Читаем без скачивания Титус Гроан - Мервин Пик

В конце концов он сообразил, что всё утолщающиеся стволы сходятся к дальней стене, к высокой и узкой прорези в ней, через верхнюю половину которой в комнату лился с неба серый бесформенный свет. Поначалу Стирпайку казалось, что в этой свитой сети и повернуться-то невозможно, но тут он с изумленьем увидел, что близнецы движутся по лабиринту почти беспрепятственно. Многолетний опыт научил их находить проходы к окну. Они уже добрались до него и теперь выглядывали в вечер. Стирпайк попытался последовать за ними, но вскоре безнадежно завяз в извивах корней. Куда ни взгляни, его окружало сплетение причудливых рук, которые поднимались и опадали, клонились и цеплялись, недвижные, но оживленные неким змеистым ритмом.

И все же корни были мертвы. Когда-то давным-давно комнату, видимо, заполняла земля, однако теперь висящие большей частью под потолком нитевидные корневые отростки бессильно хватались за воздух. И словно мало было того, что Стирпайку открылась комната, забитая столь несосветимыми обитателями – еще пуще изумило его то обстоятельство, что каждый из переплетенных отростков оказался раскрашен вручную. Различные главные ветви и деревянные их дополнения, вплоть до последнего крохотного ветвления, были окрашены в собственные, особливые цвета, отчего казалось, будто это семь разноцветных стволов протискивают в окно свои безлистые ветви – желтые, красные, зеленые, фиалковые и бледно-синие, коралловые и оранжевые. Усилия для выполнения этой работы наверняка потребовались немалые, не говоря уже о почти сверхчеловеческих препятствиях и помехах, сопряженных с попытками разобраться в лабиринте перепутанных тонких корней, выяснить, какой усик к какой относится ветке, какая ветка к какому отростку и какой отросток к какому стволу, ибо, лишь обнаружив исходный ствол, можно было наложить на усик нужную краску.

Замысел состоял в том, чтобы птицы, влетая сюда, выбирали те корни, оттенок которых ближе всего к окраске их оперения, или, – если это для них предпочтительнее, – вили гнезда на корнях, чей цвет дополняет их собственный.

Труд этот отнял у сестер три года и все же, когда он был завершен, затея, на исполнение коей ушло столько сил, обернулась бессмыслицей, Горница Корней – неудачей, а все их надежды – пустыми. От этого разочарования близнецы так до конца и не оправились. Правда, комната, сама по себе, доставляла им удовольствие, но то, что птицы никогда в нее не залетали, – не говоря уж о том, чтобы гнездиться здесь, – так и оставалось раной, гноившейся в глубине того скудноватого сознания, каким они были наделены.

Мучительному разочарованию противостояла безоговорочная гордость, внушаемая мыслью, что у них все же есть «горница корней». И не только корней – из корней, что только логично, произрастало Дерево, ветви которого, вплоть до самых верхних сучьев, когда-то вытягивали из этой комнаты живительные соки, одеваясь в каждый из давно миновавших апрелей изумрудными листьями. Дерево и служило сестрам главным утешением, наделяя их восторгом собственной исключительности, в которой им доныне отказывали.

Оторвав глаза от ветвей, сестры огляделись в поисках Стирпайка. Тот все еще не выпутался.

– Вы не могли бы помочь мне, мои дорогие светлости? – воззвал он сквозь паутину лиловых волокон.

– Почему ты не подходишь к окну? – спросила Кларисса.

– Дороги не может найти, – ответила Кора.

– Не может? Почему это, не понимаю? – сказала Кларисса.

– Потому что не может, – сказала Кора. – Иди, помоги ему.

– Хорошо. Но он, должно быть, совсем глупый, – объявила Кларисса, проходя сквозь плотные стены корней, казалось, раскрывавшиеся перед нею и смыкавшиеся за ее спиной. Добравшись до Стирпайка, она преспокойно прошла мимо него, и лишь наступая ей на пятки, он смог пробраться к окну. У окна было посвободнее, поскольку семь стволов, протиснувшись сквозь нижнюю его часть, тянулись, прежде чем начать разделяться, фута еще на четыре. Пообок окна имелись ступеньки, ведущие к маленькой платформе, покоившейся на толстых горизонтальных ветвях.

– Выгляни наружу, – сказал Кора, едва Стирпайк подошел к окну, – ты увидишь Его.

Стирпайк взошел по ступенькам и увидел главный ствол, полого плывущий в пространстве, чтобы затем вознестись на огромную высоту, и присмотревшись, узнал в нем то дерево, которое разглядывал, сидя на крыше в полумиле отсюда, невдалеке от каменного поднебесного поля.

