Читаем без скачивания Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости - Николай Коняев

От Палена я отправился к генерал-прокурору Обольянинову, чтобы проститься, а оттуда часов в десять приехал к Зубову. Я застал у него только его брата, графа Николая, и трех лиц, посвященных в тайну, — одно было из сената, и ему предназначалось доставить туда приказ собраться, лишь только арестуют императора. Граф Пален позаботился, велел заготовить необходимые приказы, начинавшиеся словами: «По высочайшему повелению», и предназначенные для арестования нескольких лиц, в первый же момент.

Князь Зубов сообщил мне условленный план, сказав, что в полночь совершится переворот.

Моим первым вопросом было: кто стоит во главе заговора? Когда мне назвали это лицо, тогда я, не колеблясь, примкнул к заговору, правда, шагу опасному, однако, необходимому, чтобы спасти нацию от пропасти (курсив мой. — Н.К.), которой она не могла миновать в царствование Павла.

До какой степени эту истину все сознавали, видно из того, что, несмотря на множество лиц, посвященных в тайну еще накануне, никто, однако, ее не выдал.

Немного позже полуночи я сел в сани с князем Зубовым, чтобы ехать к графу Палену. У дверей стоял полицейский офицер, который объявил нам, что граф у генерала Талызина и там ждет нас.

Мы застали комнату полной офицеров; они ужинали у генерала, причем большинство находились в подпитии, — все были посвящены в тайну. Говорили о мерах, которые следует принять, а между тем слуги беспрестанно входили и выходили из комнаты».

Заговорщики условились, что генерал Талызин соберет свой гвардейский батальон неподалеку от Летнего сада; а генерал Депрерадович — свой, также гвардейский, батальон на Невском проспекте, вблизи Гостиного двора. Во главе этой колонны будут находиться военный губернатор и генерал Уваров. Во главе первой — трое братьев Зубовых и Беннигсен. По пути к ним присоединиться «пехота» — завербованные в салоне Ольги Александровны Жеребцовой исполнители цареубийства. Граф Пален со своей колонной должен был занять главную лестницу замка, а колонна Зубовых — Беннигсена — пройти по потайным лестницам, чтобы убить императора в его спальне…

Тут тоже нужно сделать пояснение…

Почти никто из участников заговора не употребляет слово «убийство». Его заменяют эффемизмом «арест» или выражениями типа «лишить возможности делать зло»…

П. А. Пален

Делается это не столько из страха перед расплатой (чего опасаться, если подельником с тобою проходит новый император), сколько в соответствии с обычаями екатерининского времени ни о чем не говорить прямо, а изъясняться пусть и непонятно, но прилично и велеречиво. И только такие циники, как Петр Алексеевич Пален, позволяли себе говорить об этом со свойственной прибалтийским немцам грубоватой прямотой.

«Но я обязан, в интересах правды, сказать, что великий князь Александр не соглашался ни на что, не потребовав от меня предварительно клятвенного обещания, что не станут покушаться на жизнь его отца, — рассказывал он графу Ланжерону, — я дал ему слово: я не был настолько лишен смысла, чтобы внутренне взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную; но надо было успокоить щепетильность моего будущего государя, и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся. Я прекрасно знал, что надо завершить революцию, или уже совсем не затевать ее, и что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция, и кровь невинных, как и кровь виновных, вскоре обагрит и столицу, и губернии».

Это к тому, что все знали, на что идут. И «пехота» заговора, и сами великие князья.

Косвенно подтверждают это и воспоминания Н. А. Саблукова, который в заговоре не участвовал и которого по этой причине заговорщикам надобно было отстранить от участия в охране Михайловского замка.

Дело в том, что по расписанию 11 марта эскадрон конногвардейцев, которым командовал Н. А. Саблуков, должен был нести караул в Михайловском замке.

Как и положено, в 10 часов утра Саблуков вывел свой караул на плац-парад. Там во время развода к нему подошел адъютант полка и сообщил, что по именному приказанию великого князя Константина Павловича Саблуков назначен сегодня дежурным полковником по полку.

«Это было совершенно противно служебным правилам, — пишет Н. А. Саблуков в своих «Записках», — так как на полковника, эскадрон которого стоит в карауле и который обязан осматривать посты, никогда не возлагается никаких иных обязанностей. Я заметил это Ушакову несколько раздраженным тоном и уже собирался немедленно пожаловаться великому князю, но, к удивлению всех, оказалось, что ни его, ни великого князя Александра Павловича не было на разводе. Ушаков не объяснил мне причин всего этого, хотя, по-видимому, он их знал.

