Читаем без скачивания Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница - Василе Александри

Поэма «Свадьба Замфиры» вызвала восхищение Титу Майореску, который перепечатал ее в «Конворбирь литераре» и, следуя совету Славича, пригласил Кошбука в Бухарест. Поэт принял приглашение и в 1889 году переехал в столицу Румынии, но там не нашел общего языка с высокомерным руководством «Жуними», для которого он, как, впрочем, и Караджале, и другие писатели, выходцы из народа, был просто неотесанным, хотя и талантливым, мужланом. Кроме того, мучила бедность. Хотя вышедший в 1893 году первый сборник стихов «Баллады и идиллии» завоевал поэту большую известность, жизнь не стала легче. Долгие годы по утрам он реферировал и переписывал всевозможные бумаги в архитектурном отделе Министерства образования, а в послеобеденные часы корпел над выпуском развлекательного иллюстрированного журнала, не имевшего ничего общего с серьезной литературой. Не удивительно, что Кошбук мечтал тогда возвратиться в Трансильванию, а в редкие свободные часы писал стихи, многие из которых были насыщены страстной социальной критикой. Таковы поэмы «Ex ossibus ultor» («Из могилы поднимается мститель», 1894), «In opressores» («Против угнетателей», 1893), «Дойна» (1894) и «Мы хотим земли» (1894). Последняя поэма стала в буржуазной Румынии революционной, долгое время запрещенной песней. Когда она была опубликована впервые, руководители «Жуними» ее решительно отвергли, а через тринадцать лет, во время крестьянского восстания, жандармы энергично разыскивали автора-подстрекателя, чтобы примерно покарать его за посягательство на устои государства.

В «Балладах и идиллиях», как и в следующем сборнике — «Нити пряжи» (1896), Кошбук осуществил поэтическую монографию деревни, отобразил жизнь крестьянина во всех ее важнейших событиях — рождение, детство, любовь, свадьба, борьба за существование и смерть. Он даже попытался создать поэтическую национальную эпопею, но вскоре отказался от своего замысла, примирившись с мыслью, что время эпоса миновало. Однако многие поэмы, написанные как вехи задуманной эпопеи, например «Atque nos» («И мы»), «Свадьба Замфиры» или «Смерть Фулджера», навсегда останутся в румынской поэзии прекрасными поэтическими памятниками крестьянской жизни.

В 1901 году вместе с прогрессивным прозаиком и поэтом Александру Влахуцэ (1858–1919) Кошбук основал журнал «Сэмэнэторул» («Сеятель»), продолжавший демократическую линию журнала «Ватра» и выступавший за литературу, близкую народу. Однако вскоре оба основателя покинули редакцию, так как влиятельные круги требовали, чтобы журнал проповедовал классовое примирение и великорумынский шовинизм. Вскоре вышли еще два сборника стихов Кошбука: «Дневник бездельника» (1902) и «Песни отваги» (1904); в последней, отдавая дань своим обычный темам, он воспевал самоотверженность и героизм простых солдат в боях за независимость родины, но в то же время не скрывал трудностей и ужасов войны.

Поэт не остался равнодушен к трагическим событиям 1907 года. Его старые стихотворения «Мы хотим земли» и «За свободу» вновь зазвучали страстным призывом к бунту. Кроме того, он написал еще ряд новых антимонархических и революционных стихов, как «Притча сеятеля» или «Позабытая земля». Перу Кошбука принадлежат также прекрасные переводы классических творений мировой литературы, в частности «Сакунталы» Калидасы, «Одиссеи» Гомера, «Энеиды» Вергилия, «Мазепы» Байрона, «Дона Карлоса» Шиллера и лучшее переложение на румынский язык «Божественной Комедии» Данте. Последние годы жизни поэта были омрачены трагической смертью единственного сына, а затем — первой мировой войной, когда на него свалились новые нравственные и материальные испытания.

Умер Кошбук 9 мая 1918 года, оставшись в памяти читателей как наиболее значительный поэт румынского крестьянства, певец родной природы, любви, социального возмущения, мужества и борьбы. Неоценимой оказалась его роль для дальнейшего развития румынской литературы, так как из-за пагубной, но весьма интенсивной деятельности бесталанных подражателей Эминеску в поэзии Румынии царила упадническая атмосфера, проникнутая безнадежностью и лишенная какой-либо перспективы. По сути дела, Кошбук воскресил и вновь окрылил поэзию, вооружил новыми художественными ценностями, вдохнул в нее свежие силы, открыл перед ней бескрайние горизонты.

