Читаем без скачивания Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1 - Альманах

Одними из наиболее распространенных средств контроля над вооруженными силами становились индивидуальное материальное стимулирование военных и финансовая поддержка армии в целом. Как правило, расходы на оборону в ключевых государствах Арабского Востока составляли до из бюджета страны[37]. К косвенным формам удовлетворения корпоративных интересов военных можно было отнести крупные затраты государства на приобретение современных систем вооружения. Подобные закупки производятся не столько в целях укрепления национальной обороны и безопасности, сколько в интересах отдельных представителей военной элиты для удовлетворения амбиций и самолюбия арабских лидеров, чтобы одновременно продемонстрировать военную силу соседям по региону. Характерным примером этого могли служить арабские монархии Персидского залива.

Ведущие арабские монархии Персидского залива – Саудовская Аравия, Кувейт, ОАЭ – ежегодно тратят на закупку вооружений в среднем около 10% ВВП, что составляет в стоимостном выражении около 25 млрд долларов США, т.е. сумму, равную образовавшемуся дефициту с началом глобального финансового кризиса. Так что теперь не только Саудовская Аравия, планировавшая затратить в ближайшие годы около 50 млрд долларов США на закупку ракетного вооружения, боевых вертолетов и танков[38], очевидно, вынуждена будет пересмотреть свои амбициозные планы.

Во многих арабских странах устанавливались особые формы контроля над армией. Наиболее общей для всех стран региона формой такого контроля служило усиление служб безопасности и создание так называемых «параллельных» военных ведомств. Наряду с выполнением задач по обеспечению безопасности, спецслужбы зачастую имели большое влияние на главу государства в определении политики режима. Поэтому на рубеже 1970-1980-х гг. в большинстве стран региона регулярная армия постепенно разделяла свою прежнюю функцию контроля над внутриполитической обстановкой в стране с «параллельными» воинскими формированиями. Как правило, они были тесно связаны с режимом этноконфессиональными узами и нередко общинными интересами. Характерной особенностью «параллельных» войск являлось то, что они могли быть использованы скорее для подавления внутренних беспорядков, чем для защиты государства от внешнего противника. В Саудовской Аравии «параллельные» войска представлены Национальной гвардией. Она по своей численности (3 механизированные бригады, 5 пехотных бригад) была практически равна регулярной саудовской армии (3 бронетанковые бригады, 5 механизированных бригад, одна воздушно-десантная). «Параллельные» войска имеют ряд отличительных особенностей. Как правило, они обладают самостоятельной командной структурой. В то же время армия и Национальная гвардия Саудовской Аравии находятся под контролем различных принцев. Наряду с Национальной гвардией в КСА действовали еще Специальные силы безопасности, подчинявшиеся непосредственно министру внутренних дел принцу Наифу. «Параллельные» войска дислоцировались в местах, наиболее «чувствительных» с точки зрения обеспечения безопасности режима[39].

Важным инструментом политического контроля над всеми силовыми структурами государства по-прежнему остается кадровая политика арабских лидеров, исключающая малейшую возможность возникновения в вооруженных силах оппозиции, способной подорвать власть. В основе всех кадровых перемещений лежали не профессиональные качества офицера, а родственные связи и принцип личной преданности. Политическое руководство стремилось выдвигать тех, чья лояльность режиму была несомненна. В основу ротации кадров был положен принцип политической целесообразности. В армии и спецслужбах происходила частая ротация старших командиров с тем, чтобы не допустить формирования вокруг них групп единомышленников.

Рассматривая политическую роль вооруженных сил на Арабском Востоке, вряд ли правомерным было бы говорить о снижении риска захвата государственной власти военными. В конце XX – начале XXI в. армия неоднократно пыталась вмешиваться в политическую жизнь различных арабских государств.

