Читаем без скачивания Том 4. История западноевропейской литературы - Анатолий Луначарский

С этой точки зрения Руссо был типичен для тогдашней интеллигенции. Даже такие вожди интеллигенции, как Вольтер и Дидро, в личной своей жизни довольно много претерпели. Вольтер умер богатым помещиком, но в молодости его палкой поколотил какой-то дворянин и отказался даже драться с ним на дуэли. От Фридриха Великого он бежал потому, что боялся, что его посадят в тюрьму. Вообще он терпел много неприятностей. Дидро жил в крайней бедности, не имел на что выдать дочь замуж, должен был продать свою библиотеку, как ни мучительно это было для него. Екатерина Великая купила эту библиотеку и подарила ему ее вновь пожизненно, — это была барская милость.

Когда мы будем говорить о Фигаро, то увидим, что все эти интеллигенты были отчасти такими Фигаро — в положении полуслуг по отношению к власть имущим. Так было и с Ж.-Ж. Руссо. И у него развивалась глубокая ненависть к имущим и ко всему их обществу. Он был горд, он считал, что он гораздо выше их всех, что у него глубже сердце и ярче ум. Поэтому в нем развивалась большая досада против всех людей, против блиставшей тогда цивилизации. Он чувствовал себя в ней посторонним человеком, в некоторой степени деревенщиной, каким-то очень талантливым провинциалом, которого не могут по-настоящему оценить, которого унижают. Так он себя чувствовал в отношении не только к дворянам и богатым людям, но и к интеллигенции и к энциклопедистам. Они казались ему счастливыми, обласканными судьбою, составляющими одно дружное общество, и он среди них чувствовал себя, как ночная птица днем. Все это, вместе с его собственной нервностью, сделало его неуживчивым ипохондриком, пессимистом, человеком довольно тяжелым. Постоянно думая, что его кто-то преследует, отчасти потому, что его очень много на деле преследовали, — он, в свою очередь, вел интриги, не гнушаясь клеветническими выступлениями.

Уже в зрелом возрасте он написал свою «Исповедь». Это — ужасная книга. После «Исповеди блаженного Августина»13 это была первая книга, которая индивидуальную человеческую жизнь полностью выворачивала перед обществом, раскрывая все, вплоть до тайных пороков, которые ее одолевали, все то, что трудно рассказать даже другу. Это была исповедь какой-то измученной души, какой-то задерганной, израненной натуры. Конечно, многие могли бы пройти через все эти испытания, сохранившись более или менее целыми и невредимыми. Человеческий рассудок помогает становиться выше таких положений и с некоторым презрением относиться к этим мучающим тебя людям. Гораздо более низкое и оплеванное положение занимает «племянник Рамо», герой знаменитой повести Дидро, и, однако, он плавает в этой грязной воде как поплавок, да еще оплевывает того, кто выгоняет его из своего дома или отказывает ему в помощи. Но хотя Ж.-Ж. Руссо был умен, он выступал против ума в защиту прав сердца, он боролся за искренность, за непосредственность, за живую симпатию, за нелицемерный отклик на все, что делается вокруг. Он — представитель первоначального глубокого индивидуализма в интеллигенции.

Вы знаете, что в конце XVIII столетия, и в особенности в XIX веке, развернулась стихия музыки. Никогда искусство музыки не занимало такого огромного места и никогда в области музыки не выдвигалось так много талантов, как в конце XVIII и в первые три четверти XIX века. От Моцарта до Вагнера, за эти сто лет, мы видим целый ряд гениев. Музыка сразу стала выше, чем в какую бы то ни было мировую эпоху. Вершинные таланты этой эпохи делаются учителями человечества и большими художниками, чем их современники из всех областей искусства. Почему это так случилось? Что вызвало музыку в такой степени на первый план? Почему она сделалась такой нежной, такой утонченной, так много говорящей душе? Потому что развилась индивидуальная трепетная душа, которой очень трудно было высказаться в словах, в понятиях, которая сама себя хорошенько не понимала, но чувствовала чрезвычайно много.

