Читаем без скачивания Дерзкие побеги - Дарья Нестерова

Еще когда он сидел в крепости, Кропоткину сообщили, что если попасть в госпиталь, то сбежать из него будет очень даже нетрудно. Но учитывая тот надзор, который за ним установили, побег представлялся не таким легким делом. В коридор выходить было запрещено, а у дверей стоял часовой. Но товарищи, с которыми он переписывался, тотчас же начали придумывать планы побега.

Вскоре решение вопроса возникло само собой. Один из охранников как-то раз тайком посоветовал ему попроситься на прогулку. После согласия доктора выздоравливавшему разрешили ежедневную часовую прогулку.

В первый раз выйдя на заросший травой тюремный двор и увидев открытые ворота, а за ними улицу и прохожих, Кропоткин замер, оглядываясь по сторонам. Гулять ему велели между часовыми, что ходили взад и вперед вокруг здания тюрьмы. Ворота открывали, чтобы могли въехать возы с дровами, которые сбрасывались в глубине двора.

Такая близость свободы манила, тянула наружу. Тогда Кропоткин сам разработал план побега и подробно описал его друзьям. План этот состоял в том, чтобы у ворот приготовить экипаж, а когда он будет на прогулке и подаст знак (например, держа шляпу в руках), что все в порядке, ему ответят сигналом «Улица свободна» (к примеру, пустив солнечного зайчика лакированной шляпой на стену главного больничного здания или запев песню). По сигналу Кропоткин побежит по прямой, тогда как часовому придется огибать кривую, что даст первому несколько лишних секунд, и он успеет прыгнуть в пролетку. Вполне возможно, что часовому вздумается стрелять, но дело того стоит. Иначе – смерть в тюрьме.

В конце концов после рассмотрения всех идей именно этот план и был принят. Предстояло еще обсудить много деталей и разработать все до мелочей. Между тем прошло уже около месяца, и нужно было торопиться, так как Кропоткину грозило скорое возвращение в дом предварительного заключения.

И вот настало время побега – день Петра и Павла – 29 июня. Число это специально было назначено освободителями Петра Алексеевича. На его сигнал решено было ответить, выпустив красный воздушный шарик, после чего должна была проехать пролетка.

29 июня в назначенный час Кропоткин вышел на прогулку. С замиранием сердца он ждал появления красного шара в воздухе. Вот уже послышался шум пролетки, но шара не было. Через час с недобрым чувством узнику пришлось вернуться обратно в палату.

Оказывается, в тот день по всему Петербургу не могли разыскать красный шар, хотя обычно их сотнями продают возле Гостиного двора. В панике товарищи разыскали старый шар у какого-то ребенка, но он не летал. Срочно приобретенный в магазине водород тоже не помог: шарик упорно отказывался взлетать в воздух. Тогда его привязали к зонтику одной дамы, чтобы она ходила с ним взад и вперед рядом с забором двора. Но дама была маленькая, а забор высокий, и Кропоткин ничего не увидел.

Как выяснилось впоследствии, именно эта неудача с шариком спасла весь побег от провала. Помогли также интуиция, осторожность и привычка Петра Алексеевича все перепроверять для большей уверенности в удачном исходе дела. Кропоткин твердо решил не делать ни шага, пока не увидит сигнала. Дело в том, что пролетка проехала мимо ворот тюрьмы и в самом конце переулка наткнулась на возы с дровами для госпиталя, в результате чего сначала замедлила свое движение из-за беспорядочно двигавшихся лошадей, а потом и вовсе остановилась. Наверняка в этот момент охранникам не составило бы труда поймать Кропоткина, если бы он находился в пролетке.

Побег был перенесен на следующий день. Малейшая отсрочка грозила неудачей. Однако теперь, чтобы не вызвать подозрений у охранников, пришлось поменять систему сигналов. Известить Кропоткина об этом взялась Софья Петровна Лаврова, пришедшая к заключенному в тюрьму и попросившая охранников передать ему часы. Последние, не заметив в часах ничего подозрительного, выполнили просьбу женщины. В часах же оказалась зашифрованная записочка крохотного размера.

Выйдя на прогулку и подав условный сигнал, Кропоткин услышал ответный – звук скрипки, но он был далеко от ворот, а когда двинулся по тропинке поближе к ним, то рядом оказался часовой. Петр Алексеевич подумал, что надо бы еще раз обойти тропинку, но тут внезапно музыка прервалась. Оказалось, что во двор въехали возы с дровами, как понял Кропоткин через четверть часа мучительной тревоги. Как только путь освободился, скрипка незамедлительно заиграла бешеную мазурку Контского. Медленно Кропоткин приближался к тому участку тропинки, что был к воротам ближе всего, мысленно содрогаясь и молясь, чтобы мазурка не замолкла. Наконец он очутился на нужном месте. Оглянулся – часовой смотрит в другую сторону и стоит довольно далеко. Сказав себе: «Теперь или никогда!», он бросился бежать, отработанным движением скинув на бегу больничный фланелевый халат.

