Читаем без скачивания Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни - Андрей Кокорев

Типичную сцену примирения за деньги описал Н. М. Ежов в рассказе «Бульвар»:

«Выйдя на улицу вместе с другими, художник и студент увидали отличную коляску и двух вороных рысаков, которых держали несколько человек из публики. На козлах сидел перепуганный и белый, как мел, толстый кучер. В коляске находилось двое: немолодой господин в светло-сером цилиндре, бритый и красный, как кирпич, и красивая дама в белой шляпе из кружев. Недалеко от коляски лежала старуха в коричневом салопе: городовой и какие-то две чуйки смачивали из ковша старухину голову. Кругом коляски в одну минуту образовалось густое и шумящее кольцо народа. Старуха лежала без памяти, с разбитым лбом: рысаки ее сбили с ног, но копытами не помяли.

— Не сломали ли у нее что-нибудь? — кричали из толпы. — Нет ли, господа, тут доктора?

— А вот мы посмотрим! — заявил громко Листвицкий и протолкался к старухе. — Я студент-медик. позвольте, посторонитесь.

Он нагнулся к задавленной, пощупал пульс, осмотрел грудь.

— Кости целы, — сказал он. — Голова тоже не проломлена!.. Если не будет сотрясения мозга.

Старуха вдруг подняла голову и чихнула. Ее приподняли и посадили.

— Ох, ох, родименькие. — застонала она. — Да куды ж меня нелегкая принесла? Свят, свят.

— Ушиблась ты, бабка, — объяснили ей. — Барин тебя дышлом саданул.

— Ее надо отвезти, сама не дойдет, — сказал городовому Листвицкий.

— А нам, братец, вели очистить дорогу, — сказал барин и кивнул городовому. — Господа, пустите моих лошадей.

Толпа не тронулась.

— Нет, господин, мы вас не отпустим, — заговорили кругом. — В участок не угодно ли проехаться.

— Пропустите, дорогу ему очистите! Какой франт!

— Ты прежде за старуху ответ дай! Городовой, чего же ты стоишь, веди его с коляской в полицию. Мы все свидетелями пойдем.

— Ваше высокородие, в участок пожалуйте, — обратился к барину городовой.

— Ты с ума спятил, дурень!? — вспыхнул барин. — А вы, господа, напрасно вмешиваетесь не в свое дело. Я могу удовлетворить потерпевшую. Послушайте, матушка, сколько вам нужно? Я сию минуту заплачу. Pardon, Надежда Борисовна!

Господин сошел с коляски и достал бумажник.

— Сколько же вам следует? — опять спросил он у старухи.

Та еще не совсем опомнилась и только жевала губами и таращила свои выцветшие глаза. Барин вынул пятьдесят рублей и, показав деньги, спросил:

— Этого довольно будет?

Старуха схватила ассигнации и чмокнула перчатку господина.

— Благодетель! — прокувякала она. — Дай тебе Бог… и с деточками.

Господин довольно улыбнулся, сел в коляску и крикнул городовому:

— В случае новой претензии пусть ко мне зайдет ваш пристав. Ты знаешь, кто я?

— Так точно, ваше высокородие. — отвечал городовой. — Господа, пропустите, осадите назад!

Толпа, побежденная ассигнациями, раздалась на обе стороны. Коляска покатилась».

Впрочем, не обходилось без попыток скрыться с места происшествия. Так попытался сделать зимой 1900 г. «известный спортсмен» (т. е. любитель бегов и скачек) грузинский дворянин Окромчеделов. Он так лихо мчался на тройке кровных рысаков по Петербургскому шоссе, что при встрече с ним опрокинулись сани крестьянина Лаврова. Его жена выпала на дорогу, и ее переехала, сломав ногу, тройка спортсмена. После этого Окромчеделов велел гнать во всю прыть, чтобы затеряться в селе Всехсвятском, но был задержан.

Некоторые из любителей быстрой езды наотрез отказывались признавать себя виновными, да еще обрушивались с бранью на полицейских. Так повела себя зимой 1910 г. артистка оперетты Залеская, сбившая санями мальчика прямо возле дома генерал-губернатора. Когда даму с большим трудом все же доставили в полицейскую часть для составления протокола, она продолжала скандалить, вырвала перо из рук околоточного и, по свидетельству очевидцев, называла служителей закона «сволочной полицией». За опасную езду и буйство актрисе пришлось заплатить штраф в 25 рублей.

