Читаем без скачивания Летние истории - Каваками Миэко

В перерывах между работой или перед сном я стала перечитывать интервью Дзюна Айдзавы. Я нагуглила общество, в котором он состоит: сайт, соцсети, интервью с их основателем. Но о самом Айдзаве там практически ничего не было. Я даже не знала, настоящее это имя или псевдоним. Мне удалось найти только единственное фото в отчете об одном из прошлых симпозиумов, в уголке которого я обнаружила знакомый силуэт. Человек смотрел вниз, поэтому лица было не видно, но, судя по прическе и росту, это был Айдзава. На сайте общества висели публикации его членов, то есть людей, рожденных от доноров, но, сколько я ни листала их, Айдзавы там не было.

Я открыла на телефоне календарь и нажала на двадцать девятое число — единственный день, помеченный особым значком. В этот день проходил симпозиум, о котором мне в декабре рассказал Айдзава, и я планировала туда пойти. Однако едва я представила себе это мероприятие, как мне стало неуютно. Конечно, это шанс узнать, что думают люди, которые столкнулись с AID, которые, как и я, видят в нем свой последний шанс или, наоборот, категорически возражают против этой процедуры. Но стоило вспомнить о прошлогоднем рождественском собрании, как мой энтузиазм улетучился. Я уже не была уверена, стоит ли мне идти на этот симпозиум.

Впрочем, с другой стороны… Мне ведь есть что спросить у Айдзавы. Из того интервью в сборнике и речи на собрании я уже примерно представляла себе, как он относится к AID, но кое-что хотелось бы уточнить. Например, я уже поняла, что рожденные от доноров очень страдают от того, что их так долго обманывали. Но что, если бы им с самого начала рассказывали все как есть? Если бы у них было гарантированное право узнать, кто был донором? Устроило бы это Айдзаву или он все равно был бы против AID? Многие дети, рожденные вовсе не от доноров, тоже не знают какую-то часть своей родословной. В чем тогда разница? Вопросы роились у меня в голове, но чем больше я размышляла, тем меньше понимала, какие из них уместно задать человеку, лично столкнувшемуся с проблемой AID. Впрочем, на симпозиум я все же решила сходить.

Атмосфера показалась мне совсем не такой, как на прошлогоднем мероприятии. Зал был рассчитан человек на двести, и больше половины зрительских мест, полукругом расположенных вокруг сцены, уже были заполнены. Я села на крайнее место в заднем ряду и приготовилась слушать.

Первый доклад назывался «Искусственное оплодотворение с использованием донорской спермы в Японии: сегодняшние реалии и актуальные проблемы». Это были презентация законопроекта о репродуктивных методах лечения, который три года назад выдвинула Либерально-демократическая партия, и отчет о результатах работы консультативных групп. В ходе выступления докладчик несколько раз подчеркнул, что в своих воззрениях на репродуктивную этику и по соответствующей законодательной базе Япония сильно отстает от других стран, и призвал к немедленному проведению реформ.

Следующее выступление касалось вопросов отцовства, причем не только в случае AID, но и при использовании спермы умершего супруга, замороженной при его жизни, а также отношения японских властей к донорству яйцеклеток и суррогатному материнству. Докладчик приводил и анализировал судебные решения на этот счет. С его точки зрения, приоритетом является благополучие детей, при этом использовать людей как инструмент для размножения недопустимо. Чтобы защитить человеческое достоинство, полагал он, следует запретить любую коммерцию в репродуктивной области.

Затем был объявлен десятиминутный перерыв. Зрители поднялись с мест и начали расходиться. У сцены несколько человек — по всей видимости организаторы — разбирались с проводами для микрофонов, двигали столы и стулья для спикеров. Но никого, похожего на Айдзаву, в зале не было. Среди тех, кто регистрировал участников на входе, я его тоже не заметила. Он говорил, что обычно занимается организационной работой. Может быть, он отвечает за пиар, за какие-нибудь обновления на сайте и Фейсбуке и сегодня его здесь вообще нет. Я вынула из сумки пластиковую бутылку с чаем и стала пить не торопясь, ощущая, как жидкость течет по стенкам горла.

