Читаем без скачивания Титус Гроан - Мервин Пик

– О чем ты говоришь? – спросила Кора.

– Ну, я собиралась облить ей чернилами все платье.

– Это было бы хорошо, очень хорошо, – сказала Кора. – И облила?

– Да, – сказала Кларисса, – только из этого все равно ничего не вышло, потому что платье и так было черное, а как я ее поливала, она не увидела, потому что разговаривала со скворцом.

– С одной из наших птиц, – уточнила Кора.

– Да, – сказала Кларисса. – С одной из украденных у нас птиц. Но другие все видели. Все они так рты и разинули. Поняли, какая я смелая. А Гертруда не поняла, так что вся моя смелость оказалась ни к чему. Больше я ничего сделать не могла, и испугалась, и побежала назад, всю дорогу бежала, а теперь я, пожалуй, пойду, вымою баночку.

Она встала, дабы претворить эту мысль в действие, но тут кто-то осторожно стукнул в дверь. Гостей у сестер бывало немного, заходили они редко, так что в первый миг обе слишком взволновались, чтобы выговорить: «Войдите».

Кора первой открыла рот, пустой голос ее прозвучал гораздо громче, чем ей хотелось:

– Войдите.

Кларисса уже стояла бок о бок с ней. Их плечи соприкасались. Головы они вытянули вперед, словно выглядывая из окна.

Дверь отворилась, вошел Стирпайк, имея подмышкой щегольскую трость со сверкающей металлической ручкой. Починив и отчистив до необходимого блеска уворованный им потайной клинок, он теперь брал его с собой куда бы ни шел. Шею привычно облаченного в черное Стирпайка облегала раздобытая неведомо где золотая цепь. Небогатые, песочного цвета волосы, сегодня слегка потемневшие от жира, были гладко зачесаны назад, от бледного лба по широкой дуге.

Затворив за собою дверь, он не без изящества извлек из-под мышки трость и поклонился.

– Ваши светлости, – произнес он, – мое непростительное вторжение в уединенность покоев ваших, предваренное лишь послужившим мне посредником бесцеремонным стуком в филенку дверей, следовало бы считать апофеозом нахальства, когда бы я не явился к вам с самоважнейшим известием.

– Кто-нибудь умер? – спросила Кора.

– Гертруда? – эхом подхватила Кларисса.

– Никто не умер, – сказал, приблизясь к сестрам, Стирпайк. – Через минуту-другую я ознакомлю вас с фактами, но прежде, мои дорогие светлости, я желал бы получить великую честь полюбоваться вашими вышивками. Вы дозволите мне их увидеть?

Стирпайк умолк, переводя вопрошающий взгляд с одной сестры на другую.

– Он и раньше о них говорил, у Прюнскваллоров, – прошептала Кларисса сестре. – Раньше еще говорил, что хочет их видеть. Наши вышивки.

Кларисса твердо верила, что если она переходит на шепот, не важно даже сколь громкий, никто, кроме сестры, не слышит ни одного произносимого ею слова.

– Я слышала, что он сказал, – отвечала сестра. – Я же не слепая, верно?

– Что ты хочешь увидеть сначала? – спросила Кларисса. – Наше шитье, или Горницу Корней, или Дерево?

– Ежели я не ошибся, – в виде ответа уведомил их Стирпайк, – стены вкруг нас изукрашены твореньями игл ваших, а поверхностный, коли прилично так выразиться, взгляд, брошенный мною на них, не оставляет мне иного выбора, как только изучить их попристальнее, вслед за чем, если дозволите, я с наслаждением навестил бы вашу Горницу Корней.

– «Творения наших игл», сказал он, – прошептала Кларисса громовым, безжизненным шепотом, казалось, целиком заполнившим комнату.

– Естественно, – отозвалась, вновь пожимая плечами, сестра и, обратив лицо к Стирпайку, позволила правому уголку своего невыразительного рта слегка привздернуться вверх, и хоть веселого в этой гримасе было не больше, чем в изгибе губ дохлой пикши, Стирпайк вывел из нее, что ему дали понять, будто она и он выше столь очевидных пояснений.

– Прежде чем я приступлю к осмотру, – сказал Стирпайк, помещая на стол свой невинный на вид потайной клинок, – могу ли я попросить вас, сударыни, просветить меня относительно того, почему вам пришлось, что весьма неудобно, самолично пригласить меня войти в вашу комнату? Определенно, ваш лакей пренебрегает своими обязанностями. Отчего он не стоит у дверей и не спрашивает, кто именно желает вас видеть, и не докладывает вам о том, прежде чем вы позволяете визитерам вторгаться сюда? Простите, драгоценные ваши светлости, мое любопытство, но где же он, ваш лакей? Коли желаете, я сам отчитаю его.

