Читаем без скачивания Персидские юмористические и сатирические рассказы - Голамхосейн Саэди

— Умоляю вас, помогите! Забрали Сайда и собираются упрятать его в сумасшедший дом!

— Сайда?

— Да, умоляю вас, помогите!

— Что такое, в чем дело?! Разве были какие-то основания?

— Да не знаю. Правда, в последнее время он был чем-то сильно расстроен, разговаривал сам с собой, то и дело размахивал кулаками и неистово кричал: «Знаю… но сказать не могу!» Мы все пытались успокоить его, умоляли объяснить, что с ним, но он только судорожно хватался за голову и выкрикивал: «Знаю, но сказать не могу!»

— А где он сейчас?

— В полиции!

— Когда его задержали?

— Два дня назад.

— В чем его обвиняют?

— Его обвиняют в том, что он в нетрезвом виде устроил демонстрацию на улице, а потом, когда его отвезли к врачу на освидетельствование, тот признал его невменяемым… Умоляю вас, сделайте что-нибудь!

«Что бы это могло значить? — подумал я.— Сайд чувствовал себя нормально, никогда ни на что не жаловался. Что касается алкогольных напитков, то он их вообще в рот не брал. Мог ли он в нетрезвом виде на людной улице устроить демонстрацию? Нет, здесь что-то не так!»

Я быстро оделся и вместе с женой Сайда поспешил в полицию.

— К сожалению, час назад его отправили в сумасшедший дом,— ответил нам дежурный.— Он вёл себя так буйно, что никто не мог с ним справиться. Два дня назад напротив меджлиса он собрал такую толпу, что было нарушено уличное движение. Это была настоящая демонстрация! На всю площадь он кричал: «Знаю, но сказать не могу!» Ясно, что он лишился рассудка.

Разговаривать дальше было бесполезно. Одно стало ясно: если мы не постараемся спасти Сайда, его на всю жизнь упрячут в дом умалишённых.

Взяв такси, мы помчались в больницу. Не буду описывать, с каким трудом нам удалось добиться разрешения на свидание с Саидом. Когда привели моего бедного друга, небритого, измученного, в наручниках, можно было подумать, что не два дня, а по меньшей мере два года провёл он в одиночной камере. Завидя меня, Сайд грустно улыбнулся, и мы по-братски обнялись. Никаких признаков психического расстройства я в нем не заметил, но его беспокойные, бегающие от страха глаза встревожили меня.

— Что случилось, Саид-джан? Давно ли ты заболел?

Он посмотрел мне в глаза, помолчал немного, а затем спокойно ответил:

— Знаю, но сказать не могу!

— Что ты имеешь в виду?! Может быть, тебя мучают кошмары или приснился какой-нибудь страшный сон?

— Не спрашивай меня ни о чем! Лучше подумай, как вытащить меня отсюда. Возможно, позже я смогу рассказать тебе, в чем дело.

Убедившись, что все его слова и поведение вполне разумны, я направился к главному врачу и изложил ему свою точку зрения. Вначале он наотрез отказался выпустить Сайда, но после долгих уговоров, хлопот и беготни по разным инстанциям нам все-таки удалось взять его домой. Но, увы, это был не прежний Сайд, а какой-то надломленный, задумчивый, грустный человек. Как-то раз, выбрав подходящую минуту, я осторожно попытался выяснить, что беспокоит его.

— Знаю, но сказать не могу! — тяжело вздохнув, ответил он.

— Саид-джан, послушай,— продолжал я,— вот уже много лет мы дружим с тобой. Ты всегда доверял мне свои тайны. Скажи, что тебя мучит? Я готов всем чем могу помочь тебе. Может быть, ты растратил казённые деньги?

— Разве я способен на такие вещи?

— Не убил ли ты кого-нибудь?

— Ты знаешь, что я курицу зарезать не в силах. Могу ли я убить человека?

— Что же в таком случае ты натворил?

— Ничего! Просто знаю, но сказать не могу!

Здесь моё терпение лопнуло. Я принёс Коран, положил его перед Саидом и поклялся, что, если он доверит мне свою тайну, я никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не выдам её.

Подумав, он поднял голову и спросил:

— Клянёшься?

— Клянусь!

— Тогда слушай! — сказал он, нервно закуривая сигарету. — Месяц назад я шёл домой по улице Надери. Случайно мне повстречался Махмуд. Мне сразу бросилось в глаза, что он чем-то обеспокоен. «В чем дело? Что с тобой?» — спросил я. (О, лучше бы язык мой тогда отсох и не произнёс этих слов!) Махмуд вздохнул и ответил: «Если поклянёшься свято хранить молчание, я поведаю тебе одну тайну, потому что больше молчать не в силах. Облегчи мою душу — я все равно не выдержу! Но сначала поклянись!» Я поклялся. Махмуд подошёл ко мне близко и на ухо прошептал эту тайну, затем облегчённо вздохнул, попрощался со мной и ушёл. Я почувствовал, что грудь моя наполняется раскалённым свинцом, перед глазами заплясали огненные круги. Когда я добрел до автобусной остановки, мне показалось, что вся очередь уже знает, какую страшную тайну я несу в себе. Мне хотелось крикнуть: «Ага-джан, дорогие мои, все это не так, как вы думаете, на самом деле это вот как!» Но тут же я вспомнил о слове, данном Махмуду, и прикусил язык.

