Читаем без скачивания Западноевропейская поэзия XХ века - Антология

И ПОВЕСТВУЯ ОБ ЭТОМ…[99]

Перевод Юнны Мориц

Люди, идеи, слова измельчали настолько,что нас теперь не волнует нисколькони старая слава, ни новая, ни благородная биография Аристида;и если кто-нибудь иногдапытается вспомнить доблести Трехсот или Двухсот[100],другие немедленноего обрывают с презрением или в лучшем случаес иронией и скептицизмом.Но порой, как сейчас, например,когда погода светла и прозрачна — в день воскресныйна стуле под эвкалиптамисреди этой безжалостной ясности на нас нападаетсокровенная скорбь и тоскао блеске, испытанном прежде, хотя сегоднямы называем его дешевым. Шествие трогалось на заре —трубач впереди, а за ним — повозки с венкамии грудами веток душистого мирта,за ними вышагивал аспидный бык, а следом — юноши шлии кувшины несли с молоком и виномдля возлияния мертвым; в благовонных фиалахкачались масла и ароматные смеси.Но всего ослепительней — в самом конце процессиишел архонт, одетый в пурпурное,архонт, которому целый год не позволяли касаться железаи надевать на себя хоть что-нибудь, кроме белого, —теперь он — в пурпурноми с длинным мечом на поясе величественно пересекает город,держа прекрасную вазу, извлеченную из общественной утвари,и направляясь к могилам героев. И когда —после того как бывали омыты надгробные стелыи роскошные жертвоприношения завершены, —он поднимал свою чашу с вином и, выливая его на могилы,провозглашал:«Я подношу эту чашу самым доблестным, тем, кто палза свободу греков», —пробирала великая дрожь все окрестные лавровые рощи,дрожь, которая даже теперь пробирает эту листву эвкалиптови эти залатанные пестрые тряпки, после стиркиразвешанные на этой веревке.

ГЕРАКЛ И МЫ

Перевод Юнны Мориц

Тебе говорят: он — большой и великий, сын бога,и кроме того, знаменит кучей блистательныхучителей, —старец Лин, просвещенный сын Аполлона, обучил его грамоте,ловкий Эврит преподалуроки искусной стрельбы из лука; Эвмолп,вдохновенный сын Филаммона,развил его склонности к песне и лире; но главное —сын Гермеса, Автолик,чьи густые, дремучие, страшные брови затмевали собойполовину лба,обучил его славно искусству аргоссцев — подножке:отменное средство,надежнее нет ничего, чтобы вырвать победу в борьбе,в кулачном бою и, как признано, даже в науке.Но мы, дети смертных, без ведома учителей обладаявсего лишь собственной волей,упорством, а также системой селекции и пыток,стали такими, какими смогли.Мы нисколько себя не чувствуем низшими, нам не стыдносмотреть любому в глаза.Наши титулы на сегодняшний день — в трех словах:Макронисос, Юра и Лерос[101].И как только наши стихи вам покажутся аляповатыми —сразу вспомните, что они написаныпод конвоем, под носом охранников, под ножом,приставленным к ребрам.И тогда нет нужды в оправданиях; принимайте стихитакими, как есть, и не требуйте того, чего у них нет, —вам больше скажет сухой Фукидид, чем изощренный в письмеКсенофонт.

ЗОЛОТОЕ РУНО[102]

Перевод Юнны Мориц

Зачем добивались мы золотого руна? Еще одно испытание —возможно, самое страшное;Симплегады, убийства; в Мизии отставший Геракл,и его ослепительный мальчик — Гилас, потонувший в источнике;кормовое весло слома лось, и другого не будет, и не будет отдыха.Колхида, Эет, Медея. Медный бык.Приворотное зелье и бесполезность борьбы.И Апсирт — его по кусочкам отец подбирает из моря.И это руно —уже достигнута цель, и — свежайший страх:как бы смертные или боги у тебя не украли добычу;если держишь руно в руке, его золотая шерсть освещает ночи твои,если держишь руно на плече, его золотая шерсть освещает тебя целиком,ты — мишень и для тех и для этих: никакой возможностиспрятаться в тень,чтоб остаться в своем ничтожном углу, обнажиться,и быть, и существовать.Но чем же была бы наша бедная жизнь без этой золотой(как мы все говорим) пытки?

ИЗ БУМАГИ

(Фрагменты)

Перевод С. Ильинской

Из бумаги, да, из бумаги.Передай основную линию,чтобы, обрушившись, крышане разбила стакан,не ударила мертвую.

Правда? Пришло письмо?Разорви.Потом мы его соберемпо клочку,склеими прочитаем.Ты слышишь выстрелы?

На той фотографиибыл старик с бородой.Фотографию сняли.Стерлась бечевка, — сказали, —упала бы,стекло бы разбилось.Теперь за бауломстарая фотографиясмотрит в стену.Там не бечевка.Там проволока.

То, что пропало,что не пришло,не нужно оплакивать.То, что имел,но утаил,стоит оплакать.

Задобрил злую собаку?Бросил ей хлеб?(И сахар?)Съест и тебя.

Дом был стеклянный,пустой,виднелась внутрипустотаи медное кольцов потолке.В подвале —ржавая мышеловкаи зеленый сапоглесничего.Я принес их судье —единственные улики.

Как он намучился, сооружаяиз этой газетыбольшую бумажную птицу.(И спрятал в неенастоящую птицу.)Летит, — сказали, —смотрите, газета летит,да как уверенно, ровно.Конечно, летит.А ходить по земле не может.

Что ты хотел сказать?Я забыл.Всё-то меня прерывают,всё-то я забываю о главном,наверное, не случайно.На рассветесон застал меня в кресле.По векам моиммизинчиком провеладалекая благодарность.Может быть, это мне и хотелось сказать.Об этом я и забыл.

Я накрыла его тарелку,ушла.Он поест еще теплое.Поймет, что накрыла я.Поймет ли, что нет меня?

НИКИФОРОС ВРЕТТАКОС

Перевод С. Ильинской

Никифорос Вреттакос (род. в 1912 г.). — Родился в деревне Крокес под Спартой. Активный участник Сопротивления. Из поэтических книг Вреттакоса можно назвать «Под тенями и светом» (1929), «Гримасы человека» (1935), «Послание Лебедя» (1937), «Героическая симфония» и «33 дня» (1945), «Время и река» (1957), «Глубина мира» (1961), «Ода к Солнцу» (1974).

Антивоенная тема — одна из основных в творчестве Вреттакоса. Нести людям солнце, «сгружать в души людей небо», раскрывать для них красоту мира и их собственную красоту — в этом видит Вреттакос назначение поэзии.

В 1957 г. Вреттакос посетил Советский Союз, впечатления от этой поездки вылились в книгу «Один из двух миров».

Стихотворения «На перекрестке улиц Эола и Виссы» и «Рождение» печатаются по тексту публикации журнала «Иностранная литература», № 3 за 1965 г. Стихотворения «Речь рук» и «Дело поэтов» переведены впервые.

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ УЛИЦ ЭОЛА И ВИССЫ

Человек на тротуаре словно меряет взглядомвремя, расстояние, яркость света.Куда идти? Туда? Сюда? Он, видно, не знает.Он подносит ко лбу холодную ладонь и вглядывается пристальнее.Солнце нашего века светит не очень ярко.(Было время, он шагал,он прыгал и танцевал. Было время, когда восходило солнце,и, поднимая голову, он видел его.Он помнит девушку в красном, парк,море, сад.)          А войнаснова грозит прийти.          И сжечь его память и его деревянную ногу.

РОЖДЕНИЕ