели.

— Кто виноват? Судьба дрянная!— Кто виноват? Господень суд!— Кто виноват? Башка дурная!— Вино всему виною тут! —Кто виноват? Кто мрак осветит?Никто не знает, не ответит.

Так в темном чреве кабакаМы пьем, трусливы и убоги.Найдем, как черви на дороге,Смерть под ударом каблука.Нет избавленья ниоткуда.Чего мы ждем? Должно быть, чуда.

«НАРОДНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ»

Учителя, вы долго добивались,Чтоб думать и желать я разучился,Вранью внимал, ложь повторял за вами,Враньем кормился и во лжи скончался.Но я был тверд — и срок ученья минул,Ни душу мне не поломав, ни спину.Беда, коль обречен ты смерти скорой,Но хуже смерти — стать продажной шкурой.

«Быть первым хорошо! С тебя отныне…»

Быть первым хорошо! С тебя отнынеВеликое Искусство начинается.Ты так считаешь — значит, это правда.День ото дня расти ты будешь больше,И станет родина тесна. И все же,Когда тебя обнимет мать-Земля,Она тебе ни пяди не подаритСверх роста твоего. Но что с того?Ты много лет ее шагами мерил!А есть другой — он учится всего лишьНе быть ничтожным в собственных глазах,Не насмехаться и не быть осмеянным,Не украшать, но обнажать. И все же,Когда его обнимет мать-Земля,Всем станет ясно, как велик он.

УГРЫЗЕНИЯ СОВЕСТИ

— Бегучая вода, седые кроны,Цветов дыханье, птичьи перезвоны!Печали, гнев и страсть свою остудишь,Наедине с самим собой побудешь!

— Пришел я в сад — под вековою сеньюОт самого себя ищу спасенья.Сам за собой лечу — погоней злою,Сам у себя в груди — тупой иглою.

О, где ты, выдуманный Ад? Явись,Дай мне упасть в огонь твой и спастись!

КОСТАС КАРИОТАКИС

Перевод Юнны Мориц

Костас Кариотакис (1896–1928). — Родился в городе Триполи, получил юридическое образование, работал служащим. В 1919 г. вышел в свет его первый сборник стихов — «Боль людей и вещей», в 1921 г. — сборник «Нипенти» и в 1927 г. — «Элегии и сатиры». В 1928 г. Кариотакис покончил жизнь самоубийством. Лирика Кариотакиса исполнена трагического мироощущения, скорби о невозможности счастья, о несбыточности надежд. После поражения Греции в войне с Турцией (1919–1922 гг.), в период крушения националистических иллюзий о возрождении великой Греции в былых пределах Византийской империи, эти настроения преобладали и в общественной жизни, и в поэзии. Отвращение к жалкой действительности выливается у Кариотакиса в негодование и сарказм, в острую непримиримость к лицемерию буржуазной морали.

Стихотворения Кариотакиса взяты из сборника «Элегии и сатиры», на русский язык переводятся впервые.

О, КАКИМИ ЖЕ МЫ МОЛОДЫМИ ОЧУТИЛИСЬ НА ОСТРОВЕ ГОЛОМ…

О, какими же мы молодыми очутились на острове голом,на диком краю вселенной, вдали от мечты и земли!Когда мачта последней надежды исчезла за облачным долом,мы, влача свою вечную рану, медленно шли — и пришли.

Наши глаза опустели, походкой живого увечьякаждый бредет в одиночку, но все — по дороге одной,тело наше от боли — тяжесть нечеловечья,голос наш слышен издали — не голос, а вой сплошной.

А жизнь уплывает сиреной над белой морскою пеной.Лишь смертью, казенной смертью и желчью, сосущей мрак,нас балует жизнь — о, сколько бы ни улыбался в плену вселеннойлуч солнца! А мы так молоды, а мы так молоды, так

молоды, и однажды жуткой порой ночноюсюда нас бросило судно — сейчас оно в сердце тьмытеряется, а мы спрашиваем: что с нами? и что со мною?за что мы здесь угасаем так быстро, почти детьми!

ЧИНОВНИКИ

Все чиновники тают — сколько их ни питают,тают (как батарейки) по двое в кабинете.(Государство и Смерть — вечно электрики этипитают чиновников, которые тают.)

Сутуло, за спинкой стула, марают, перо вперяютв невинность белой бумаги, отпетым служа прохиндеям.«Настоящим письмом имеем честь (или честь имеем)», —они заверяют и заверяют.

Им только честь остается, когда сквозь сумерки бледныев восемь часов вечера поднимаются их колоннывверх по улице — как заводные, железные или медные.

И покупают каштаны, и обсуждают законы,а также валюту, цены и всевозможные страны,пожимая плечами, чиновники бедные.

НЕСЧАСТЬЕ

Пришли последние первыми, предав идеалы, святыни.Покупается честь у кого она есть: Деньги у нас — на вершине.Если некогда в мыслях, в глазах был ответный порыв,то отныне жизнь похожа на мрачный миф, — неизвестность, горечь, унынье,на губах — настойка полыни.

Ночь глубока-глубока. К черту — проклятую койку!Врываюсь в пустые покои, вижу паучьи снасти.Надежды нет никакой. Домой, окончив попойку,идет полуночника тень. И, душой разрываясь на части,я пронзительно крикнул: «Несчастье!»

И это жуткое слово в небе вспыхнуло огненной строчкой,и деревья перстами водили под ним, и звезды к нему присохли,и оно пылало на ваших домах — на гробах под кирпичною оболочкой,и собаки почуяли жуткую суть, и залаяли, и заохали.Разве люди совсем оглохли?

ИДЕАЛЬНЫЕ САМОУБИЙЦЫ

Дверь заперта на ключ, собранье писемчитается бесстрастно, в неком трансе,затем — влачась к своим предсмертным высям,в последний раз шаги звучат в пространстве.

Да, говорят, вся жизнь была кошмаром.О, смех людей, достойный отвращенья,их слезы, пот, тоска по небу, — нет, недаромцепная пустота сомкнула звенья!

Стоят и смотрят в окна мертвецами —на скверы, на детей, чья жизнь беспечна,на мраморщиков, бьющих в твердь резцами,на солнце — ведь закатится навечно.

Конец. Вот краткая записка на прощанье,глубокая, без вычур — все, как надо,в ней — безразличье к жизни и прощеньетому, кто будет плакать до упада.

Взгляд в зеркало, на стрелки часовые,вопрос: не зря ли? а здоров ли разум?и шепот: кончено! сейчас! — и, как впервые,в душе уверенность, что — следующим разом…

ГЕОРГОС СЕФЕРИС