Едва завидев бегущего, крестьяне, бывшие в то время на улице, истошно завопили: «Бежит, держи его! Лови его!» Вначале Кропоткин побежал медленно, пытаясь сберечь силы, но, услышав их вопли, изо всех сил бросился к воротам.

Как рассказывали потом товарищи, за ним погнались три солдата, которые несколько раз чуть не ударили бежавшего штыком в спину. Но стрелять они не решились, так как полагали, что поймают беглеца. Тот же выбрался за ворота и увидел одного из своих друзей в пролетке. Последний же, едва беглец впрыгнул в пролетку, крикнул кучеру: «Гони!» Призовой рысак, приобретенный специально для этого, прямо с места помчался великолепным аллюром. Правда, была еще опасность, что Кропоткина сможет задержать солдат, охранявший вход в ворота, но было предусмотрено и это. Узнав, что тот служил в госпитальной лаборатории, к нему подослали одного из товарищей, чтобы он поговорил с солдатом на «ученые» темы и таким образом отвлек его внимание от происходящего.

Пролетка круто свернула в переулок, да так, что едва не перевернулась, и поехала к Невскому проспекту. Друзья добрались до родственницы Петра Алексеевича, в тревоге ожидавшей их, а затем плакавшей и смеявшейся от счастья, обнимая дорогого ей человека, ставшего свободным. В ее доме Кропоткина быстренько привели в порядок, постригли и побрили.

А у ворот госпиталя между тем творилась неразбериха. Никто не понимал, что делать и куда бежать. Ни единого извозчика не найти было на версту кругом, так как всех их уже наняли товарищи сбежавшего. Госпитальные солдаты с караульным офицером бестолково топтались на месте, теряя и без того уже упущенное время, а умнее всех оказалась старая баба, стоявшая в толпе собравшихся зевак и произнесшая следующие слова: «Бедненькие! Они, небось, поедут на Невский, а там их и поймают, если кто-нибудь поскачет напрямик этим переулком». Караульный офицер, конечно же, побежал к конке, стоявшей поблизости, но кондукторы наотрез отказали ему, когда он потребовал выпрячь лошадей.

А Кропоткин с другом беспечно катались по вечернему Петербургу, так как в назначенное место должны были прибыть только вечером. Казалось бы, безумная идея, но они отправились отобедать и выпить за успех, зная, что никому и в голову не придет искать их в модном ресторане.

Через два дня Кропоткину предстояло поселиться в снятой для него квартире, но из предосторожности туда сначала отправили одну даму разведать обстановку, и оказалось, что там появляться опасно. Шпионы узнали этот адрес, так как слишком часто здесь появлялись члены кружка, чтобы узнать, все ли идет хорошо. К тому же фотокарточку Кропоткина распространили между всеми полицейскими, сыщиками, дворниками. Кропоткину пришлось скрываться в окрестностях Петербурга. Затем было решено, что для окончательной безопасности ему нужно уехать за границу, но оказалось, что всем сыщикам портовых и приграничных городов Финляндии и Прибалтийского края известна его внешность. Все же Кропоткин рискнул отправиться в Финляндию с поддельным паспортом, а затем из отдаленного порта Ботнического залива уехал в Швецию.

Уже на пароходе провожавший его друг сообщил ему, что сестра Кропоткина, Елена, арестована. Ничего не знавшая о побеге и приготовлениях к нему Елена была извещена об этом только после того, как все уже удачно завершилось. Жандармы отказывались верить ее словам, в результате чего ей пришлось две недели провести в тюрьме.

Из Швеции Кропоткин поехал в Англию. Уже около ее берегов пароход застигла буря: ревели волны, дул пронизывающий ветер, а Петр Алексеевич стоял, подставляя лицо брызгам соленых волн, наслаждаясь ощущением свободы после темноты и сырости каземата Петропавловской крепости.

Сорок лет он находился в изгнании, хотя поначалу намеревался пробыть за границей лишь несколько недель, но, убедившись, что в России его ждет неминуемый арест, на долгие годы оставил мысли о возвращении на родину. В разные периоды своей жизни Кропоткин жил во многих странах Западной Европы: Шотландии, Англии, Швейцарии, Франции. Там он сотрудничал со многими газетами, журналами и как писатель-революционер, и как ученый. Однажды, в 1883 году, он снова был арестован. На Лионском процессе анархистов во Франции его приговорили к пяти годам заключения, но в 1886 году освободили.