Читаем без скачивания «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война - Игорь Градов

«Веселый парень этот гауптман, – подумал про себя Макс, – смешливый, жизнерадостный. Надо будет с ним подружиться – такие любят болтать. Глядишь, и узнаешь для себя что-нибудь полезное и нужное. А то служишь-служишь, а много чего все равно не знаешь…»

Вот как с этими немецкими штрафными батальонами, к примеру. Макс раньше думал, что они были только в Красной Армии, а оказалось… Нет, надо бы лучше узнать службу, а то так недолго и лопухнуться.

– Я слышал, что у русских тоже есть такие подразделения, – решил блеснуть он знаниями, – называются, кажется, штрафные роты. Но там четкие правила – служить до первого ранения. Пока, так сказать, не искупишь свою вину перед Родиной кровью. А потом можно возвращаться в свою часть. Причем, говорят, реабилитированному возвращают все, что отобрали при аресте – и награды, и личное имущество. Даже восстанавливают в воинском звании и должности.

– А если, скажем, провинился майор или полковник? – недоверчиво спросил гауптман Шуверт. – Неужели их тоже прощают и позволяют потом опять командовать людьми? И посылать своих солдат на смерть?

– Разумеется, – кивнул Макс, – хоть целый генерал! Если искупил свою вину кровью – служи дальше, сражайся, как можешь. В русских штрафных ротах, говорят, можно даже медаль или орден за храбрость получить, если геройство в бою проявишь…

– Это глупо, – скептически заметил Бигнер, – зачем возвращать на командирские должности провинившихся людей? Лучше использовать их в качестве рядовых – они все рано будут хорошо воевать, офицерская честь не позволит им отступать или праздновать труса. Да и выхода у испытуемых все равно нет – или геройски сражайся, или с позором умри. Уверен, что большинство выберет первое… А если они откажутся драться, их ждет трибунал и, скорее всего, расстрел. Так что у нас все лучше продумано, чем у русских: есть поощрения в виде возможности вернуться в обычную часть, но есть и наказание – трибуналы. Человек сам вправе выбирать… Однако на моей памяти все предпочитают все же первое, стараются выжить и заслужить прощение. Конечно, о возвращении орденов при этом не может быть и речи, а тем более о новых наградах, да еще во время отбывания наказания… Мне кажется, Сталин в этом вопросе проявляет излишнюю мягкотелость, с преступниками на фронте нельзя так либеральничать…

Макс чуть не поперхнулся: Сталин – и мягкотелый либерал? Вот уж никогда не подумал бы… Скорее наоборот.

Майор между тем продолжал рассуждать:

– Конечно, люди у нас в батальоне разные, есть и просто оступившиеся, а есть и закоренелые негодяи, которых не исправить, но одно могу сказать – завтра все они пойдут в бой. И будут отлично драться – так, как нужно. Плечом к плечу, спина к спине… А мы с Гансом (кивок в сторону Шуверта) пойдем позади них с автоматами в руках. И пусть хоть одна сволочь попробует остановиться или повернуть назад!

Глаза майора злобно блеснули, и Макс зябко поежился – не хотелось бы служить под его началом. Да и вообще иметь с ним дело…

– Да-да, – пьяно рассмеялся Шуверт, – с автоматами. Я, знаете ли, отлично умею стрелять из МР-38. А еще хорошо метаю гранаты – далеко, прямо в русские окопы…

Бигнер на него покосился и понял, что его подчиненный крепко пьян, и потому решил заканчивать – завтра будет трудный бой. Он дружески попрощался с Хопманом, крепко, как боевому товарищу, пожал руку Максу и отбыл в расположение своего батальона, который, как выяснилось, уже развернулся справа от позиций Макса.

«Что же, будет кому нас прикрывать справа, если противник завтра начнет наступление, меланхолично думал Макс, – возвращаясь в свою роту. – Хотя, с другой стороны, эти сволочи и уроды из исправительного батальона, эти отбросы германского общества и вермахта, завтра пойдут в бой против его предков, дедов-прадедов…

Нет, пусть уж лучше все они погибнут под огнем наших (в смысле – советских) пушек и пулеметов, а уж он, Максим Соколов, как-нибудь постарается выбраться живым из этой заварухи. Если получится, конечно…»

Рано утром, как и планировалось, испытуемых погнали, словно стадо баранов, в бой, на русские позиции. Им предстояло взять безымянную высоту 150,1, которая господствовала над местностью и позволяла противнику вести точный и очень болезненный артиллерийский огонь по немецким траншеям. А также держать под прицелом все окрестные деревни на расстоянии двух-трех километров.

Сначала на поле боя неспешно выползли четыре немецких панцера и, лениво постреливая, стали обходить высотку справа и слева, как бы намереваясь взять ее в клещи. А за ними редкой цепочкой растянулись молчаливые и хмурые биверунге. Они старались держаться за машинами, чтобы не попасть под русские пули или мины, однако это мало помогало – засевшие на высотки красноармейцы плотным пулеметным и винтовочным огнем умело выкашивали наступающих, а снайперы ловко выбивали командиров отделений и взводов. Майор Бигнер и гауптман Шуверт, вопреки вчерашнему обещанию, сами в атаку не пошли, предпочитая наблюдать за ходом боя с безопасного расстояния – из хорошо замаскированного блиндажа позади линий немецкой передовой.

«Весьма разумно, – подумал Макс, – и логично, учитывая, что шансов взять высотку у испытуемых практически нет. Никаких, даже нулевых. Тогда зачем же рисковать, подставляться? Поле отлично простреливается, и даже танки не помогут в этом случае – по крутому и сильно изрытым окопами склонам им все равно не подняться. А если и доползут до вершины, так красноармейцы быстро забросают их гранатами и бутылками с «коктейлем Молотова». Уж этого добра у них, наверное, навалом. А еще и в бок дадут из противотанкового ружья…

Но панцергренадеры – не дураки, на высотку в лоб не полезут, скорее всего вообще близко к ней не подойдут. На вершине – батарея русских 76-миллиметровых пушек, прославленных «ратш-бумов», а они способны пробить лобовую броню немецкого танка. Значит, панцеры постреляют издалека, больше для острастки, чем для поддержки, и отойдут потихоньку назад, а холм придется брать самим испытуемым. Однако колючая проволока, низко натянутая над землей, будет для них весьма непростым препятствием, как и многочисленные пулеметные гнезда и стрелковые ячейки, из которых по ним ведут прицельный и точный огонь, не давая даже приблизиться к передовой. Все это делает атаку подчиненных майора Бигнера абсолютно бессмысленной.

Макс удивился нелепой и явно расточительной трате живой силы, учитывая, что немецкие командиры крайне редко шли на это – они весьма бережно относились к своим подчиненным и просто так, в лобовую атаку их не посылали. Каждый штурм тщательно планировался, велась длительная разведка местности, выяснялись силы противника, и лишь после этого принималось решение, где, чем и как атаковать. И при поддержке каких технических средств – артиллерии, минометов, танков, самоходок…