Читаем без скачивания Том 4. История западноевропейской литературы - Анатолий Луначарский

Той группой буржуазии, наиболее интеллигентной частью революционной буржуазии, которая создала ее идеологическую базу, были так называемые энциклопедисты.

Так как их «Энциклопедия» есть чисто философская вещь, то мне приходится на ней остановиться лишь мимоходом. Напомню вам, что те остроумные, чрезвычайно честные мыслители, которых Плеханов причисляет к прямым предшественникам Маркса9, относились именно к этой группе. Здесь мы найдем Гельвеция и Гольбаха, основателей буржуазного материализма, основателей безбожной и аморальной этики. Их сочинения можно и сейчас еще читать с громадной пользой. Им не столь важна была охрана собственников, сколько стремление развернуть во всю ширь свою мысль, направленную против старого порядка. Они не только чувствовали ненависть к старому порядку, но вполне ясно сознавали, что надо приступить к его разрушению и к созданию порядка нового.

Вся «Энциклопедия» представляет собою словарь, в котором за каждым словом вы видите борьбу против предрассудков, против старого, борьбу за просвещенную демократию, за научно устроенную жизнь. Энциклопедисты, конечно, не могли быть коммунистами. В отдельных случаях, правда, они подходили к коммунизму — например, аббат Морелли написал совершенно социалистическую книжку10, хотя он не был политическим борцом, каким был Бабёф. Но из энциклопедистов никто не был политическим борцом — они были подготовителями революции. Их идеалом была просвещенная демократия, устраивающая свою жизнь по последнему слову науки.

Мы теперь знаем, что подлинно просвещенная демократия, то есть действительная власть народа, действительно устраивающего свою жизнь по последнему слову науки, это и есть коммунизм. Для того времени это еще не было ясно. Последнее слово науки как будто бы упиралось тогда в буржуазную демократию, а, как мы знаем, буржуазная демократия основывается вся на неравенстве и на несправедливости. В этом была трагедия.

Когда жирондисты позднее взялись за осуществление такой республики, то народ, имеющий в руках оружие, сказал им: «Что это за разумный строй, в котором мы имеем только право голодать? Разумный строй должен отдать справедливость каждому существу. Вот разреши этот социальный вопрос!» Но до подлинного разрешения социальных противоречий энциклопедисты не доходили, они остановились на полпути в разрешении политических и экономических проблем.

Что касается вопроса религии, то здесь они шли до конца. Они боролись против Вольтера, обвиняя его в отсталости. Они требовали атеизма, хотели, чтобы человеческая жизнь была построена на началах атеизма, на основе физики, химии и прикладных наук, без всякой примеси веры в потусторонний мир. В этом отношении они были непримиримыми просветителями.

Среди них мы встречаем гигантскую фигуру Дениса Дидро. Это — их вождь.

Дидро был человек огромного вдохновения и редкой гениальности. Достаточно сказать, что в сочинениях Дидро находятся уже даже основные положения дарвинизма. Он формулы материализма брал гораздо глубже, чем Гельвеций и Гольбах, и доходил до тех формулировок понятия материи как активного начала11, до которых дошли потом Маркс и Дицген. Он учил, что материя не есть множество косных частиц, каким-то образом складывающихся между собою, а что это есть система сил. Для Дидро природа была огромным запасом сил, которые динамически обращаются, соответственно внутренне присущему им (закону, в сторону непроизвольного совершенствования, в результате борьбы частей, то есть того подбора, на котором потом Дарвин утвердил свою теорию.

Ко всякому явлению Дидро подходит с огромною интуитивною глубиною и выражает его необычайно верно. А те, кто слышал Дидро, говорят, что настоящая сила заключалась у него не в писательстве, а в живой речи. Тут Дидро превращался в какого-то вдохновенного пророка. Вечер, проведенный у Дидро, часто совершенно переламывал человека.

Он был полон необыкновенной энергии. При самых ужасных условиях он двигал «Энциклопедию» вперед и привел ее к завершению.

Дидро был замечателен и как беллетрист. Он произвел революцию во всей французской литературе, направив ее к реализму. Те буржуазные писатели, которые были до него, служили главным образом дворянству. Если Мольер и изображает часто буржуазию, то только в комедиях. Буржуазия может выходить на королевские подмостки лишь в виде смешных мещан[6]. Дидро заявляет: нам не нужны ни короли, ни герои, ни баре — не нужны ни в книгах, ни на сцене. Давайте изображать обыкновенные буржуазные семьи и то, чем они живут. А они живут серьезной жизнью, у них бывают серьезные конфликты и на семейной почве, и на торговой, и на почве тех ударов судьбы, которые на них сыплются. Рядом с ним выступал писатель Мерсье, который подхватил эти идеи Дидро и создал первые буржуазные, мещанские драмы. Драмы эти назывались «слезливыми драмами». Оба автора впадали в мелодраматизм, стремились выбирать трогательный сюжет; тем не менее это был очень знаменательный поворот к демократизации искусства. Но самая сильная сторона таланта Дидро сказалась в его критике. Как критик театра, как критик в области изобразительных искусств Дидро дал чрезвычайно много. Он открыл двери всему тому искусству, которое с конца XVIII века, известным образом изменяясь, дошло до нашего времени.