Но, в отличие от периода 1950-1960 гг., военные перевороты последних лет заметно отличаются от прежних. Прежде всего это касается степени вовлеченности армии в политику, объема власти, находящейся в руках военных, характера ставящихся ими целей и решаемых задач. Все чаще во главе переворота становятся лидеры, которых условно можно назвать «арбитрами». Они не столько стремятся к захвату политической власти и длительному личному управлению государством, сколько к «наведению порядка» в стране. Цель таких переворотов чаще всего сводится к сохранению баланса сил между соперничающими политическими группировками, укреплению конституционных основ власти, предотвращению резких перекосов в системе распределения экономических благ. В ряде случаев военные ставят цель изменить политический курс предыдущего правительства, повысить эффективность управления, перераспределить часть властных полномочий и общественных богатств, дабы избежать серьезных политических потрясений в стране. Как правило, они не стремятся при этом к коренным преобразованиям экономической и политической системы. Более того, все чаще военные предпочитают действовать руками гражданских политиков. Однако, если им не удается таким образом достигнуть намеченных целей, они вынуждены временно брать бразды правления в свои руки, но затем, как правило, достаточно быстро возвращают армию в казармы.

От позиции военных во многом продолжает зависеть дальнейший ход модернизации и судьбы самих арабских режимов. Это особенно заметно в нынешний, непростой для арабских стран период смены правящих элит и трансформации общества в сторону их либерализации и демократизации. Но политическая либерализация, особенно в условиях региональной нестабильности, возросшей угрозы раскола общества по религиозному и этническому признакам, усиления политической активности исламистов, рассматривается ими, в лучшем случае, как отдаленная перспектива. Во многом непропорционально большое влияние военных на власть обусловлено еще и слабостью самих ближневосточных политиков, которая во многом детерминировалась особым статусом военных, утвердившимся в национальном сознании и исторической памяти народа. Политический класс смотрел на многие процессы в стране глазами военных, опасаясь бросить вызов армии. Политическое пространство оставалось весьма ограниченным. Действия же политиков (всегда с оглядкой на военных) зачастую оказывались неэффективными и вызывали недоверие значительных групп населения. Поэтому они имели низкий уровень народной поддержки. На этом фоне доверие к военным оставалось в обществе более высоким. Неудивительно, что армия и до сих пор остается наиболее влиятельной политической силой в арабских государствах, а уровень гражданского контроля над вооруженными силами – весьма незначительным.

Однако, несмотря на относительную слабость социальной базы и нестабильность многопартийной системы, гражданские власти в ряде арабских государств (Египет, Сирия) все же способствовали введению в политическую практику элементов плюрализма и большего динамизма. Способность гражданской системы управления справляться с кризисными ситуациями в последнее время окрепла. Во многих государствах региона военные, продолжая пользоваться большим влиянием и доминируя в решении ряда специфических проблем, уже не могут монопольно контролировать власть в стране.

В подавляющем большинстве арабских стран гражданское общество только начинает складываться. Между формирующимся гражданским обществом и военными сохраняется немало противоречий. Первое выступает за глубокое реформирование армии, которая сохраняет все признаки вооруженных сил авторитарной системы. Власти при этом стремятся сохранить статус-кво, опасаясь нарушить сложившийся баланс сил и интересов. Даже в такой светской и демократической стране, как Турция, правящая элита и власть, особенно ее военное крыло, стремятся всячески сохранить свое особое положение в обществе, ссылаясь на возрастающую угрозу, опасность радикального исламизма и этнического сепаратизма. Если в конечном итоге арабские страны выберут демократический путь развития, то гражданское общество постепенно может усилить свой контроль над формированием власти над основными сферами жизни и деятельности государства, в том числе и над армией. Однако в условиях неразвитости демократических институтов в арабских государствах и практически полного отсутствия в них подлинно гражданского общества сегодня можно говорить не столько о гражданском контроле над армией, сколько о контроле со стороны политической власти, в состав которой наряду с гражданскими политиками входят также и представители военных кругов.

Скороспелая демократия может оказаться там контрпродуктивной и затруднить развитие. Это особенно заметно, когда происходит неизбежный выбор между быстрым ростом экономики и укреплением демократии. Внедрение рыночных моделей развития может потерпеть крах из-за порождаемого ими экономического и социального неравенства. Тем более это касается Арабского Востока, где уровень политической культуры и развития общественного сознания в большинстве стран региона остается пока низким. Поэтому на данном переходном этапе общество ощущает острую потребность в эффективном руководстве и контроле со стороны государства, как за ходом реформ, так и за процессом демократизации. Без сильного государства индустриализующиеся арабские страны вряд ли смогут в нынешних условиях осуществить экономический прорыв и обеспечить постепенный переход от авторитаризма к демократии.