Читаем без скачивания Империя - Конн Иггульден

– Мы потратили еще девятьсот, – пробормотал Перикл.

Настал черед Кимона моргнуть. Сумма была больше, чем он мог представить, не содрогнувшись.

– Сокровищница Делоса? – спросил он.

Перикл кивнул. К его удивлению, Кимон помрачнел:

– Ее собирали на флот.

– И мы содержим флот, – быстро отозвался Перикл. – Мы не нарушили клятву. Пусть даже вдобавок потратили деньги на защиту Афин. Сокровищницу Союза мы восстановим, если добьемся мира. Хорошо. Десять талантов. Я поручусь своим именем.

– Отлично!

Угрюмость сошла с лица Кимона, как небо расчищается от облаков, когда выходит солнце. Он протянул руку, Перикл с жаром пожал ее и, не выпуская, спросил:

– Ты и правда думаешь, что Спарта согласится?

– Я бы поставил на это свою жизнь, – ответил Кимон и улыбнулся, все его тревоги развеялись. – Можно мне посмотреть на твоего сына?

– Конечно, – сказал Перикл, и они вошли в дом, оставив за дверями кислый воздух политических сделок.

19

Плистоанакс вместе со своим дядей Никомедом ехал верхом в сторону перешейка. Хотя кони были сильные и быстрые, он предпочел бы бежать. Были времена, когда он испытывал чистое счастье, ощущая под босыми ногами нагретую летним солнцем дорогу и петляя на цыпочках по округе, как нитка, которую мотают на катушку. Он выиграл десяток длинных забегов, после того как узнал о смерти царя в лагере агогэ. Новость эта словно разомкнула в нем какой-то замок, он сам не понимал. Но с того момента он ни разу не был близок к проигрышу. Возможно, царем он стал по воле Судьбы и богов, но все равно намеревался быть достойным этой роли. Человека, готового умереть во время гонки, трудно одолеть. Иногда ему казалось, что эта жажда совершенства пылает в нем так жарко, что может спалить дотла.

Конь скакал рысцой. Плистоанакс с улыбкой предавался воспоминаниям. Во время первого забега вокруг холмов после получения новости он долго-долго бежал без усилий и напряжения, слыша только свои шаги и размеренное дыхание. У него будто крылья выросли на ногах, он чувствовал только радость и мало-помалу оставил далеко позади всех мальчиков, кроме одного.

Неудивительно, что равным ему по силе соперником оказался Дорион. Он был крупнее, однако ему приходилось налегать, мощно работая руками и мотая головой. Стиль бега выдавал слабость, хотя Дорион тоже решительно настроился на победу. Плистоанакс поднажал, и так они вместе шаг за шагом уходили в отрыв, пока другие мальчики не отстали, превратившись из конкурентов просто в группу бегунов, которые с трудом преодолевали последний холм.

Он и теперь помнил внезапно наступившее в тишине осознание: по земле стучат только две пары ног, слышны лишь два тяжелых дыхания, которые то сливались, то расходились. И он, и Дорион пытались сломить дух другого внезапными рывками – то один из них, то другой убегал вперед. Оба были поджарые – мышцы да кости. Каждому приходилось терпеть растущую боль в ногах и легких, а потом медленное унижение, когда его догоняли. Каждая такая попытка обходилась все дороже, терзала все сильнее.

Между ними установилось нечто вроде кипящего ненавистью перемирия, вспоминал Плистоанакс. Взгляд назад показывал, что никто их не догоняет. Почти нога в ногу они с Дорионом достигли самого высокого и крутого холма, последнего на большом маршруте вокруг лагеря агогэ. С его вершины гладкий пологий склон спускался прямо к воротам, но путь до этой точки был мучителен, бесконечен – ноги уже подкашивались, в уголках рта скопилась белая пена.

Раньше наставники приходили на этот холм, чтобы криком и угрозами подгонять мальчиков. В тот раз их не было. Плистоанакс вспомнил, как это удивило его тогда. Теперь он понимал, что наставники – обычные люди со своими недостатками и дурными привычками, некоторые даже любят сплетничать, как старые бабы. Они наверняка остались в лагере, чтобы обсудить новость о смерти царя, пока мальчики бегают до изнеможения. Однако в тот момент пустующий склон показался ему частью испытания, вызовом, который не нуждается в свидетелях.

На подъезде к перешейку Плистоанакс отбросил свои воспоминания. Юный царь Спарты придержал коня, похлопал его по шее и огляделся. Никаких признаков близости афинян, и это достаточно типично. Плистоанакс легко соскочил с лошади, перекинул поводья через голову животного. Он и теперь помнит этот проклятый холм! До той поры ему ни разу не доводилось напрягаться так сильно, в нем ничего больше не осталось, кроме брызжущей слюны и воли. Спотыкаясь и вихляя из стороны в сторону, он двигался к финишу. Дорион немного вырвался вперед. Плистоанакс почувствовал слабость в ногах. Легче всего было остановиться, позволить своему мучителю одержать маленькую победу. Какая разница, кто выиграет этот глупый забег, а кто придет вторым? Вероятно, так и должен смотреть на вещи царь – понимая, что важно, а что нет.

В ушах у него звучали чьи-то голоса: шепот и обещания, что все в порядке, что он в любом случае будет царем, а значит, можно просто оставить борьбу. Он узнал их. То были его слабости, его страх. Под солнцем, на подъеме, которому не было конца, он сжег их все.

Плистоанакс не забыл возглас отчаяния, который издал Дорион, когда он в последний раз обогнал его на вершине холма. Как удлинил свои шаги, словно в каком-то экстазе. Ветер осушил пот, Плистоанакс увеличил скорость, и никто – ни один человек – больше не мог его опередить.

Миновав ворота, Плистоанакс остановился во дворе лагеря агогэ. Наставники были там, наблюдали. Странно, но они понимали, что непричастны к происходящему. Они сделали из мальчиков спартанцев, но есть вещи, которым не научить. Их нужно выучить.

Дорион, запнувшись, встал, взмахнул руками и припал на одно колено в пыли. Пока он так стоял, закрыв глаза и дыша жаром, как гончарная печь, во двор вбежали несколько других мальчиков. Они тоже никогда еще не выкладывались настолько, стремясь сократить разрыв между собой и убежавшими вперед Дорионом и Плистоанаксом. Из гордости и пылая воинским духом, вся группа довела себя до полного изнеможения. Тут оно и сказалось. Одного или двоих вырвало на пыльную землю. Другие нагнулись, уперлись руками в колени, пот катился с них крупными каплями.

На перешейке дядя Плистоанакса спешился и взял в руки поводья обоих коней. Племянник благодарно кивнул, чувствуя, что воспоминания все еще сильны, отчетливы и не дают ему покоя. Он помнил, чего стоило, претерпевая боль, контролировать дыхание, стоять как, по его представлениям, подобало царю. О боги, это было нелегко! Однако, выиграв,