Не успел отскочить (кар. из журн. «Свет и тени». 1879 г.).

В начале XX в. к лихачам-извозчикам (в смысле — любителями «неосторожной езды») добавились лихачи-автомобилисты. «Это те господа, — характеризовал их гласный Городской Думы A. M. Полянский, — которые теперь по нашим центральным улицам при поворотах в переулки не стараются сдержать быстрого хода и продолжают ехать быстро, зная, что за углом может пешеход переходить дорогу, но ему это все равно. Это те господа, которые давили в свое время на своих лошадях и на лихачах и которые перешли на автомобили. Лихачи и свои лошади существуют, но они перестали давить, а автомобилисты давят».

Особую стойкость в противостоянии автомобильной напасти проявил московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович. Об этом свидетельствуют архивные документы и, в частности, рапорт обер-полицмейстера, составленный 3 июля 1896 г.:

«С.-Петербургский 1 гильдии купец Карл Иванович Шпан обратился с ходатайством о разрешении ему езды по г. Москве и ее окрестностям в двух экипажах, снабженных бензиновыми двигателями.

Принимая во внимание, что подобное же ходатайство заведующего городским водопроводом инженер-механика Н. П. Зимина, по докладам бывшего Обер-полицмейстера полковника Власовского, Его Императорским Высочеством Московским генерал-губернатором было отклонено и Зимину объявлено чрез Городское общественное управление, езда в экипажах с механическими двигателями может быть допущена только за городом, ходатайство купца Шпана с приложениями считаю долгом представить на благоусмотрение и разрешение Вашего Превосходительства»[67].

К рапорту была приложена переписка с петербургской полицией, в которой коллеги делились с москвичами опытом общения с пионерами автомобильного дела в России. Оказалось, что 2 декабря 1895 г. К. И. Шпан просил петербургского градоначальника разрешить ему езду на приобретенных им автомобилях «…под мою личную ответственность»[68]. Спустя неделю купец получил свидетельство, что полиция «…не встречает препятствий к передвижению по улицам г. Санкт-Петербурга на принадлежащем ему экипаже, снабженном бензиновым двигателем»[69].

Самодвижущийся экипаж (1898 г.).

Однако, судя по другому документу, на начало 1896 г. автомобильное движение в столице еще не было открыто:

«В январе сего же года вошли с прошением к Санкт-Петербургскому градоначальнику отставной подполковник Зубковский и потомственный почетный гражданин Волков о разрешении им применить в столице к экипажам бензиновые двигатели и предоставить исключительное в течение пяти лет право эксплуатации этих двигателей по Невскому проспекту и по пути на острова.

Означенные бензиномоторы были осмотрены особой комиссией и на основании результатов осмотра сообщено городским головой, что препятствий к удовлетворению ходатайства названных лиц о разрешении им движения экипажей, производимые в действие бензиномоторами, не встречается, но без права монополии.

За сим вопрос этот пока остается открытым и движение экипажей, производимых в действие бензиномоторами, в настоящее время по улицам столицы еще не производится»[70].

Скорее всего, автомобили наконец-то покатили по петербургским улицам после того, как они прошли официальный техосмотр (полагаем, первый в России). На Театральной площади, возле здания консерватории 7 марта 1896 г. перед специальной комиссией предстали «…один легкий 2-местный, с двигателем в 11/2 силы шарабан и одна 3-местная коляска с двигателем в 3 силы»[71]. После знакомства с этими чудесами техники был вынесен вердикт:

«При испытании означенных экипажей по площади и по улицам — оказалось, что регулирование скорости движения их и быстрая остановка совершаются весьма легко, экипажи оказались крайне поворотливыми и послушными в управлении.

Во время движения экипажей по самым бойким улицам города лошади вообще не пугались движения и лишь некоторые обнаружили легкое беспокойство. Ввиду всего вышеизложенного нижеподписавшиеся пришли к заключению, что введение экипажей с бензино-моторами устройства, подобно вышеописанному, может быть допущено, как не представляющее опасности — по всем улицам столицы, при том, конечно, условии, чтобы к управлению ими допускались лица, вполне знакомые с этим управлением. При этом, однако же, представляется желательным, чтобы разрешение движения этих экипажей по городу последовало бы лишь с наступлением летнего времени года, дабы в течение этого времени, когда движение в городе наименьшее, кучера и извозчики могли бы освоиться с движением по улицам механических экипажей»[72].