Читаем без скачивания Тайные культы древних. Религии мистерий - С. Энгус

Философия, может быть, взяла для масс слишком высокую ноту, но религия, которая хочет стать всеобщей, удовлетворяя нужды людей, должна сделать свою искупительную весть понятной для бродяг. Вдобавок к тому, что магическая концепция в любой форме привлекала людей к религии по низким мотивам, она вела к формальности и поверхностности. Вместо того чтобы стать средством общения души с Богом, молитва вырождается в заклинание и распевы, не зависевшие от внутреннего состояния верующего. Обряды, вместо того чтобы стать средствами получения благодати, условием для которой была духовная восприимчивость участников обряда, обрели действенность сами по себе, и их эффективность была основана на opus operatum.

Не нужно считать, что мистерии были скорее формами магии, чем религии очищения и искупления, но в зле и в добре их судьба была связана с судьбой их восточных сестер – астрологии и особенно магии. Единственное, чем должна привлекать любая религия, – это в конечном счете ее духовная весть; однако связь с магией подрывала духовную силу мистерий. «Эти [языческие] мистерии никогда не могли полностью отделиться от магии; то есть мисты обычно придавали мистическую действенность акту участия как таковому, в отрыве от побуждения воли и сердца, которые действительно могли дать ему возможность быть эффективным» [975] . Первое Евангелие рассказывает нам, что волхвы пришли с востока, чтобы объявить о рождении Мессии и поклониться Ему, – пророческий текст. Тертуллиан, говоря о том, что те же волхвы, «получив предсказание во сне, вернулись домой другим путем», видит в этом аллегорию того, что «они не должны более ходить своими старыми путями» [976] .

Иудеи, как уже упоминалось выше, выделялись в синкретической магии и особенно в экзорцизме. Это было предметом индивидуального вкуса и предприимчивости. Однако и сама иудейская религия ни в коей мере не была свободна от магического элемента. Это можно видеть в излишней приверженности обрядовой стороне религии и тщательном соблюдении обычаев и традиций, не обладавших внутренней ценностью. Для постороннего наблюдателя представлялось, что спасение предлагалось только через переход в религию Моисея посредством обрезания. Омовению перед трапезами придавалось не только гигиеническое, но и религиозное значение. Определенные виды пищи были запрещены независимо от столь очевидной теперь истины, что человека оскверняет не то, что входит в него. Молитва, совершаемая лицом к Иерусалиму или в определенные часы, якобы давала прямой доступ к слуху Предвечного. Такие представления, как якобы осквернения от соприкосновения с умершим, от совместного принятия пищи с теми, кто был вне библейского Завета, от принятия пищи, пожертвованной идолам, в конечном счете основаны на магических представлениях. Когда Павел бросил вызов обрядоверию от имени религии свободного духа, он фактически противостоял магии в религии.

Наши симпатии к мистериям только возрастут, если мы не только избежим исторической ошибки и не будем смешивать их с магией, но также если мы не будем несправедливо обвинять их во множестве злоупотреблений, которым маги подвергали их богослужебные обряды, фальсифицируя их теологические концепции. Вера в могущество «имени» бога мистерий диктовала эти аберрации. Магия овладела также иудейскими и христианскими формулами и священными именами. Мы в большей степени готовы понять очевидное отсутствие духовности в мистериях, когда мы вспомним, как легко магия пробралась в христианство, какие опустошения творила она веками и с какими трудностями ее удалось искоренить [977] . Типичный церковник Киприан стоит недалеко от любого жреца культа мистерий, когда он серьезно записывает истории доводящего до смерти влияния отдельных элементов причастия как на маленькую девочку, которая еще не достигла того возраста, когда человек может обладать нравственным суждением, так и на взрослых людей. Одна женщина, которая тайно взяла часть причастия, «получила не пищу, но меч», что вызвало внутренние конвульсии. Виновный человек обнаружил, что причастие, принятое от священника, в его руке превратилось в пепел [978] . Трезвомыслящий Григорий Нисский рассказывает, как его тезка – Григорий Чудотворец провел ночь в языческом храме, в результате чего оттуда бежали боги, к большому неудовольствию жреца, который осыпал Григория проклятиями, покуда последний, сжалившись, не написал на куске пергамента: «Григорий – Сатане: заходи»; когда его положили на алтарь, это немедленно привлекло демонов обратно. Новациан обнаружил верное средство против тех, кто отклонялся от его учения, заставляя своих последователей поклясться «телом и кровью нашего Спасителя, Иисуса Христа, что вы никогда не оставите меня и не вернетесь к Корнелию».