В последние два десятилетия XIX века главенствующее до тех пор влияние «Жуними» фактически себя изжило и стало мешать развитию литературы. Не удивительно, что эта литературная группировка подвергалась ожесточенным нападкам. Так, журнал «Литераторул» («Литератор»), издававшийся с 1880 по 1919 год поэтом Александру Мачедонским (1854–1920), энергично выступал за сближение румынской поэзии с французским символизмом. Однако румынский символизм, наиболее яркими представителями которого были тогда Димитрие Ангел (1872–1914) и Штефан Петикэ (1877–1904), так и не оформился в единое литературное движение, а остался конгломератом всевозможных течений и школ, выступавших в целом за обновление поэзии и очищение ее от штампов и казенщины.

Весьма значительную роль в дальнейшем движении вперед румынской культуры в целом, и литературы в частности, сыграл орган молодого социалистического движения Румынии — журнал «Контемпоранул» («Современник»), выходивший между 1881 и 1891 годами и противопоставивший эстетическим теориям «Жуними», берущим свои истоки в идеалистической немецкой философии, концепцию материалистическую, основанную на трудах Маркса, Энгельса и русских революционных демократов. Теоретик румынского социалистического движения тех лет и его основной литературный критик Константин Доброджану-Геря (1855–1920), выходец из России, эмигрировавший в Румынию, в своих многочисленных статьях и книгах дал первые образцы марксистского анализа литературных произведений. Большой отклик и, главное, плодотворные последствия имела острая полемика между Доброджану-Геря и Майореску по вопросу о природе и миссии искусства, о его взаимоотношениях с социальной действительностью, полемике, в которой Майореску ратовал за «искусство для искусства», а Геря убедительно выступал за искусство общественно значимое и ставящее перед собой вполне определенные социальные цели.

Ознаменовав собой новый подход к литературным явлениям, молодая марксистская критика, делавшая тогда лишь первые шаги и впоследствии освободившаяся от узкого догматизма и вульгарного социологизма, предопределила дальнейший расцвет румынской литературы, основанной на творениях бессмертных классиков — Василе Александри, Михая Эминеску, Иона Луки Караджале, Иоана Славнча и Джеордже Кошбука.

А. Садецкий

ВАСИЛЕ АЛЕКСАНДРИ

Стихотворения

ДОЙНА

Перевод В. Луговского

Дойна, дойница!Где ты, милая девица,В золотых цветах косицы,Губы — ярче заряницы?

Хорошо с такою милой,С голубицей сизокрылой,С сердцем, полным гордой силой!

С белокурой недотрогой,Схожей с ланью быстроногой,Нежной полною тревогой!

Соловей неутомимый,Я в прохладе нелюдимойСпел бы дойну о любимой!

Дойна, дойница!Ружьецом бы мне разжитьсяДа с топориком сродниться,Не тужить — а веселиться!

Под седло б мне вороного,Что черней греха людского, —Горделивого и злого!

Семерых бы мне с мечами,Братьев с гневными очами.На конях, чье имя — пламя!

Мне б орлиный лет и зренье,Пел бы яростно весь день яДойну гнева и отмщенья!

Дойна, дойница!Слышишь, милая моя ты,Всем клянусь, что сердцу свято,Стать тебе роднее брата!

А коню наказ мой краток:Ты лети быстрей касаток,Бурей вдоль лесов косматых.

Братьям молвлю: — Вот что, братья,Клятву дам пред вашей ратьюБасурманов убивать я!

Гей, пошло на битву братство,Час настал освобождатьсяОт языческого рабства!

1842

СТАРАЯ КЛОАНЦА

Перевод В. Шора

В зарослях Клоанца[1] бродит,В небеса глядит она:Там, печальна и бледна,То за облако заходит,То сияет вновь луна.

Нынче ночью полнолунье;И подалее в кустыТам, где заросли густы,С прялкой прячется колдуньяИ хрустят ее персты.

Шепчет бабка, нить свивая:— Убирайся, дьявол, прочь,Пусть тебя поглотит ночь!Хочешь ты, проклятый, знаю,Фэт-Фрумоса[2] уволочь.