Превосходны его повести, например, рассказы «Жак-фаталист» и «Племянник Рамо». В них очень много рассуждений, но написаны они необычайно ярко. Рамо был тогдашний крупный музыкант; существовал ли на самом деле у него племянник — неизвестно. Дидро изображает племянника Рамо проходимцем. Это — выпавшая из общества авантюристская единица, подлец, льстец, лизоблюд, с огромным, однако, умом. И вот, пользуясь вложенными в его уста остроумными, циничными, бесстыдными речами, Дидро дает представление обо всем тогдашнем обществе. Этого нельзя передать, нужно прочитать эту книгу, чтобы почувствовать этот каскад остроумия, эти тончайшие характеристики и красоту речи этого гнусного негодяйчика, который то ползает, как настоящий гад, то взлетает на огромные высоты всесильного ума.

Конечно, трудно сказать, какое место великий Дидро занимал бы в революции, если бы дожил до нее. Возможно, что он оказался бы левее жирондистов. Но вся группа энциклопедистов отличалась как раз теми чертами любви к науке, веры в разум и в цивилизацию, желанием сохранить культурные связи и т. д., которыми отличались позднее жирондисты.

Обоснователем, предшественником того направления, к которому относились Робеспьер, Сен-Жюст и другие монтаньяры, был Жан-Жак Руссо.

Руссо был швейцарский гражданин. Швейцария — страна мелкого мещанства по преимуществу. Она неоднократно давала организующие идеи средней буржуазии. Стоит только припомнить Кальвина, который как раз был самым ярким вы-разителем того пресвитерианства и пуританства (потому что пуританство только ветвь этого пресвитерианства), которое создало базу для буржуазной революции в Голландии, Швейцарии, Англии. Правда, Кальвин был француз, но он работал в Женеве, и женевская обстановка дала ему возможность развернуть свою пропаганду. Из немецкой Швейцарии, из Цюриха, шла также волна цвинглианства12 и волны крайнего реформизма, выражавшего идеалы масс беднейших горожан.

Ж.-Ж. Руссо происходил из мелкого мещанства и носил на себе типичные черты мелкого буржуа. Швейцария в некоторых городах уже тогда осуществила довольно далеко зашедшую демократию, и в писаниях Ж.-Ж. Руссо мы находим много симпатии к крайней демократии. Вместе с тем он был человеком, выпавшим из своей колеи, почти как «племянник Рамо». Ж.-Ж. Руссо, который мог бы стать каким-нибудь часовщиком или сыроваром и прожить прекрасно свой век, как живет масса зажиточного мещанства, все же не стал на этот путь, а сделался интеллигентом. Он был вытолкнут на улицу, стал бездомным человеком. При всей сосредоточенной глубине души ему пришлось пристраиваться приживальщиком к разного рода богатым людям. Он довольно долго прожил в качестве не то полулакея, не то полусекретаря, не то полулюбовника у одной швейцарской дамы, очень сомнительной, ведшей интриги, почти шпионки, но обворожительной. Позднее, во Франции, ему приходилось жить главным образом на средства обожавших его женщин из большого общества, на средства друзей. Очень часто приходилось страдать от всякого рода гонений полиции. Позже он опять бежал в Швейцарию. В Швейцарии на него доносил Вольтер, который вообще вел себя довольно некрасиво по отношению к Руссо. Руссо все время был начеку. Затравленный, он разве только к концу жизни пользовался некоторым достатком, очень ограниченным, живя скромно и до некоторой степени независимо.

С этой точки зрения Руссо был типичен для тогдашней интеллигенции. Даже такие вожди интеллигенции, как Вольтер и Дидро, в личной своей жизни довольно много претерпели. Вольтер умер богатым помещиком, но в молодости его палкой поколотил какой-то дворянин и отказался даже драться с ним на дуэли. От Фридриха Великого он бежал потому, что боялся, что его посадят в тюрьму. Вообще он терпел много неприятностей. Дидро жил в крайней бедности, не имел на что выдать дочь замуж, должен был продать свою библиотеку, как ни мучительно это было для него. Екатерина Великая купила эту библиотеку и подарила ему ее вновь пожизненно, — это была барская милость.