Читаем без скачивания Становясь Милой - Эстель Маскейм

– Привет, папа, – отвечаю я так же фальшиво жизнерадостно, как Рубен. Затем без перехода заявляю: – Мне. Все. Известно.

В ответ – тишина. На фоне слышится суета – вероятно, они за кулисами какого-то телевизионного ток-шоу. Затем раздается стук двери, и шум исчезает. Похоже, папа укрылся в отдельной комнате.

– Что же тебе известно, Мила? – спрашивает он с ледяным спокойствием.

– Что решение запереть меня на ранчо принадлежало тебе, – говорю, все еще кружа по комнате, потом резко останавливаюсь и смотрю на двор, где Блейк пытается вытащить мяч из пасти Бейли. Еще более жестким, холодным голосом добавляю: – И мне известно, что ты изменял Лианне Эйвери с мамой.

Давление, разрывающее грудь, внезапно исчезает. Наконец-то я высказала папе все, что меня мучило. И пусть разговор еще далеко не закончен, мне стало намного легче. Прежняя Мила переживала бы о папиной реакции, но Мила, которой я становлюсь, другая. Ей недостаточно быть в папиной жизни лишь реквизитом, который можно переставлять с места на место по собственному усмотрению.

Папа ужасно долго молчит. В трубке раздается его частое дыхание, и я представляю, как он тоже расхаживает взад-вперед, лихорадочно пытаясь рассчитать наиболее эффективный способ минимизировать урон.

– Мне некогда сейчас это обсуждать, Мила, правда. Я работаю.

– Ой, прости, совсем забыла – работа на первом месте, верно? – Мой голос пропитан ядом. – Готов избавиться от родной дочери, чтобы она ненароком тебя не опозорила? – Я делаю паузу, собираясь с силами. – При этом сам изменял невесте! Ты все еще переживаешь, что Лианна Эйвери так и не подписала договор о неразглашении? Боишься, что однажды она расскажет всему миру о твоей неверности? Вот это действительно был бы позор.

– Мила… – хрипит папа так, будто мое имя застревает у него в горле.

– Папа… – отвечаю я, пародируя его тон.

– Почему ты затеяла этот разговор именно сейчас? Чего конкретно добиваешься? – спрашивает он слабым голосом, в котором проступает паника. – Хочешь вернуться домой? В этом все дело? Хорошо, Рубен купит тебе билет на ближайший рейс.

– Нет. Рубен может купить мне билет на день перед началом учебного года. Может, я вообще не захочу возвращаться домой. По крайней мере, здесь люди искренние. Да, кстати, у Попая проблемы со здоровьем – ты бы уже это знал, если бы уделял внимание семье.

– Что? – выдыхает папа.

У меня из груди вырывается безумный смех и разносится по комнате. Блейк бросает на меня встревоженный взгляд.

– Ой, прошу, не делай вид, будто тебе вдруг стало не все равно. Мог бы чаще ему звонить! Мог бы навещать время от времени! Не из-за болезней или проблем, а просто потому, что ты его любишь. Он твой отец, помнишь?

– Мила, тебе лучше вернуться домой, – бормочет папа. В кои-то веки не он верховодит, теперь бразды правления в моих руках, потому что в моих руках – информация. И, похоже, папа боится того, как я могу распорядиться обнаруженной правдой. – Тебе нечего делать в Фэрвью.

– Возможно, прежде чем ссылать меня сюда, – шиплю я, – тебе следовало сперва тщательно подумать о том, какую твою ложь я раскрою.

А затем, ничего больше не говоря, я делаю то, чего никогда не делала прежде – бросаю трубку, резко обрывая разговор. Хочу, чтобы последнее слово было за мной. Гадким поступкам папы нет оправдания, и я не намерена выслушивать его жалкие потуги. Мне лишь важно дать ему понять, что мне все известно. Я уже не маленькая и заслуживаю знать правду – о своей семье, своем прошлом и о будущем любимых людей. Я больше не потерплю лжи. Вот так все просто.

Заметив, что я повесила трубку, Блейк трусцой подбегает ко мне, оставив Бейли носиться по двору.

– Ты не плачешь – уже хорошо. Ну, как прошел разговор?

Я шумно выдыхаю, словно все это время не дышала, и падаю на диван; телефон выскальзывает из ослабевших пальцев и шлепается на ковер. Неужели я в самом деле только что разговаривала с папой в такой жесткой, агрессивной манере? В крови так бурлит адреналин, что голова идет кругом.

– Он занервничал. Я угрожала рассказать прессе его грязные секреты. – Резко выпрямляюсь и, глядя на Блейка широко раскрытыми глазами, спешу заверить: – Но, клянусь, я бы никогда и ни за что не стала бы предавать семью подобным образом. Папа и сам должен это понимать.

– Тем не менее ты справилась, Мила, – замечает Блейк, присаживаясь рядом со мной. – Ты поговорила с ним на своих условиях. Больше ты не согласна прятаться за кулисами, верно?

Без лишних раздумий я кладу голову ему на плечо и вздыхаю; внутри бурлят смешанные чувства. Не помешало бы отвлечься. Смотрю на Блейка из-под ресниц.

– Теперь ты для меня сыграешь?

Кивнув, он тянется за гитарой на подставке, кладет инструмент на колени и занимает правильную позицию. Перед тем как его пальцы касаются струн, я спрашиваю:

– Ты пишешь собственные песни?

– Пытаюсь, – признается он, – пока ничего не закончил. У меня не очень-то получается облекать мысли в слова. Поэтому мне не даются сочинения по литературе. – Блейк перебирает струны, на этот раз без медиатора – вероятно, поэтому у него довольно грубые подушечки пальцев. – Сперва разреши спросить кое о чем, пока я не забыл. Моим друзьям удалось достать билеты на премьеру фильма твоего отца. Взяли билет и для меня. И… э-э… для тебя.

Я выпрямляюсь и смотрю на него, нахмурив брови.

– Мне казалось, ты не фанат.

– Ну да, но мы собираемся после фильма пойти куда-нибудь перекусить. А поесть-то я люблю, – со смехом признается Блейк. – Я сказал Барни, что ты, скорее всего, не захочешь пойти. То есть… тебе не странно видеть отца на экране? В общем, не знаю, как ты к подобному относишься, особенно после этого телефонного звонка… – Он говорит торопливо, будто боится меня обидеть и хочет поскорее высказаться.

– Все нормально. С радостью пойду.

На самом деле я всегда смотрю папины фильмы на эксклюзивных предпоказах и еще ни разу не ходила на обычную премьеру. Честно говоря, мне как-то неловко видеть папу на экране, и делаю я это скорее по необходимости, так что даже странно идти на его фильм по своей воле. Но раз уж друзья Блейка приложили усилия, чтобы включить меня в свою компанию, будет невежливо отказываться. А то еще сложится впечатление, будто Мила Хардинг считает себя выше того, чтобы смотреть фильмы отца с простым людом. Скорее всего, друзья Блейка так не подумают, тем не менее… Я хочу быть как все. К тому же это