Пусть веретено кружится,Пряжу тонкую прядет,Пусть ушами конь прядетИ сюда летит, как птица;Пусть мой Фэт-Фрумос придет!

Если ж не захочет милыйТотчас полететь ко мнеНа горячем скакуне,Пусть он будет взят могилой,В адском пусть горит огне!

Пусть в когтях нечистой силыКорчится от страшных мук,Пусть лишится ног и рук,Пусть он будет вздет на вилыИли на железный крюк!

Пусть Страшилищем ЗеленымБудет он всегда гонимИль чудовищем иным:Храконитом разъяренным,Кровососом — духом злым!

Бабка воет, бабка стонет,И жужжит веретено,Но невидимо оно:Бледный месяц в тучах тонет.Все вокруг черным-черно.

— Приходи же, мой желанный,Хоровод оставь тотчас,Берегись девичьих глаз:Взгляд их, ласковый, обманный,Порчу наведет как раз.

В холе б я тебя держалаИ своею ворожбойОтвела бы глаз дурной,Отвела б гадюки жалоОт тебя, любимый мой.

Летним вечером ты дойну,Заблудившись, пел в лесу.Увидав твою красу,Шелк кудрей и стан твой стройный,Горе в сердце я несу.

Ах, я чахну без надежды,Я хочу тебя ласкать,От себя не отпускать,Царские хочу одеждыДля тебя, дружок, соткать!

Дни проходят и недели…Как тебя приворожить?Длинную свила я нить,Мне остался клок кудели,Мало мне осталось жить…

Ах, мне не снести страданий!Ах, ему я не мила!Бот к концу кудель пришла… —Бабка издает стенанья,Смотрит в сторону села,

А затем кричит визгливо,На восток оборотясь:— Слушай, тьмы и мрака князь,Слушай, враг небес спесивый,Ты, что мучаешь, ярясь,

Род людской и час мученийПревращаешь в сотню лет;Сеятель грехов и бед;Ты, за несколько мгновенийОбходящий целый свет!

Я зову тебя, слабея,Мне не жить теперь, не прясть,На меня нашла напасть!Помоги! Не зря тебе яДушу отдала во власть!

И на вопль колдуньи сразуОтозвался серный ад;Опахнул старуху чад;Два горящих красных глазаНа нее из тьмы глядят.

Говорит ей черт лохматый:— Кончится твоя беда:Приведу его сюда!Повози за то меня тыНа себе вокруг пруда.

Бабка сладила с нечистымДело пополам с грехом.Сатана на ней верхомЕдет с гиканьем и свистом,Словно на коне лихом.

Хочет поскорей старухаНа себе юнца женить.Размоталась пряжи нить,Что есть силы, что есть духуСтала бабка семенить.

Любострастница седая,И ужасна и смешна,Скачет бешено она;На старухе восседая,Хрипло воет Сатана.

И несется за КлоанцейПризраков зловещих рой;Все увлечены игройИ кружатся в диком танцеПредрассветною порой…

Лес грохочет, сотрясенныйСтрашным смехом Сатаны,И до самой глубиныРастревожен омут сонный —Царство вечной тишины.

Мчится бабка… Треплет ветерКосмы спутанных волос…Вся она во власти грез,Жаждет, чтоб попал к ней в сетиНедоступный Фэт-Фрумос.

— В холе я б его держалаИ своею ворожбойОтвела бы глаз дурной,Отвела б гадюки жало, —Только б стать ему женой!

Лес гудит, рябится омут,Но вдали петух поет:Черта оторопь берет…Сатана и ведьма тонутВ глубине стоячих вод.

Волны пенятся и плещут.По воде круги идут.Взбаламучен тихий пруд,Камыши вокруг трепещут,Филины крылами бьют.

Постепенно затихаетПлеск спадающей волны…Дремой заросли полны…В просветлевшем небе таетСеребристый диск луны.

Слышит путник одинокий,Проходя в ночной тиши,Стон мятущейся души:— Что же медлишь ты, жестокий,Мой желанный, поспеши!

В холе я б тебя держалаИ своею ворожбойОтвела бы глаз дурной,Отвела б гадюки жалоОт тебя, любимый мой…

1842