Теперь он уверился окончательно – то, что казалось тогда рискованным хождением двух далеких фигур по канату, представляло собою прогулку вполне безопасную, ибо верхняя поверхность ствола была удобно плоской. Дойдя до места, с которого начинались подъем и ветвление, деревянный тракт расширялся, образуя площадку, способную вместить от десяти до двенадцати тесно стоящих людей.

– Вот уж, действительно, Дерево, – сказал он. – Мне нравится. И что же – оно было сухим все то время, что вы его помните?

– Разумеется, – сказала Кларисса.

– Мы не такие старые, – добавила Кора, и поскольку то была первая шутка, сказанная ею за многие годы, попробовала улыбнуться, но лицевые мышцы ее, вследствие долгого ими пренебрежения, оказались для сего непригодными.

– Не такие, как что? – спросила Кларисса.

– Ты не поняла, – сказала Кора. – Ты вообще соображаешь гораздо туже, чем я. Я это давно заметила.

«ВЗЫСКАНИЕ ВЕЛИЧИЯ»

– Хочу чаю, – сказала Кларисса и, первой тронувшись в путь, совершила еще один чудотворный проход по горнице – Стирпайк следовал за ней по пятам, а Кора пошла своим путем.

Вновь очутившись в относительно нормальной гостиной с уже зажженными старухой-служанкой восковыми свечьми, они расположились у камина. Стирпайк попросил разрешения закурить. Кора с Клариссой, обменявшись взглядами, медленно кивнули, Стирпайк набил трубку и раскурил ее от красного уголька.

Кларисса подергала свисавший со стены шнурок звонка, и вот они уже расселись у огня полукругом (Стирпайк сел между сестрами), и дверь справа от них отворилась, и в гостиную вошла смуглая старуха с очень короткими ножками и кустистыми бровями.

– Чаю что ли? – осведомилась она пещерным голосом, казалось, донесшимся из какой-то лежащей этажом ниже просторной залы. Тут на глаза ей попался Стирпайк и старуха утерла тылом ладони свой неприятный нос, и удалилась, закрыв за собою дверь с таким звуком, будто что-то взорвалось в коридоре.

– Ну, это уж слишком, – сказал Стирпайк. – Как вы такое сносите?

– Какое? – спросила Кларисса.

– Вы хотите сказать, ваши светлости, что свыклись с подобного рода бесцеремонным, дерзостным обхождением? И не противитесь, когда к прирожденному, наследственному достоинству вашему относятся с оскорбительным небрежением – когда старуха без роду и племени хлопает тут дверьми и говорит с вами так, будто вы ей ровня? Как может ничем не разбавленная кровь Гроанов, гордо текущая в ваших венах, оставаться столь смиренной? Почему она, в пурпурной ярости ее, не взбурлила в эту минуту? – слегка наклонясь вперед, Стирпайк выдержал паузу. – Ваших птиц украла Гертруда, супруга вашего брата. Любовный труд ваш среди корней, который, если б не эта женщина, приносил бы ныне великие плоды, потерпел фиаско. Даже Дерево ваше забыто. Я ни разу о нем не слышал. Почему же я не слышал о нем? Потому что вы и все владение ваше сброшены со счетов, забыты, оставлены в небрежении. Много ли есть в Горменгасте представителей вашего древнего, высокого рода, хранителей ритуалов, восходящих к незапамятным временам? – а между тем вы, способные выполнять их безупречнее кого бы то ни было, на каждом шагу встречаете неуважение.

Двойняшки не спускали с него глаз. Когда он умолкал, они обращали взгляды одна на другую. Слова Стирпайка, хоть они и сыпались по временам слишком часто для их разумения, тем не менее усваивались сестрами во всей их подстрекательской сути. Этот чужак выставлял напоказ все их старые язвы и горести, облекая оные в ясную форму.

Коротконогая старуха вернулась с чайным подносом, каковой и поставила перед ними без всякой почтительности. Затем, некрасиво переваливаясь с ноги на ногу, отошла к двери и оттуда снова уставилась на гостя, вытирая, как прежде, нос здоровенной ладонью.

Когда она, наконец, сгинула с глаз, Стирпайк, вновь наклонясь и поочередно оглядев Кору с Клариссой, вникнув в глаза их своими, сосредоточенными, сидящими тесно, спросил:

– Веруете ли вы в честь? Ответьте мне, ваши светлости, веруете ли вы в нее?

Обе механически кивнули.

– Считаете ли, что замком должна править несправедливость?

Обе покачали головами.

– Полагаете ли, что ей не следует ставить препон – что она вправе чванливо процветать без какого-либо возмездия?

Кларисса, не вполне уяснившая последний вопрос, помедлила, но увидев, что Кора качает головой, последовала ее примеру.