Читаем без скачивания Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник) - Марджери Аллингем

Вышел доктор — на удивление скоро. Майк с мисс Керли забросали его вопросами, он отвечал им, не оборачиваясь и моя руки в маленьком туалете рядом с хранилищем.

— Мертв дня три, я бы сказал. Точнее определить трудно, поскольку трупное окоченение уже прошло. Но три дня — это минимум. Странно, что тело не обнаружили раньше.

Мисс Керли впервые заметила его острый, пытливый взгляд из-под кустистых бровей и невольно стала оправдываться:

— Эту комнату используют крайне редко, доктор. Да и то в качестве хранилища, понимаете? Нам еще очень повезло, что мистера Бранда нашли сегодня.

— Но ведь он наверняка пропал, — не отступал доктор. — Его жена…

— Мистер Бранд был человеком непредсказуемым.

Мисс Керли невольно ответила резко, и Майк поспешил исправить положение:

— Мы как раз начали гадать, где он. Лишь вчера вечером это обсуждали. Искать здесь, естественно, никому и в голову не пришло.

Майк вдруг замолчал. Стало очевидно, что ему пришло на память нечто поразительное. Он густо покраснел и уставился на Керли. Та явно избегала его взгляда. Доктор с интересом посмотрел на обоих.

— Ясно… А скажите-ка, мистер Веджвуд, есть здесь внизу какой-нибудь отопительный прибор?

— То есть? — не понял Майк. — Вам нужен огонь? Есть коксовая печь под лестницей, если…

— Об этом-то я и спрашиваю, — оборвал доктор. — Давайте на нее взглянем.

Они вместе осмотрели систему центрального отопления и печь, встроенную в крошечный шкаф-чулан под лестницей. Доктор задал множество вопросов, огромными шагами измерил расстояние от чулана до дверей хранилища.

Потрясенная Керли, которая сохраняла спокойствие с большим трудом, сочла действия медика нелепыми.

— Как же все произошло, доктор? — нетерпеливо спросила она. — Как он умер? У него такое красное лицо — очень необычно, правда? Что случилось?

— Вот я и хочу понять, мадам. — Коротышка бросил на нее такой напыщенный взгляд, что мисс Керли стало неуютно.

Словом, Джон, сбежав по лестнице, появился как раз вовремя. Он прошмыгнул мимо Майка с мисс Керли, дежурным жестом потряс руку доктору и вопросил:

— Где тело?

Вряд ли кто-нибудь видевший Джона Уидоусона в эти первые пять минут усомнился бы в том, что он искренне потрясен смертью кузена; однако слова и поступки мистера Уидоусона могли ввести в заблуждение кого угодно. Он подошел к дверям хранилища, замер на пороге и уставился на покрытую простыней фигуру на столе.

Джон не сделал даже попытки войти, а после короткого созерцания резко шагнул назад, похлопав изящными, цвета слоновой кости, руками — словно на музыкальных тарелках сыграл.

— Ужасно. Ужасно. Нужно его отсюда убрать. Отнести домой.

Майк хорошо знал этот уверенный, властный тон. Когда Джон так разговаривал, его распоряжения выполняли беспрекословно.

— Джина еще не знает, — сообщил младший кузен старшему. — Дай мне хотя бы предупредить ее. Пять минут.

— Хорошо. Но оставлять бедолагу здесь нельзя.

Оба совершенно забыли о докторе, и его робкое вмешательство их удивило.

— Мистер Уидоусон, не знаю, могу ли я высказаться…

— Уважаемый сэр, — перебил Джон. — Оставлять его ни в конторе, ни в хранилище нельзя. Есть у вас хоть одно веское возражение против этого?

Доктор замолчал. У него не было готовых аргументов, реальных оснований, которыми можно оперировать. В таких случаях побеждает тот, кто сильнее духом.

Майк пошел к лестнице.

— Дайте мне пять минут, — бросил он через плечо. — Я сообщу Джине.

Мисс Керли поспешила в свой кабинет — звонить мистеру Кэмпиону.

Служанка впустила посетителя в большую гостиную. Джина, облаченная в свободный костюм мужского покроя, разбирала утреннюю корреспонденцию на коврике у камина. Это зрелище — сидящая на коленях девушка в теплом темно-голубом костюме — было единственной отрадой для Майка за весь день. Позже он вспоминал, как ярко выделялись на белом коврике красные домашние туфли Джины, как вспыхнуло радостным удивлением ее лицо при виде гостя.

— Майк, лапочка, рада тебя видеть! Для кофе не рано? Я как раз собираюсь выпить чашечку.

Он спиной ощущал застывшую домработницу, нерешительно медлил. В голове мелькали невыносимо избитые фразы: «Джина, дорогая, мужайся…» Или: «Боюсь, у меня плохие новости». Или: «Джина, произошло ужасное несчастье».