Несколько времени сестры глядели одна на другую, потом уставились на молодого человека. В конце концов, Кларисса сказала:

– У нас нет лакея.

Стирпайк, именно для того и отвернувшийся, резко крутнулся на каблуках и, будто громом пораженный, отпрянул на шаг.

– Нет лакея! – воскликнул он, неверяще глядя на Кору.

Кора потрясла головой.

– Только старуха, которая пахнет, – сказала она. – А лакея никакого и нет.

Стирпайк подошел к столу, оперся о него руками и уставил невидящий взгляд в пространство.

– Их светлости Кора и Кларисса Гроан из Горменгаста не имеют лакея – никого не имеют, только старуху, которая пахнет. Но где же те, кто им услужает? Где свита, где толпы угодливых слуг? – И следом, почти что шепотом: – Этим тоже придется заняться. С этим необходимо покончить. – Он прищелкнул языком и выпрямился. – Теперь же, – продолжил он тоном более легким, – нас ожидает шитье.

То, что Стирпайк говорил сестрам, пока все трое шли вдоль стен, служило удобрением для семени бунта, посеянного им еще у Прюнскваллоров. Расхваливая работу сестер, он искоса поглядывал на них и видел, что, хотя они с большим удовольствием демонстрируют образчики своего мастерства, мысли их то и дело возвращаются к только что услышанным ими вопросам.

– Мы все это делаем левой рукой, правда, Кора? – говорила Кларисса, указывая на страшноватого красно-зеленого зайца, вышитого, впрочем, с большим прилежанием.

– Да, – отвечала Кора, – времени уходит так много, а все оттого, что нам приходится пользоваться только левой рукой. Правые у нас, знаешь ли, совсем отощали, – сообщила она Стирпайку, – совсем, совсем отощали.

– То-то я и смотрю, ваши светлости, – удивился Стирпайк. – Но как же это случилось?

– Одни только левые руки, – встряла Кларисса, – а так – и левые бока, и правые ноги тоже. Вот почему они такие, немного неловкие. Это все из-за припадков падучей, которые с нами прежде случались. Их работа, и вот почему наше шитье гораздо искусней, чем кажется.

– И красивее, – добавила Кора.

– Не могу с вами не согласиться, – отозвался Стирпайк.

– Но никто его не видит, – сказала Кларисса. – Бросили нас одних. Никто не ищет наших советов, или еще чего. Гертруда нас совсем не замечает, да и Сепулькревий тоже. Ты знаешь, что мы хотим получить, знаешь, Кора?

– Да, – сказала сестра. – Я знаю.

– Что же? – спросила Кларисса. – Ну, скажи мне, скажи.

– Власть, – ответила Кора.

– Вот именно. Власть. Ее-то мы и хотим. – И Кларисса обратила взгляд к Стирпайку. И разгладила блестящие складки пурпурного платья. – Хотя мне они, в общем-то, нравились, – сообщила она.

Стирпайк, гадая, куда могли забрести мысли Клариссы, склонил голову набок, словно бы размышляя над глубокой истиной, сокрытой в ее замечании, но тут голос Коры (походящий на тушку камбалы, претворенную в звук) спросил:

– Что тебе, в общем-то, нравилось?

– Судороги, – совершенно серьезно пояснила Кларисса. – Когда левая рука только еще начинала тоньшать. Ну, ты же помнишь, Кора? Помнишь наши первые припадки? Мне они, в общем-то, нравились.

Кора, шурша, приблизилась в сестре и воздела перед носом ее указательный палец.

– Кларисса Гроан, – сказала она, – мы давным-давно прекратили разговоры об этом. Сейчас мы говорим о Власти. Почему ты не можешь следить за беседой? Ты то и дело забываешь, на чем мы остановились. Я давно это заметила.

– Так что там насчет Горницы Корней? – с деланной живостью осведомился Стирпайк. – Почему она зовется Горницей Корней? Я заинтригован.

– Ты не знаешь? – удивились два голоса.

– Он не знает, – сказала Кларисса. – Видишь, какие мы забывчивые. Он не знает про нашу Горницу Корней.

Стирпайку пришлось недолго пребывать в неведении. Следуя за двумя пурпурными кеглями, он миновал куцый коридорчик, в конце которого Кора открыла тяжелую дверь – петлям ее не повредило бы масло, по полпинты на каждую, – и вошла со следующей по пятам за нею сестрой в Горницу. За ними и Стирпайк переступил порог, после чего любознательность его была более чем вознаграждена.

Если название этой комнаты и представлялось необычным, в уместности его сомневаться не приходилось. Она и впрямь была «горницей корней». Не нескольких простеньких, раздельных их скоплений, но тысяч ветвящихся, перекрученных, свивающихся, сплетенных, разделяющихся, сходящихся, перевитых отростков, происхожденье которых даже проворный взгляд Стирпайка смог отыскать не сразу.