Так как я не имел права не исполнить приказание великого князя, то я повел караул во дворец и, напомнив офицеру о всех его обязанностях (ибо я не рассчитывал уже видеть его в течение дня), вернулся в казармы, чтобы исполнить мою должность дежурного по полку».

В 8 часов вечера, приняв рапорты от дежурных офицеров пяти эскадронов, Саблуков отправился в Михайловский замок, чтобы сдать рапорт шефу своего полка великому князю Константину.

Выходя из саней у большого подъезда, он встретил камер-лакея собственных его величества апартаментов, который спросил Саблукова, куда тот идет? Саблуков отвечал, что идет к великому князю Константину.

— Пожалуйста, не ходите, — попросил камер-лакей. — Ибо я тотчас должен донести об этом государю.

— Не могу не пойти, — сказал Саблуков. — Я дежурный полковник и должен явиться с рапортом к его высочеству; так и скажите государю.

Когда Саблуков вошел в переднюю Константина Павловича, Рутковский, его доверенный камердинер, спросил с удивленным видом:

— Зачем вы пришли сюда?

— Вы, кажется, все здесь с ума сошли! — ответил Саблуков, бросая шубу на диван. — Я дежурный полковник.

Только тогда Рутковский отпер дверь в зал.

Пока Саблуков отдавал Константину рапорт, «прокрадываясь, как испуганный заяц», в зале появился великий князь Александр. Но тут же из задней двери вошел император Павел. Церемониальным шагом, в сапогах и шпорах, со шляпой в одной руке и тростью в другой, словно на параде, он направился к великим князьям.

Александр поспешно убежал в собственные апартаменты, а Константин застыл, хлопая себя по карманам, «словно безоружный человек, очутившийся перед медведем». Саблуков, повернувшись, по уставу, на каблуках, отрапортовал императору о состоянии полка.

— А, ты дежурный! — сказал император, учтиво кивнул головой, и пошел назад к двери.

Когда он вышел, Александр, немного приоткрыв свою дверь, снова заглянул в комнату. Наконец громко захлопнулась дверь в соседнем зале, куда ушел император, и только тогда Александр вернулся в зал.

— Ну, братец, что скажете вы о моих конногвардейцах? — указывая на Саблукова, сказал ему Константин. — Я говорил вам, что он не испугается!

— Как? — удивился Александр. — Вы не боитесь императора?

— Нет, ваше высочество, — ответил Саблуков. — Чего же мне бояться? Я дежурный, да еще вне очереди; я исполняю мою обязанность и не боюсь никого, кроме великого князя, и то потому, что он мой прямой начальник, точно так же, как мои солдаты не боятся его высочества, а боятся одного меня.

— Так вы ничего не знаете? — спросил Александр.

— Ничего, ваше высочество, кроме того, что я дежурный не в очередь.

— Я так приказал, — сказал Константин.

— К тому же, — сказал Александр, — мы оба под арестом.

Еще Саблуков узнал от великих князей, что Обольянинов водил их сегодня в церковь присягать в верности императору Павлу…

Это существенная подробность.

Весьма показательно и поведение великого князя Александра Павловича за три часа до убийства отца. Если Александр Павлович знал, чем закончится «лишение императора возможности делать зло», то объяснимым становится тот панический страх, которым был объят будущий император…

Было чего бояться…

Нелегко, должно быть, смотреть в глаза своему отцу, зная, что через несколько часов его убьют по твоему приказу.

«В последующих моих беседах с императором Александром, — пишет князь Адам Чарторыйский, — последний неоднократно рассказывал мне совершенно искренно о своем ужасном душевном волнении в эти минуты, когда сердце его буквально разрывалось от горя и отчаяния. Да оно и не могло быть иначе, ибо в такие минуты он не мог не думать об опасности, угрожавшей ему, его матери и всему семейству в случае неудачи заговора»…

А убийцы уже собрались тогда у Зубовых, где отважный любовник прежней императрицы сказал горячую речь, в которой описал «плачевное положение России», указал на «бедствия, угрожающие государству и частным лицам, если безумные выходки Павла будут продолжаться. В качестве примера, он указал на безрассудность разрыва с Англией»…