Читаем без скачивания Трамвай номер 0 - Олег Георгиевич Холодный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я стою внизу лестницы в дерматиновых растрескавшихся сапожках с искуственным мехом, в красной ватной куртке и шапке ушанке с оторвавшимся шнурком на правом ухе. Вверху лестницы стоит ОНА. Обворожительная, горячая, манящая, недоступная и непостижимая. Смуглая темноволосая и кареглазая девочка из старшей группы. На ней жёлтая куртка на синтипоне, красные джинсы и зелёные сапожки. Она смотрит на меня и насмешливо улыбается самой загадочной из всех улыбок. Она жует жвачку, и весь подъезд до пор проникнут одуряющим, от английского odour, запахом спелых сладких бананов. И я робко, заикаясь и краснея прошу её оставить мне немного пожевать, если она только сможет.
Мы с сестричкой сидим на диване. Диван старый, пузатый и пружинный, обтянутый выцветшей и протёртой голубой тканью, шершавой на ощупь. Перед нами круглый тёмный ореховый стол, накрытый кружевной белой скатертью, на нём стеклянный, гранёный как гранат, тоже пузатенький графин, в нём сладковатая кипячёная вода. И справа, и слева от дивана высятся стопки газет и журналов — комсомольская правда, известия, крокодил и перец. Обвязанные картонной верёвкой пыльные подшивки номеров с 50-х годов и до недавнего, преперестроечного прошлого.
Бабушка и дедушка куда-то ушли, и мы с ней тут одни. День жаркий, но на бабушкиных шести сотках всегда прохладно из-за вечной тени, низвергающейся с полувековых яблонь, груш и слив. Груша — дичок. На мне трикотажные шортики и маечка, на сестрёнке порезанные джинсы и голубой китайский балахон, золотистые волосы собраны в хвостик.
Она поднимает балахон, под которым неожиданное белое нежное ароматное тело и карминовым шёпотом говорит: "Смотри, какие они красивые. Если их потереть, они будут расти. Попробуй". И я пробую. Мне нравится, а они и вправду растут и становятся твёрже. У меня появляется странное тянущее и дразнящее ощущение между ног. "Слушай, а она у меня зудеть начала. Как-то неприятно это", — также шёпотом сообщаю я ей. "Ничего, я думаю, это пройдёт", — говорит она, — "Знаешь, я в кино видела, что тёти с дядями писю в писю суют. Но мы так не будем. Мне кажется, это больно". Я с ужасом представляю, как пытаюсь засунуть свою в точно такую же у сестры и бледнею: "Нет, не надо. Всё равно ничего не получится".
Взрослые ушли на кухню. Её родители и мои родители сидят на табуретках вокруг квадратного раскладного стола, пьют чёрный чай без сахара с шоколадным вафельным тортиком и разливают по выпуклым рюмашечкам карий коньяк. А нам на алюминиевом подносе с цветочной чеканкой в комнату отнесли импортное какао с коричневым зайцем на жёлтой пластмассовой банке и по кусочку невесомого птичьего молока.
У неё есть дэнди. С полчаса мы очень серьёзно пытаемся пройти принца поочереди. Я всё время сваливаюсь на острые серые шипы в ямах, она проигрывает в поединке на саблях загорелым усатым мужикам в чалме и шароварах. Какао успевает остыть и покрыться плотной липкой масляной плёнкой, которая наматывается на чернёные серебряные ложечки. Птичье молоко уплетается со счастливыми улыбками всухомятку, и мы начинаем беситься.
У неё светлые-светлые волосы и голубые здоровущие глаза, как у кошки. Мы только приехали с танцевального конкурса из Видного на Москвиче её папы, где заняли в изнурительной, особенно во время джайфа, борьбе второе место. Я в классических брюках с высоким поясом и белой рубашке, огромная медно-коричневая копна мелких кудрей надёжно зафиксирована лаком. На ней свободная серая мини-юбка и белая кружевная блузка с декольте.
Она заскакивает на упругий диван, хватает боковую подушку и, припрыгивая на одной тоненькой ножке, нетерпеливо машет мне рукой. Я с хохотом залетаю к ней, наверх, и тут происходит нечто — она локтём проворно выключает в комнате свет и валит меня на спину. Скользкие белые пуговки моей сорочки всё время выскальзывают из ёё острых пальчиков, и мне удаётся вырваться из-под девочки, которая заметно меня сильнее, рвануть дверь и вылететь в залитый пыльным жёлтым светом коридор. Она выходит вслед за мной, вся насквозь разобиженная, и явно ничего не понимает в произошедшем. Я, впрочем, тоже.
Демон
Два непохожих ритма. Чужие и свои шаги. Свои шаги среди чужих
узнаёшь наощупь. Что-то покалывает, когда узнаёшь снаружи. Когда
твой ритм попадает в резонанс к ритму иного человека. И вы
идёте, два таких разных кошака, но совершенно одинаково, и не
понимаете, что вдруг случилось, всё страньше и страньше.
Даже не заметив того, кто шагал в ногу, ты запомнишь это
ощущение. И вспомнишь гораздо позже, когда лавина твоих соратников
подхватит тебя и понесёт к Зимнему — в последний раз.
Задумавшись об этих ощущениях, понимаешь, зачем солдат учат
маршировать.
Я кладу ноги небрежно, как проволочная кукла в руках марионеточника.
Вихрастый — вторая кукла — подпрыгивает при каждом шаге. Он
резво машет руками, словно живущими в отдельном от ног
музыкальном размере. В третьем размере свингует его голова,
вертящаяся по сторонам. Квадрольно-триольный ритм. Я заложил
руки в карманы, сгорбился, изучаю горизонт. Чирк-чирк — и
свежий дымок заструился к Господу.
***
Излюбленное место на крыше — надстройка вентиляционной шахты. В
народе называется «яйцегрелкой». Эта замечательная штуковина
служит и столом, и скамейкой, и кроватью. «Карлсоны» уважают её
за сухость и теплоту в любое время года — с неё стекает
вода, на ней тает снег. Разумеется, при наличии должного роста
и определённой длины, её можно использовать и в качестве
любовного ложа, однако до траходрома она не дотягивает по
площади, хотя и превосходит диван по жёсткости.
Но нам нужнее стол, и мы выставляем на игровое поле авангард — белое
полусладкое. Бокалы прилагаются — Богемия. Табак делает
залп — два из трёх! Мышка элегантно достаёт слимы и эффектно
прикуривает. Вихрастый морщится, я выпускаю колечко. Оно
зависает над Мышкой нимбом, но заколотые над ушами волосы торчат
рожками.
***
Конструктор гостиничного комплекса разбросан в беспорядке. Этот
«лего» — явно некомплект. Мы не без труда находим пристанище
автобусов. Автобусы взяла в окружение толпа школьников,
увешанных ракетницами и гатлингами. При ближайшем рассмотрении
артиллерия оказывается поклажей. Молодняк в Москве транзитом –
перекусить по дороге в Германию. Полная параллель школяров
отправляется практиковать язык и обмениваться опытом с der
kinder’ами. По прошествии офигения Мышки от моей коварной
внешности, я беру её на абордаж. Точней сказать, на плечо. Она
визжит и машет ногами — ноги я направляю на Вихрастого, и он
ретируется. Шикарные ощущения.
***