Кто же стал обладателем этой трепетной, надорванной души? Это — мещанин-интеллигент. Их стало чрезвычайно много, когда торговый капитал стал разорять ремесло. Не только один Ж.-Ж. Руссо не мог уже работать в мастерской своего отца или в его лавочке, а должен был либо стать пролетарием, бродягой, либо выявлять свое дарование, свой талант. Таких людей было тогда много, и они становились художниками, музыкантами, секретарями разных высокопоставленных людей и должны были своим умом прокладывать себе дорогу. Для них все было ново. Они не шли по той дорожке, по которой шли их отцы. Они чувствовали себя, как в дремучем лесу — не то пропадешь, не то выйдешь на дорогу славы. Их могли ждать успехи и поражения. Среди них были и такие авантюристы, как знаменитый Казакова, но чаще люди, которых все это выбивало из колеи, для которых невозможность иметь семью, увлечения женщинами, которые им были недоступны, гордость внутренняя и унижения со стороны богатых людей, у которых они были секретарями и домашними учителями, их большая тонкая интеллигентная натура, то, что они много видели, побывали в разных местах, — создавала разветвленный внутренний мир. Все это делало их выше хозяев и в то же время не давало им никакого права на сколько-нибудь определенное общественное положение, — вот что создавало в них мучительные противоречия. Именно они внесли в литературу и в философию новую ноту небывалого лиризма. Мы увидим потом этот лирический субъективизм, эту подвижность, эту смену ощущений, эту душевную неровность у романтиков. Зародилось же все это уже здесь, в недрах XVIII века, в преддверии революции, и этого типа интеллигенты сыграли очень большую роль в самой революции. Те из них, кто обладал большой силой характера, как Робеспьер, играли роль вождей, а иные более или менее пассивно пережили и художественно своеобразно отразили эту революцию.

Руссо был музыкантом, к музыке его тянуло. В музыке легче ему было себя выразить. Как писатель он создал музыкальную прозу. Знаменитый кенигсбергский сухарь — философ Кант говорил, что не может читать Руссо без слез. Сейчас мы, быть может, не будем так захвачены этой прозой Руссо, но и мы скажем, что в ней звучит такой надрыв, такая тоска, такие взлеты восторга, такая задушевность, какой мы не встречали у его предшественников. В этом гигантская сила Руссо. Будучи носителем истерзанного и богатого сердца, он любил это сердце. Он жил страданиями, непосредственными симпатиями, а не умом. В этом смысле Руссо — родоначальник всех позднейших романтиков.

По отношению к энциклопедистам он занял оригинальное положение. В то время Дижонская академия задала сочинение на тему: «Принесли ли человечеству пользу науки и искусства»14. Руссо ответил, что не только не принесли пользы, но были страшно вредны. Он доказывает, что и науки и искусства испортили человека. Ему рисуется первобытный человек по его собственному образу и подобию, — сердечным, чутким, непосредственным, и ему кажется, что этот непосредственный дикарь, который мог бы так великолепно жить на лоне природы рядом с другими своими братьями, именно благодаря науке и искусству стал устремляться к роскоши, стал накоплять имущество, грабить брата своего. И наука и искусство — все это разврат. В этой работе имеются страницы потрясающего гнева, с которым он обрушивается на большие города и на все отношения цивилизации, которые привели к позорному неравенству и общественной неправде.

Я не могу не коснуться двух его философских сочинений. Из них одно изложено совершенно научно-философски, другое — полубеллетристически.

Руссо был основателем теории демократии. Он написал книгу «Об общественном договоре», в которой заявил, что всякое государство вытекает не из какой-то воли божией, а есть договор людей между собою для того, чтобы работать вместе на общую пользу. Стало быть, только на разумном договоре покоится вся власть. Если же власть покоится не на договоре, то она ложная власть. Но кто является договаривающимся? Каждый гражданин. Поэтому каждый гражданин равен каждому в правах, в одинаковой степени ответственна перед каждым гражданином власть, и в равной степени каждый гражданин должен быть законодателем. Это — важное обоснование демократии. Но раз сложившийся договор имеет тот смысл, что никто не смеет идти против большинства. Можно высказывать мнение против большинства, но раз последовало голосование и закон установлен, человек должен подчиниться этому закону безусловно. И тут Руссо доходит до свирепых мер. Он говорит, что для охранения права большинства можно предавать смерти тех, кто не подчиняется большинству. Получилось так, что он, индивидуалист, страстно боровшийся за то, чтобы его личность не затерло общество, сам стирает личность и говорит: ты равен другим, но если большинство выскажется за определенный закон, подчинись или будешь уничтожен.

Индивидуалистам из мещан бороться в одиночку было нельзя. Они чувствовали себя силой только будучи соединенными. Отсюда мечта о правильном государстве, которое должно бы стать, в сущности говоря, большим союзом равных между собою мещан. Если Руссо говорил, что большинство должно вплоть до террора бороться с индивидуалистами и фракциями, которые могут оказаться внутри большинства, и вести против них идейную и политическую борьбу, то это потому, что он думал, что таковыми будут наверное аристократические единицы и фракции, которые захотят захватить власть над остальными. Поэтому большинство должно обрушиться на них всеми средствами. И в законодательстве Робеспьера отразились эти идеи Руссо15. «Железная дисциплина», «смерть тем, кто нарушает директивы» — эти идеи принадлежат Руссо.