Эти несколько примеров из тысяч дают нам некоторое представление о тех силах, которые христианство в конце концов преодолело, но с которыми мистерии заключили сомнительный союз.

III. Еще одной веской причиной конечной неудачи религий мистерий было то, что они представляли экстремальный тип религии , который не отвечал общественным и религиозным потребностям уравновешенного человека. Экстремальное движение рано или поздно вызывает реакцию. Здравый рассудок человечества в том, что оно постоянно пытается найти равновесие человеческих способностей и надежд. Каждая эпоха обязательно открывает в предыдущей что-то, чего было «слишком много» или «слишком мало»: в этом ее слабость и ее предостережение грядущим эпохам.

Есть два [979] четко выраженных типа религии: a) социально-этическая, или политическая, и б) индивидуалистически-мистическая, или религия личного типа. Первую можно назвать, пользуясь выражением Гегеля, религией пользы, а вторые – религиями искупления. Первый тип ищет благоденствия общества и подчеркивает социальные обязанности; в другой главное – спасение отдельной души. Первая стремится к братству в специфическом объединении людей, таком как племя, клан, раса или нация; другая надеется на единение с богом или поглощение им. В религии политического типа религиозной единицей является нация или клан; обряды религии совершаются в первую очередь для ее процветания; в религии личного типа религиозной единицей является личность. Первый тип идет «обычным путем» повседневной жизни, второй хочет наслаждаться блаженным видением.

Эти два типа ярко проявляются и в греко-римский период. Политический тип в его силе и слабости представлен религиями города-государства в Греции и Риме, и в его силе – религией Израиля. Личный тип представлен религиями мистерии и греческими моральными философиями. В мистериях основной связью между людьми было братство в одном и том же боге-покровителе. В религии первого типа люди попадали по рождению; религия была столь же наследственна, как гражданство; в религии второго типа человек мог войти по своей собственной воле посредством инициации или перерождения. Первая нашла сферу своей деятельности в определенном корпоративном объединении; вторая – в частной и добровольной ассоциации, отличной от государства и переходящей общественные границы.

Историческое движение религии чаще всего – от политического к личному типу, в то время как врожденное для человечества стремление к единству питает борьбу за синтез между двумя крайними типами. Религии города-государства Греции и Рима и государство-церковь иудеев были проявлениями определенной крайней позиции, здоровой реакцией на которую были мистерии. Однако реакция религий мистерий бросилась в другую крайность – и эта реакция имела эпохальное значение в истории религий. Оба типа представляют собой важную грань божественной истины, но на время господства одного из них затмевается другая, столь же ценная истина. «Эпохальный переход в прогрессе человеческой мысли – это переход от того типа религии, который, подчеркивая социальный идеал, восхвалял моральные обязанности, к типу, который, подчеркивая личный идеал, восхвалял мистическую надежду» [980] . Мистериям принадлежит неоценимая заслуга в том, что они ввели принцип свободного выбора в религиозных вопросах, подчеркивая личностные аспекты, что углубляло самосознание, провозглашая необходимость в возрождении, направляя мысль человека к бессмертию и питая мистицизм, который делает невидимые вещи реальными. Они потерпели неудачу, поскольку пренебрегали другими аспектами жизни человека на земле в его общественном окружении [981] или осуждали их.

Греческие и римские социально-этические религии легко заменились на личностные мистерии. Но была одна религия более раннего политического типа, которая не уступила мистериям, но бросила им вызов. Религию Израиля в течение шести веков, со дней Иеремии и Иезекииля до триумфа христианства апостола Павла, сотрясал конфликт между двумя соперничающими основами религии – политической и личной, и этот конфликт в значительной степени послужил подготовкой к появлению дочерней религии, которой было суждено преуспеть там, где Израиль потерпел неудачу. Израиль передал нерешенную проблему христианству – проблему, которая разрывала его собственную душу, которая производила яростные разногласия внутри теократии, которая порождала партии столь противоположные друг другу, как эссены и зилоты, и которая в конце концов вызвала масштабный отход от синагоги в церковь. Религия Израиля совершила замечательную попытку примирить оба принципа, и, хотя она была и всегда оставалась националистической религией, она включала в себя личностные ожидания в такой степени, о которой никогда не могли и мечтать Греция или Рим. Однако со ци аль но-этическое сознание настолько господствовало в мысли Израиля, что власти косо смотрели на индивидуалистическую религию: их неприятие индивидуализма еще возросло из-за того очевидного факта, что религии индивидуалистического типа не выделялись этическими требованиями.