Читаем без скачивания Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов

Первым действием тех, кто оказался у руля революции – Хомейни и его окружения, была передача власти в руки либеральной буржуазии, наиболее видным представителем которой оказался Мехди Базарган, близкий к клерикальным кругам, один из деятелей «Национального фронта». Он возглавил временное революционное правительство. Далее были обещания проведения свободных выборов в учредительное собрание, которое должно было выработать новую конституцию страны. Было обещано, что после ее принятия состоятся свободные выборы в парламент, который, исходя из результатов выборов, должен будет сформировать новое правительство. И поскольку все-таки подразумевалось, что Иран станет республикой, где-то в тумане маячили возможные выборы президента страны с еще пока не известными полномочиями – их должна была определить конституция.

Все это, возможно, было бы и так, если у самой либеральной буржуазии были твердые планы на этот счет. А еще точнее, если бы у нее оказалось больше силы и влияния на массы.

Жарким июньским вечером мы были на обеде у шведского посла в честь нового иранского посла в Швеции (а по совместительству и в Дании, Норвегии, Финляндии) Амир-Энтезама, уже успевшего побывать заместителем премьер-министра в первом временном революционном правительстве. С тем чтобы продемонстрировать свое уважение к бывшему коллеге и несогласие с его смещением, на обед к послу пожаловал сам премьер-министр Базарган.

Натянутое стандартное веселье посольского обеда шло своим обычным, нудным чередом. Послы были элегантны, остроумны (так им, во всяком случае, казалось), пытались выведывать тайны друг у друга, поделиться информацией, а главное – получить ее. Базарган ловко, по-светски отшучивался. Это было его первое появление в обществе дипломатов, не считая приема их у себя в кабинете премьер-министра по делам.

Видимо, Базарган не удовлетворил любопытства западных дипломатов, они скоро потеряли к нему интерес. Он сидел один на диванчике – маленький, скромный человечек – в большой, с высоченными потолками гостиной резиденции шведского посла.

Я подошел к Базаргану, попросил разрешения разделить одиночество. Он с охотой пододвинулся, спросил, как дела. Оказалось, что Базарган неплохо говорит по-английски. Официально считалось, что он говорил из иностранных языков только по-французски. Ан нет, с ним довольно сносно можно было говорить и на английском языке.

Базарган высоко оценил тот факт, что советское посольство установило контакт с нелегальным штабом забастовочного движения еще до свершения революции, давая тем самым понять, что оно считает победу революции неизбежной.

Я подтвердил, что действительно дело было так, – ведь в Иране трудились тысячи советских специалистов – и спросил его, не кажется ли ему, что революция в Иране сейчас, после февральского восстания, как бы споткнулась, замялась, находится в каком-то застое. Создается впечатление, что у нее нет планов на дальнейшее.

Базарган живо откликнулся. «Вы правы, – сказал он. – Мы не ожидали такой быстрой победы над шахом, над монархическим режимом. Победа пришла для всех неожиданно быстро. Ее ждали через 6 лет или 6 месяцев, наконец, через 6 недель. Однако все рухнуло слишком быстро, и у нас просто-напросто не оказалось планов переустройства общества…»

Так говорил Базарган, надеявшийся на получение полноты власти буржуазией. «Не оказалось планов переустройства общества…» У части духовенства, которая проявила наибольшую активность во время революции, как впоследствии оказалось, такие планы были. Свои планы. Только Хомейни также встретился с неожиданной активностью широких масс, для него также была неожиданной и быстрой победа революции, и он оказался не готовым выступить тогда открыто со своими планами переустройства иранского общества. Он еще не знал, не взвесил, не измерил, пойдут ли массы за ним после революции к выполнению тех планов, которые у него были. Планы-мечты его всей духовной жизни. Планы установления господства исламских духовных деятелей во всех сферах жизни государства, планы, сводившиеся к единоличному правлению самого высокого духовного авторитета (никого, в то время сравнимого с ним, не было). Так что наше впечатление, как и подавляющего большинства других, о том, что ни у кого не было планов того, что должно быть после революции, было ошибочным. Просто о них мало кто знал. А кто знал, не хотел верить, настолько немыслимыми они казались в наше время – на пороге XXI века. Другие знали, но молчали – боялись раскрыть их раньше времени.

А началось дело практически с попыток постепенной «исламизации» жизни в Иране.

Уже с первых дней революции Хомейни начал употреблять термин «исламская республика». Печать тех времен была еще не под контролем властей, тем более духовенства. Газеты открыто писали: что за республику готовят нам руководители революции? Мы не хотим «теократической» республики. Предлагают различные названия республики, но не определяют ее существо.

Как удар плетью, следует заявление Хомейни – первое руководящее, далеко идущее политическое заявление, фактически указание народу: просто название «республика Иран» не годится, это еще не известно что такое; предлагаемое некоторыми название «демократическая» или «народно-демократическая» республика также не годится – здесь будет полная ассоциация с восточноевропейскими странами, где «коммунизм»; может быть только одно название – «исламская республика». Мы боролись не за что-нибудь иное, а за ислам.

Что такое «исламская республика», никто не знает, даже в высшем эшелоне руководства страны. Либеральная буржуазия решает не возражать: исламская так исламская. Дело, дескать, не в названии, а в содержании республики, а оно будет определяться конституцией.

Голоса левых, предлагающих другие названия, тонут в реве начавшего создаваться, мощного пропагандистского аппарата духовенства.

Хомейни сделал умелый ход: сначала установил название республики, не определяя ее содержания, а затем, после одобрения народом названия, под название подвел нужное ему содержание.

31 марта в стране проводится всенародный референдум при «тайном» голосовании.

Единственный вопрос референдума – «выступаете ли вы за исламскую республику?» – по существу, содержит в себе два вопроса: республика ли? исламская ли? А ответ должен быть один: да или нет. Голосующему дают два бюллетеня – зеленый (цвет ислама), означающий голосование «за», и розовый, означающий голосование «против». Тут же при всех один из бюллетеней нужно опустить в ящик. Конечно, под пристальными взглядами стоящих у ящиков вооруженных молодцов опускают зеленые бюллетени.