Читаем без скачивания Наши танки дойдут до Ла-Манша! - Владислав Юрьевич Морозов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее Татьяне-Ирине сильно повезло. Поскольку она была одна и без особого багажа, её включили в число подлежащих отправке в первую очередь. Дальше был автобус до «Хитроу» и перелёт на военно-транспортном «С-141», где ей пришлось сидеть прямо на полу, на подстеленном брезентовом чехле. Но уже через девять часов «Старлифтер» с Татьяной-Ириной (она же Клэр Эндрюс, предположительно уже вдова героически пропавшего без вести полковника ВВС США Эндрюса с авиабазы Шпандаглем) на борту приземлился в аэропорту Нью-Йорка. А менее чем через полчаса после приземления означенная Клэр Эндрюс (которую уже ждали её коллеги-сослуживцы) бесследно исчезла прямо на выходе из аэропорта, чтобы ещё через пару часов возникнуть уже в другом месте и с другими документами. Капитан Краминова обладала феноменальной фотографической памятью и знала много уточнённых за последние несколько суток мелких деталей и подробностей, без которых советская нелегальная резидентура в Штатах не могла работать стопроцентно эффективно. К тому же многие из этих сведений уже невозможно было быстро передать по обычным каналам. Специализацией Краминовой было «нарушение систем связи и управления противника в случае войны», а главным, что она знала, было расположение и глубина залегания экстренных кабельных линий связи, подведённых к наиболее важным объектам управления Стратегического Авиационного Командования, НОРАД и даже президентским бункерам. Задуманная в Москве операция «Тайфун» вступала в завершающую стадию. На Лубянке об успешном переходе Краминовой-Эндрюс знали, ещё когда она летела в США — ей удалось позвонить из посольства человеку из лондонской резидентуры КГБ, сообщив условным кодом о том, что «всё в порядке». Ну а простые солдаты, то есть мы, этого, естественно, не знали. Хотя полковник Владимир Владимирович, докладывая Андропову о ходе операции, помимо прочего, сказал:
— Молодцы танкисты, сделали всё как надо...
Но этого я тогда тоже не знал.
— Ну что, раз обошлось, поворачиваем оглобли? — спросил я у сидевшей у меня за спиной Смысловой.
Она молча кивнула.
— «Прохоровка», я «Первый», мы возвращаемся! — передал я и тут же добавил: — «Шестой», «Седьмой», шабаш! Приказываю всем назад!
Передав это, мы задним ходом выбрались назад, на развилку перед мостом.
Скоро навстречу нам появился танк Будяка. Второй машины за ним почему-то не просматривалось.
— А где Маликов? — вопросил я.
— Сказал, что сейчас будет! Просил подождать пять минут!
— Я ему, мать его так, покажу пять минут! Саня, вперёд! Остальным ждать здесь!
Черняев воткнул малую скорость, и мы проехали вперёд по улице, быстро проскочив квартал.
Между тем танк Маликова стоял посреди дороги и был хорошо виден издали. Из люков торчали наводчик Маликова старший сержант Андрис Гамзюкас, здоровенный литовец «истинноарийской» внешности (с такой рожей, как у него, только эсэсовских охранников играть в фильмах про Штирлица), и его механик, ефрейтор Лёха Вырвич, белорус, родом из райцентра со странным названием Старые Дороги. Оба смотрели на своего командира. По-особенному. Так воспитательница в детском саду обычно смотрит на воспитанника младшей группы, который сосредоточенно ковыряет пальцем в носу и мажет козявки на штаны или стену, при этом думая, что его никто не видит.
А означенный героический командир стоял перед старинным каменным забором, тянувшимся между двух трёхэтажных домишек и что-то вдохновенно писал на этом самом заборе белой краской. Баночка с краской была в его левой руке, а кисточка в правой. И где он их только надыбал, интересно знать? Или он что всё время таскал кисть и краску с собой с самого начала? Какая дальновидность...
Саня Черняев остановил танк, и я немедленно соскочил с брони. Маликов при нашем появлении своих оформительских упражнений не прервал и даже не повернулся. Я, слыша за спиной явственные смешки Ольги Смысловой и своего экипажа, подошёл к нему вплотную и с выражением прочитал то, что было написано на стенке:
«Здесь первыми прошли танки старшего лейтенанта Ш. Э. Маликова. 61-й гвардейский танковый полк 10-й гвардейской танковой дивизии...»
В настоящий момент Маликов дописывал чуть пониже дату, торопясь и брызгая краской, от чего буквы и цифры выходило несколько кривоватыми.
— Ну что сказать? Три с плюсом вам, товарищ старший лейтенант! — сказал я, критически обозрев его творчество.
— Это за что, ведь ошибок нет?!! — возмутился Маликов с интонацией закоренелого двоечника. Как всякий довольно ограниченный человек с очень средним образованием, он обожал поражать окружающих своей поверхностной эрудицией, но страшно не любил, когда его тыкали носом в собственные ошибки и глупости.
— А за недостаточное раскрытие темы! Раз уж начал портить стену, то надо было писать чистую правду. А тогда твоё послание должно было звучать так: «Здесь первыми прошли оба танка старшего лейтенанта Маликова...» Танки тут прошли, видите ли... Маршал Рыбалко скребучий. А если ты в детстве пересмотрел фильма «Отец солдата», то должен помнить, что тот танкист, который был сыном грузинского дедушки, плохо кончил. Ты что — совсем кизданулся? Нашёл место и время!!
— Но это же всё-таки Лондон, товарищ майор! Может, ближе никто из наших уже и не подъедет...
— Это, блин, не Лондон, а всего-навсего его предместья! И здесь тебе не Рейхстаг и не Бранденбургские ворота! Поэтому прекратить эти упражнения в чистописании! Бросил краску, быстро в танк и пулей за мной назад, идиот! И первое, что ты у меня сделаешь после окончания этой войны, — сядешь под арест суток на десять! Если будем живы...
— С удовольствием, товарищ майор! — ответил Маликов. Банку с кисточкой он, однако, не бросил, а унёс с собой в танк. Он что, рассчитывал оставить свой нетленный автограф где-нибудь ещё? Нет, таких, как он, точно надо лечить. И как только такие обалдуи попадают в родные вооружённые силы?
С этими невесёлыми мыслями я велел Смысловой опять залезать в танк на её «плацкарту у туалета» (удивительно, что она при этом не стала возражать), после чего влез в командирский люк сам, а мехводы тем временем уже начали разворачивать машины. Улицу вокруг нас заволокло синеватым соляровым чадом.
Мы не могли знать, что всё это наблюдал затаившийся в одной из ближних подворотен, буквально метрах в сорока от нас, некий лупоглазый господин лет пятидесяти или около того, у господина была космополитически-наглая морда кирпичом, впрочем, не лишённая некоторой интеллигентности и благородная проседью в длинных, зачёсанных назад немытых волосах. Одет он был небрежно и в то же время