Слова застряли в горле. Майк видел лишь радостную Джину — спокойную, прелестную, восхитительную.

— Он тоже выпьет кофе, миссис Остин. — Джина послала улыбку служанке, махнула рукой в сторону дивана. — Садись, невоспитанное создание, хватит таращить на меня глаза. В чем дело? Что, наш визит к Атертонам отменен? Ничего страшного. Да что с тобой?!

Майк тяжело сел, поднял глаза на Джину.

— Пол умер.

Она как раз хотела бросить в огонь несколько конвертов — и замерла. Эта застывшая поза, склоненная голова были гораздо красноречивее любого возгласа. Майк рухнул рядом с Джиной на коврик.

— Джина, я не хотел вот так выпалить… Господи, я болван!

Она резко повернулась к нему — лицо белее белого, огромные глаза потемнели.

— Расскажи. Что произошло? Автомобильная авария?

— Нет.

До чего же она близко!

Майк услышал собственные слова — осторожные, холодные.

— Он все время был в конторе. Его только что нашли. Хотят поднять сюда. Тебя… тебя следовало известить, видишь ли…

— Конечно, следовало. — Глубокий, мягкий голос звенел. — Майк, что произошло? Самоубийство?

— Я… мы… Мы не знаем.

— Но почему? Почему?! Ох, Майк, почему? Мы даже не спорили. У него не было причин, да? Так ведь, Майк?

— Держись, дорогая моя.

Он крепко сжал ее плечо, она прильнула к его руке.

Миссис Остин поставила на столик за диваном поднос с кофе — звякнули чашки, — с хитрым видом голубя-попрошайки посмотрела на хозяйку и гостя. Вот, значит, какие дела! Причем, видимо, уже не первый день. Хотя если мужчина не обращает на жену внимания, что ж, неприятности ему обеспечены. Да-да, таково мнение миссис Остин.

Джина заметила служанку, медленно встала.

— Мой муж умер, миссис Остин. Причина неизвестна.

На ее вытянутом лице, украшенном множеством подбородков, отразилось смятение.

— Нет! — Домработница суетливо загремела кофейной посудой. — Вот, выпейте, дорогая. Не помешает.

Джина села в большое белое кресло, покорно отхлебнула кофе. Служанка стояла рядом, не сводя глаз с лица хозяйки. Майк озадаченно наблюдал за этой сценой. До сих пор он воспринимал миссис Остин лишь как механизм для открывания дверей. И вдруг она чудесным образом превратилась в личность. Словно тень обрела плоть.

— Его доставят сюда, дорогая? — спросила домработница, и за ее вроде бы искренней скорбью послышалось скрытое ликование.

Джина посмотрела на Майка. Тот так и застыл на коленях у ее ног в неловкой позе.

— Его принесут сейчас? — спросила Джина.

— Да… Да, сейчас. — Майк с трудом встал. — Послушай, Джина, ты ничего не обязана делать, разве только сама захочешь, конечно. То есть…

Он растерянно замолчал.

— О, — произнесла миссис Остин и посмотрела на Майка. — Думаю, я вас поняла, сэр. Вот именно, бедной госпоже ни к чему пока видеть мужа. Я возьму все на себя.

Она сочувственно положила багровую ладонь на плечо хозяйки.

— Не тревожьтесь, милая. Ни о чем не тревожьтесь.

Майк смотрел на домработницу с восторженным ужасом. Какой практичный подход к смерти! Просто кровь в жилах стынет. Перед ним меркнет даже та жуть, которую Майк видел сегодня в хранилище. Миссис Остин вела себя по-доброму, каждой клеточкой источала сочувствие, дружелюбие — и одновременно смаковала трагедию с бесстыдным восторгом человека, изголодавшегося по развлечениям.

Майк взглянул на Джину. Та о чем-то размышляла: лицо белое, глаза темные, пустые.

В подобных случаях положено плакать. Какое облегчение, что Джина не такая, как все. Ей и в голову не придет вести себя «как положено». Вряд ли внезапная потеря Пола стала для Джины большой трагедией, однако это, конечно, огромное потрясение.

Майк попробовал разгадать мысли Джины, но тут его тронула за рукав миссис Остин.

— Можно вас на пару слов за дверь, сэр? Пожалуйста.

Торжественный тон едва скрывал восторженное любопытство, снедавшее домработницу. Майк покорно пошел за ней.

Туман еще не охватил город, однако на улицах было уже темно, как в полночь, а клубы едкого, насыщенного сажей воздуха делали очертания знакомых предметов неясными и расплывчатыми. Лондон напоминал старую коричневую литографию, чей автор не отличался вниманием к деталям.