Читаем без скачивания Титус Гроан - Мервин Пик

Тяжкая голова его лежала, откинувшись, на стене, но едва повернув ее к Киде, он сразу закрыл глаза.

– Кида, – сказал он, – я буду ждать тебя этой ночью. В травянистой ложбине, к которой спускается Извитой Лес. Ты помнишь ее?

– Я приду, – сказала она. И при этих словах воздух, еще разделявший их лица, похолодел – стальное лезвие длинного ножа ударило в камень меж ними и обломилось.

Рантель стоял перед ними, дрожа.

– У меня есть еще один нож, – сказал он чуть слышно. – Немного длиннее этого. И к вечеру, когда мы сойдемся в ложбине, он станет еще острее. Нынче полнолуние. Кида! Ах, Кида! Как же ты все забыла?

Брейгон встал. Он сделал один только шаг, заслонив своим телом Киду. Она, оставаясь неподвижной, закрыла глаза.

– Это сильнее меня, – сказала она. – Сильнее. Я счастлива.

Брейгон стоял перед соперником. Говорил он через плечо, не отрывая глаз от врага.

– Он прав. Встретимся на закате. Один из нас вернется к тебе.

И тогда Кида схватилась руками за голову.

– Нет, нет, нет, нет! – закричала она. Однако она знала, что так и случится, и притихла, прислонясь к стене и опустив на грудь голову, так что волосы скрыли ее лицо.

Двое мужчин отошли от нее, понимая, что не смогут быть с нею в этот несчастный день. Им надлежало заняться оружием. Рантель ушел в хижину, но через минуту вернулся, уже в плаще, и приблизился к Киде.

– Я не понимаю твоей любви, – сказал он.

Кида подняла взгляд, увидела голову Рантеля, гордо сидящую на шее, волосы, схожие со сметанной из тьмы копной.

Она не ответила. Она видела в нем только силу, высокие скулы, огненные глаза. Только молодость.

– Вина на мне, – сказала она. – Это я должна умереть. И я умру, – поспешно добавила она. – Скоро – но сейчас, что сейчас происходит со мной? Я не способна проникнуться ни гневом, ни ненавистью – ни даже мукой и смертью. Прости меня. Прости.

Потянувшись, Кида взяла его за руку с зажатым в ней кинжалом.

– Не знаю, не понимаю, – сказала она. – Не думаю, что все это в нашей власти.

Кида отпустила руку Рантеля, и он, дойдя вдоль высокой стены до места, где та изгибалась, исчез за поворотом.

Брейгон тоже уже скрылся из виду. Глаза Киды затуманились.

– Кида, – сказала она себе. – Кида, ведь это трагедия. Но слова ее еще бессмысленно висели в утреннем воздухе, а уж Кида сжала ладони, не подвластная муке – ярко оперенная птица все еще пела в ее груди… по-прежнему пела.

ГОРНИЦА КОРНЕЙ

– На сегодня вполне достаточно, – сказала леди Кора и положила вышивание на столик у кресла.

– Но ты вышила только три стежка, Кора, – сказала леди Кларисса, вытягивая нить на длину руки.

Кора обратила к ней полный подозрения взгляд.

– Ты следила за мной, – сказала она, – ведь так?

– Это не тайное дело, – ответила ее сестра. – Шитье – дело не тайное.

И она покачала головой.

Кора, нимало не убежденная, сидела, надувшись и потирая одним коленом другое.

– Ну вот, и я тоже закончила, – произнесла, нарушая молчание, леди Кларисса. – Половина лепестка, для такого дня, как этот, пожалуй, вполне достаточно. Еще не время для чая?

– Почему тебе всегда нужно знать время? – спросила Кора. – «Завтракать еще не время, Кора?»… «Обедать еще не время, Кора?»… «Еще не время для чая, Кора?» – и так далее, и так далее. Сама же знаешь, все равно никакой разницы, сколько сейчас времени, нет.

– Когда проголодаешься, есть, – сказала Кларисса.

– И тоже нет. Ничто не имеет ровно никакого значения – даже когда проголодаешься.

– И все-таки есть, – не согласилась сестра. – Есть, я знаю.

– Кларисса Гроан, – сурово произнесла Кора, поднимаясь из кресла, – ты слишком много знаешь.

Кларисса не ответила, но прикусила тонкую, отвисшую нижнюю губу.

– Обычно мы занимаемся шитьем много дольше, правда, Кора? – сказала она наконец. – Иногда по нескольку часов подряд и всегда при этом разговариваем, много, а сегодня все не так, верно, Кора?

– Не так, – отозвалась Кора.

– А почему?

– Не знаю. Наверное, потому что нам это было ненужно, глупенькая.

Кларисса тоже встала из кресла, разгладила пурпурный атлас своего платья и лукаво взглянула на сестру.

– Я-то знаю, почему мы не разговаривали, – сказала она.

– Ничего ты не знаешь.

– А вот и знаю, – сказала Кларисса. – Я знаю.