Еще во время первого выступления у меня стало стучать в висках, а на втором я уже с трудом сидела неподвижно. В последнее время я плохо спала и постоянно просыпалась.

Я видела, как зрители постепенно возвращаются на свои места. В зале стало темнее, и ведущий объявил следующий пункт программы — трехстороннюю беседу с участием ученого, врача и человека, зачатого от донора. По идее, меня эта часть симпозиума интересовала больше всего, но ученый целиком ушел в теорию. Прошло уже минут пятнадцать, а он и не собирался заканчивать. Голова моя уже раскалывалась. Я понимала, как все это важно, но сил больше не осталось.

Выйдя из зала, я отправилась в туалет, тщательно вымыла руки и посмотрела в зеркало. Видок еще тот. За волосами я никогда особо не ухаживала, и они выглядели тусклыми и всклокоченными. Брови были подведены криво, а тональник поплыл пятнами, что сводило весь эффект к нулю. Видимо, крем успел испортиться прямо в упаковке, я его купила не помню сколько лет назад. Что же она мне напоминает, эта вялая, нездоровая кожа? Точно, маринованный баклажан. Не шкурку, а разваренную зеленоватую мякоть. С трудом верилось, что эта измотанная, высохшая женщина в зеркале способна произвести на свет новую жизнь. Даже воображать этого не хотелось. Опершись руками на раковину, я медленно и вдумчиво сделала гимнастику для шеи. Внутри что-то хрустнуло. Потом я еще раз старательно вымыла руки и вышла в безлюдный коридор. В конце коридора был холл, где проходила регистрация на симпозиум. Там на диванчике сидел мужчина. Это был Дзюн Айдзава.

Пройти к эскалатору, не столкнувшись с ним, было решительно невозможно, так что, сжав ручки сумки, я направилась вперед. В тот самый момент, когда я думала, сказать что-нибудь Айдзаве или нет, наши взгляды встретились. Я непроизвольно кивнула, он, чуть поколебавшись, ответил тем же. Я собиралась пройти мимо, когда Айдзава обратился ко мне:

— Вы все-таки пришли. Уже уходите?

Его голос показался мне гораздо мягче, чем тогда в лифте. В руках у него был только бумажный стаканчик с кофе — ни сумки, ни портфеля. Черный джемпер, примерно такой же, как в прошлый раз, хлопковые брюки темно-коричневого цвета, черные кроссовки.

— Я хотела послушать до конца, но…

— Да, я понимаю, симпозиум длинный.

— А вы, Айдзава? Не пойдете в зал?

Он на секунду замер — видимо, не ожидал услышать свою фамилию из уст едва знакомого человека. А потом объяснил:

— Я дежурю в фойе для выступающих.

— Если что, моя фамилия Нацумэ, — представилась я. — Правда, визитки у меня нет, но…

Достав из сумки свой сборник двухлетней давности, я показала его мужчине.

— Я пишу прозу.

Айдзава удивленно поднял брови:

— Так вы писатель?

— Ну, книга у меня пока только одна, — призналась я и протянула сборник Айдзаве. — Держите!

Взяв у меня из рук книгу, он со словами «Вот это да!» принялся рассматривать обложку. Взглянул на название на корешке, внимательно прочел аннотацию и высказывания критиков — и только после этого поднял голову.

— Какая вы молодец. Я даже представить не могу, как это — написать книгу, — сказал Айдзава и подал книжку мне, но я ответила, что это подарок.

— Вы уверены?

— Да, — подтвердила я и несколько раз кивнула.

Держа в одной руке стаканчик с кофе, а в другой книгу, Айдзава подвинулся вправо, приглашая меня сесть рядом. Продолжая суетливо кивать, я присела. Некоторое время мы оба молча разглядывали мой сборник у него в руке. Мне было неловко. Скосив глаза вбок, я увидела перед собой голову Айдзавы, который теперь склонился над книгой и, упираясь локтями в колени, перелистывал страницы. Его волосы, разделенные посередине пробором и зачесанные назад, лежали так же ровно, как во время нашей прошлой встречи. Вблизи они казались еще тоньше и мягче. Такие послушные. Я вспомнила свои жесткие, тусклые волосы, которые только что рассматривала в зеркале.