Дома меня встретила встревоженная жена, уложила в постель, умоляла сказать, что произошло.

Я отвечал: «Знаю, но сказать не могу!»

Чтобы хоть немного отвлечься, я попробовал перелистать журнал, но сразу же наткнулся на глухие намёки, касающиеся тайны, которую мне доверил Махмуд. Я отшвырнул журнал, вскочил с постели, готовый бежать к главному редактору и рассказать ему, как в действительности обстоит дело… Но, увы, я все знал, но сказать ничего не мог!

Меня разбирало любопытство. Что же это за страшная тайна?

Взглянув умоляюще на Сайда, я стал просить:

— Ну говори же, говори! Клянусь всеми святыми, я не скажу никому ни слова.

— Потерпи ещё немного. Уже близок конец. Я не мог больше жить с этой тайной. Дома, на работе, в кино, библиотеке проклятая тайна Махмуда — да не видать ему счастья в жизни! — преследовала и изводила меня. Как часто в гостях разговор словно нарочно перекидывался на эту проклятую тему! Присутствующие рассказывали разные небылицы, враки, и самое большее, что я мог себе позволить,— это покинуть гостиную и выкрикнуть из коридора: «Я знаю, но сказать не могу!» Моя голова поседела, зубы стали крошиться: так крепко стискивал я их, чтобы не обронить роковые слова.

И вот однажды я не выдержал. Выбежав на площадь около меджлиса, я стал созывать народ.

«О люди, идите сюда,— кричал я,— идите быстрей! Я хочу рассказать вам одну тайну. Я обещал Махмуду молчать, но дальше терпеть не в силах, будь что будет, но я все расскажу!»

Вокруг меня собралась огромная толпа. Все хотели взглянуть на меня, узнать страшную тайну. Когда же, наконец, я открыл рот, чтобы заговорить, мне показалось, что кто-то схватил меня за горло и стал душить. Я онемел, в глазах у меня потемнело, и я едва успел выкрикнуть: «Знаю, но сказать не могу!»

Толпа ещё теснее обступила меня. Уличное движение было перекрыто. Одни говорили: «Перепил, оставьте его в покое!», другие: «Переел!». «Жена небось довела!» — кричали третьи.

Но я-то прекрасно сознавал, что не пьян, не чокнутый и что

жена тут ни при чем!

В конце концов появилась полиция, меня схватили и привели в участок. А что было дальше, ты сам лучше знаешь.

Сайд умолк. Во мне все кипело! Не в силах скрыть своего волнения, я бросился к нему и чуть не на коленях простонал:

— Саид-джан, дорогой, расскажи! Заклинаю тебя всеми, кого ты любишь, в кого веришь, раскрой мне свою тайну. Скажи мне все — терпеть больше не в силах!

Он поднял голову, посмотрел в упор в мои умоляющие глаза и спросил:

— Можешь дать слово, что будешь молчать и никому, ни при каких обстоятельствах ничего не скажешь?

— Даю слово чести!

— Можешь ли поклясться, что эту страшную тайну унесёшь с собой в могилу?

— Клянусь Аллахом, что никто, никогда, ничего от меня не узнает! Эта тайна умрёт вместе со мной!

Наклонившись, он сказал мне на ухо:

— В тот день Махмуд рассказал мне, что…

Затем он выпрямился, облегчённо вздохнул и зашагал по комнате.

— Ну наконец-то наступило облегчение! — воскликнул он. — После стольких дней терзаний я смогу спокойно спать!

Сайд ушёл. Но вот уже десять дней, как я мечусь, подобно обезглавленной курице. Эта ужасная тайна не даёт мне покоя. Я весь истерзан, схожу с ума. Хочется всем, и в том числе вам, рассказать о ней, но не могу! Не сетуйте на меня, я ведь дал клятву молчать! Знаю… но сказать не могу!..

Как ухаживать за мужем

Если бы вы встретили Хабиба, вы бы его не узнали. Но мы с ним водим дружбу не первый год, и я все же узнал его, хотя он очень переменился.

Прежде это был бойкий, энергичный, компанейский парень, любитель поесть, повеселиться, пошутить — что называется, душа общества. Он много зарабатывал и много тратил. Всегда прекрасно выглядел: щеки розовые, лицо круглое, походка твёрдая. Поглядели бы на него теперь! Точно лихорадкой болен: щеки впали, лицо бледное, походка — нога за ногу заплетается. Короче говоря, Хабиба не узнать.