Кора фыркнула, подошла, шурша платьем, к высокому стенному зеркалу и поправила булавку в прическе. Затем, решив, что выдержала достаточно долгую паузу:

– А вот и не знаешь, – сказала она и над отражением собственного плеча уставилась в зеркало, разглядывая сестру. Не привыкни она за сорок девять лет к этому явлению, она бы, верно напугалась, увидев в стекле, рядом со своим лицом, другое, пусть меньшее, поскольку сестра находилась от нее на некотором расстоянии, но уставившееся на нее точь-в-точь с таким же выражением.

Она увидела в зеркале, как раскрывается рот сестры.

– Я знаю, – донесся сзади голос, – потому что мне известно, о чем ты думаешь. Все очень просто.

– Это ты думаешь, что знаешь, – ответила Кора, – а я знаю, что ничего ты не знаешь, потому что я знаю, что ты целый день думала, будто я думаю об этом, вот почему.

Логичность ее ответа, похоже, не произвела на Клариссу очень уж сильного впечатления – та хоть и помолчала с минуту, но после снова взялась за свое:

– Сказать тебе, о чем ты думала? – спросила она.

– По-моему, ты можешь сказать, если хочешь. Я не против. Ну, так о чем же? Мне даже интересно. Продолжай.

– А мне теперь что-то не хочется, – сказала Кларисса. – Пожалуй, я оставлю это при себе, хоть оно и очевидно, – Кларисса особенно налегла на слово «очевидно». – Так что, чай пить еще не время? Я позвоню в колокольчик, Кора? Как жаль, что сегодня слишком ветрено для дерева.

– Ты думала об этом мальчике, о Стирпайке, – сказала Кора, бочком придвигаясь к сестре и вглядываясь в ее лицо сблизи. Она чувствовала, что, внезапно вернувшись к прерванному разговору, сумеет побить бедную Клариссу ее же оружием.

– Как и ты, – сказала Кларисса, – я давным-давно поняла. Ведь так?

– Так, – сказала Кора. – Давным-давно. Теперь мы обе знаем.

Недавно разожженный огонь неуважительно мотал их тени по потолку и по стенам, на которых висели образчики вышивок. Комната была просторна, футов тридцать на двадцать. Против выхода в коридор располагалась малая дверца. Она вела в Горницу Корней, построенную в форме полукруга. По сторонам от дверцы располагались два высоких окна с толстыми, ромбовидной огранки стеклами, а в двух других стенах комнаты – по небольшому камину и узкой двери, из которых одна вела в кухню и в комнаты двух служанок, а другая в столовую и темно-желтую спальню сестер.

– Он сказал, что возвысит нас, – сообщила Кора. – Ты ведь слышала, верно?

– Я же не глухая, – ответила Кларисса.

– Сказал, что нас недостаточно чтут и что нам следует помнить, кто мы. Мы леди Кларисса Гроан и леди Кора Гроан, вот мы кто.

– Кора и Кларисса, – поправила ее сестра, – из Горменгаста.

– А никто не благоговеет, когда нас видит. Он сказал, что заставит их всех.

– Заставит что, дорогая? – До Коры начало доходить, что они с сестрой, оказывается, размышляют об одном и том же.

– Благоговеть, – сказала Кларисса. – Им же положено благоговеть. Разве им не положено, Кора?

– Да, но только они все равно не благоговеют.

– Нет. И в этом все дело, – сказала Кларисса, – хоть я и попробовала нынче утром.

– Что ты такое попробовала? – спросила Кора тоном, отчасти покровительственным.

– Помнишь, когда я сказала: «Пойду погуляю»?

– Да. – Кора села и вытащила из плоской груди крохотный, но крепко надушенный платочек. – И что же?

– А я вовсе и не в уборную пошла. – Кларисса тоже вдруг села, прямая, как палка. – Я вовсе взяла чернила – черные чернила.

– Для чего?

– Я тебе пока не скажу, время еще не пришло, – важно ответила Кларисса, и ноздри ее дрогнули, как у мустанга. – Взяла черных чернил и отлила их в баночку. У нас их много. А потом сказала себе то, что ты много раз говорила мне и я тебе тоже – что Гертруда ничем не лучше нас, на самом деле еще и хуже, потому что в ее жилах нет ни капли крови Гроанов, не то, что в наших, у нее самая обыкновенная кровь, от которой никакой пользы. Вот я и взяла чернила, и я знала, что сделаю. Тебе я говорить не стала, потому что ты бы мне запретила, да я и сейчас не знаю, зачем говорю тебе, ты ведь можешь подумать, что я поступила неправильно, но теперь все уже позади, поэтому и не важно, что ты подумаешь, дорогая, ведь правда?

– Пока не знаю, – с некоторой брюзгливостью откликнулась Кора.

– Ну вот, я знала, что в девять часов Гертруда должна быть в Срединной Зале, принимать семерых самых уродливых нищих из Наружных Жилищ, поливать их елеем, так что я, с баночкой, полной чернил, около девяти прошла через дверь Срединной Залы, а ровно в девять подошла к Гертруде, но тут мне не повезло, потому что она была в черном платье.