Читаем без скачивания Империя - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь наставники занимались новым поколением – давали им те же упражнения, заставляли совершать такие же забеги и вступать в схватки, когда юнцы уже едва держались на ногах. Плистоанакс ухмыльнулся, вспоминая эти тренировки. Интересно, есть ли сейчас кто-нибудь, говорящий: «Еще раз», когда все уже падают от усталости. Его били по рукам до синяков и ссадин, ноги у него опухали, ребра трескались с хрустом, и нос был сломан десяток раз. Но он все равно собирался и, харкая кровью, говорил: «Еще раз», жестом показывая, чтобы они начинали снова, пока противники ничего уже больше не могли, только таращились на него пустыми глазами.
Тут Плистоанакс обернулся и посмотрел на того, кто вез для него воду и щит, кто выехал из Спарты рядом с дядей Никомедом. Дорион еще не слез с коня. Вместо этого он оглядывался – нет ли где врагов или какой-нибудь другой угрозы. Заметив на себе взгляд царя, Дорион вопросительно вскинул подбородок, но ничего не сказал. Плистоанакс молча кивнул. Тогда они были мальчишками. Тренировки, поединки, поднятие камней и железа добавляло рельефности мышцам их плеч и ног. Дорион стал его самым преданным товарищем, доверенным человеком. Плистоанакс мог лишь удивляться этому, хотя думал, что понимает. Мальчик, назначенный эйреном их группы в лагере, хотел за кем-то следовать, даже нуждался в этом. Дорион выбрал Плистоанакса, но только после того, как тот доказал, чего стоит. Значит, Дорион способен поступиться своей гордостью. Плистоанакс улыбнулся, вспоминая, как, возвышаясь над припавшим на колено соперником, протянул ему руку. Дорион взялся за нее и встал. Плистоанакс опередил его. Цари подыскивают себе личных стражников в агогэ, когда проверяют их.
Перешеек между Пелопоннесом и материком был местом голым, неприютную пустоту скрашивали лишь несколько корявых олив, которые, вероятно, росли здесь еще в детстве Гомера. Вдалеке блестело море, похожее на серый кованый металл. Полоса земли была совсем неширокой. Когда-то ее перегораживала стена, хотя теперь даже камней от нее почти не осталось. Интересно, подумал Плистоанакс, у скольких домов, отстроенных после землетрясения, стены сложены из взятых здесь каменных блоков? Хотя какая разница. Стену сложили во времена, когда персидская армия беспрепятственно опустошала эти земли и жгла города. Спарта разбила вражеское войско, и с тех пор стена им не нужна. Они сами вновь стали стенами.
Глядя на приближающуюся небольшую группу афинян, Плистоанакс невольно подумал о стенах, возведенных этими людьми от их города к морю. Мало того что они окружили камнем Афины. Это уже было своего рода оскорблением. Стены, протянувшиеся до порта Пирея, еще хуже. Это вызов.
Коней оставили Дориону, а Плистоанакс с дядей двинулись навстречу чужакам. Те явились втроем, за ними пони тянули небольшую повозку. Эти люди явно пришли из Афин пешком, что вызвало у Плистоанакса мимолетное раздражение. Важно ли, что они выбрали местом встречи перешеек? Говорят, афиняне – люди изощренные. Плистоанакс ощущал свою юность и недостаток опыта как тяжелый груз. Афиняне – драматурги, ораторы… мастера и торговцы. Они наверняка хитрые бестии, каждый из них.
По сравнению с ним они еще и изнеженные, подумал Плистоанакс. Ему не нужно было прикасаться к рукояти меча, он и так знал, что его копис на месте, свисает с пояса. Отцовский. Он стал частью его самого. Плистоанакс понял, что не боится гнева афинян, только бы они как-нибудь не обхитрили его и не выставили дураком. Он стиснул челюсти. Он достиг совершеннолетия и стал военным царем Спарты. Эфоры хотели ехать с ним. Плистоанакс улыбнулся, вспоминая, какие у них были лица, когда он дал им ответ.
Сидеть тут было не на чем. Трое афинян встретились с двумя спартанцами. Двое, шедшие по обе стороны от лидера, разительно отличались друг от друга, заметил Плистоанакс: один долговязый, другой – коротышка. Выправка у обоих не солдатская. Однако шагавший в центре смотрелся орлом. При нем тоже был спартанский копис. Связь со Спартой подразумевала и его имя, хотя с Кимоном Плистоанакс никогда не встречался.
Спартанский царь терпеливо ждал. Он не заговорит первым. О встрече просили афиняне, несмотря на то что между ними продолжалась война. Плистоанакс с молчаливым интересом переводил взгляд с одного из пришедших на другого, оценивая их туники и плащи, сандалии и кольца. Экипировка не военная. Вероятно, это тоже намек.
– Я Кимон, сын Мильтиада, – наконец произнес афинянин. – Со мной Анаксагор и Зенон, оба свободные граждане Афин. Я имею честь говорить с великим царем Плистоанаксом?
Никомед открыл было рот, чтобы ответить от лица своего племянника, но молодой человек, как и в случае с эфорами, величественно поднял руку. Спартанскому царю не нужен никто, чтобы говорить. Плистоанакс был гневлив, но, кроме того, молод, имел широкие плечи и сильные ноги. Он был быстрее и опаснее всех, собравшихся здесь. Понимание этого проявлялось в том, как он стоял и улыбался во многом уступавшим ему людям.
– Я Плистоанакс. Ты просил о встрече, архонт Кимон, на условиях перемирия. Я пришел. Чего ты хочешь?
Кимон сглотнул. Он всегда ценил привычку спартанцев говорить кратко. Казалось, молодой человек, который словно высился надо всеми, хотя ничего для этого не делал, был из этой породы. Несмотря на молодость, руки и ноги у Плистоанакса уже исполосованы белесыми шрамами – светлые линии на загорелой коже. Нос ему явно не раз ломали. Кимон заставил себя вдохнуть. По дороге к перешейку он обсуждал со спутниками возможные исходы встречи. Перикл предложил ему в компаньоны именно этих двоих за их проницательность, но реальный разговор с царем Спарты напоминал прыжок в ледяную реку. Мысли замерзали. Если спартанец увидит их слабость, то наверняка ответит «нет». Кимон заговорил медленно, давая себе время подумать:
– Владыка… Афинское собрание наделило меня полномочиями. Мы желаем… заключить перемирие. Прежде мы были союзниками. Война разрушает хорошее.
Дядя Никомед откашлялся, пригнув голову к кулаку. Плистоанакс, не взглянув на него, сказал:
– Вы так считаете? Я не согласен. Война оттачивает. У меня есть новое поколение. Его нужно приучить к крови, как приучили их отцов и братьев при Платеях, при Танагре.
Он намеренно упомянул возглавленное Афинами нападение на войско спартанцев. Кимон кивнул, как будто обдумывая его слова.
– А что до наших кораблей, сожженных в Аргосе, или убитых наших… – начал было он.
– Да. Такова природа войны, – перебил его Плистоанакс.
Он поймал
