Читаем без скачивания Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны - Яков Гордин

В стране шла живая и бурная политическая борьба. Издатель влиятельных «Московских ведомостей» Катков, некогда друг Белинского и Бакунина, твердый консерватор, в союзе с Победоносцевым яростно противостоял экономическим реформам Бунге. Но Александр III, к изумлению апологетов «мороза», раз за разом становился на сторону министра-либерала. (Тут играло некоторую роль и то, что Бунге в свое время читал наследнику курс экономики и Александр хорошо знал его лично.) Но главным все же было ощущение императором своей ответственности и давление реальных обстоятельств. В ответ на критику патриотов-консерваторов он однажды воскликнул: «Легко им с их балаганным патриотизмом, когда они ни за что не отвечают!» Бунге в конце концов ушел в отставку – в декабре 1886 года, но был назначен председателем Комитета министров – пост скорее представительский, но почетный.

Лев Толстой стремительно становился властителем дум в среде разных сословий. И непонятно, что было с ним делать. Победоносцеву, настаивавшему на отлучении Толстого от церкви, царь ответил: «Не делайте Толстого мучеником, а меня его палачом».

В 1887 году Победоносцев в отчаянии писал императору:

«Я только что прочел новую драму гр. Т. и не могу прийти в себя от ужаса. Его еще усиливает слух, будто бы готовятся давать ее на императорских театрах и уже разучивают роли. ‹…› Эта драма Толстого, напечатанная в виде народного издания, в громадном количестве экземпляров, продается теперь по 10 коп. разносчиками на всех перекрестках и скоро обойдет всю Россию».

Речь шла о «Власти тьмы». И противопоставлял Победоносцев этой драме «Преступление и наказание» Достоевского, где «идеал ни на минуту не пропадает из действия».

Логика все усложнявшейся жизни ускользала от смятенного ума обер-прокурора Синода, как и от понимания императора, который поклялся не допустить ни малейшего ограничения самодержавия.

Трагедия страны состояла в смертельном столкновении живых жизненных психологических и экономических процессов и бульдожьего стремления власти во что бы то ни стало сохранить незыблемой политическую систему…

Народовольчество было разгромлено. Александр Ульянов с товарищами повешен. Политическая полиция овладела изощренными методами провокации, разлагая радикальную оппозицию, но – неизбежно! – разлагаясь при этом и сама.

В России уже читали Маркса…

Блок ошибался. Не «сон и мгла» царили в России в восьмидесятые годы, но разность общественных и экономических потребностей, пришедшие в яростный конфликт с политическими устремлениями верховной власти, создавали взрывоопасную смесь гигантской силы. Это был бурный и необратимый процесс.

До первой революции оставалось полтора десятилетия.

Драма замыкающих

Тот, кому приходилось маршировать в пехотной колонне, знает, что труднее всего приходится замыкающим. Все ошибки, издержки смены темпа, сбоя шага в первых рядах доходят до замыкающих в многократно усиленном варианте. Кто из пехотинцев прежних лет не помнит раздраженной команды ведущего колонну офицера или сержанта: «Замыкающие, не тяни ногу! Замыкающие, не отставай!» В октябре 1894 года, с момента смерти Александра III, к власти в гигантской волнующейся империи пришли замыкающие.

Однажды, после разговора с императором Николаем II, министр внутренних дел Маклаков, сторонник решительных мер, грустно сказал:

«Погибнуть с этим человеком можно, а спасти его нельзя».

Маклаков был расстрелян большевиками в том же 1918 году, что и его император… А его формула очень точно выражает суть отношений между последним самодержцем и его верными подданными. Очевидно, император внушал это чувство обреченности, которое сам испытывал.

Французский посол в России и автор ценных мемуаров Морис Палеолог приводит рассказ о поистине символическом разговоре царя со Столыпиным:

«Однажды Столыпин представил государю проект крупных мероприятий в области внутренней политики. Мечтательно выслушав его, государь сделал скептический и беззаботный жест, который, казалось, говорил: это ли, другое ли, не все ли равно. “Мне ничего не удается в моих начинаниях, Петр Аркадьевич, в этом у меня не только предчувствие, но и внутреннее убеждение. Я подвергнусь тяжелым испытаниям, но не увижу награды на земле”».

Б. В. Ананьич и Р. Ш. Ганелин, проницательные авторы вступительной статьи к тому воспоминаний о Николае (СПб., 1994), резонно задаются вопросом:

«Означает ли это, что Николай II осознавал или предчувствовал неизбежность гибели монархии, отдавал себе отчет в том, что именно ему выпала участь пожинать плоды политики, проводившейся на протяжении XIX века его предшественниками на российском престоле?»

Имеет смысл расширить хронологические границы вопроса. Последний император расплачивался за два века петербургского периода русской истории.

Первый император железом, кровью, дыбой и кнутом выстроил государство, в котором под конец жизни горько разочаровался, ибо оно стало прибежищем неудержимых и бесстрашных казнокрадов. В разоренной непрерывными войнами Петра и содержанием гигантской армии стране наследники первого императора тщетно пытались найти баланс между интересами групп, сословий, регионов. Царствование Елизаветы – после полосы дворцовых переворотов – закончилось тяжелейшим социальным кризисом: крестьянскими волнениями, массовым бегством сотен тысяч крестьян из центральной России на окраины и за границу. Царствование Екатерины II, перешагнувшей через труп законного императора, пережившее кровавую гражданскую войну – пугачевщину, завершилось финансовым крахом, вызванным опять-таки разорительными войнами. Павел I был задушен. Александр I закончил свой век в жесточайшей меланхолии и в ситуации финансово-хозяйственной разрухи, не в последнюю очередь спровоцировавшей появление тайных обществ и взрыв декабря 1825 года – января 1826 года. Постоянные усилия Николая I выправить положение ни к чему не привели – его царствование закончилось военным разгромом, фантастическим для России внешним и внутренним долгом, фактическим банкротством государства и все возраставшей агрессивностью заждавшихся земли и воли крестьян. Катастрофически запоздавшие реформы Александра II породили в конце концов глубокую неприязнь к нему значительной части общества и ненависть радикалов, что и привело к его страшной гибели.

Значительные экономические достижения страны последних десятилетий века не разрешили тяжелейших социально-психологических противоречий, но, скорее, усугубили их. И все, что было разрушительно-опасного в политическом быте России, законсервировалось в царствование Александра III.

Мы знаем, как оценивал перспективы державы один из главных ее идеологов, воспитатель Александра III и в значительной степени Николая II – Победоносцев:

«Что мы посеяли, то и должны пожать. ‹…› Все идет вспять к первобытному хаосу».

В этой ситуации и пришел на престол последний император, получивший в наследство дворцовые перевороты, династические убийства, экономические провалы и потенциально озлобленное население. Когда говорят о судьбе Николая II, то слишком часто об этом наследии забывают…

В конце XIX века стоящий в центре Петербурга, имперской столицы, дворец самодержцев уже не воспринимался как нерушимая твердыня, средоточие самовластной воли, а скорее – как убежище обреченных.

Когда пишут историю петербургского периода и, соответственно, стержневой группы этого периода – дома Романовых, то выбирается либо апологетический, либо обличительный тон. Между тем, августейшее семейство ждет историка, который напишет трагедию дома Романовых, эпиграфом к которой вполне может стать уже цитированная фраза Николая II: «Мне ничего не удается в моих начинаниях».

В отличие от своего отца, последний император был формально неплохо подготовлен к роли «хозяина земли Русской». В детстве и юности он изучал иностранные языки, все основные естественные науки, юриспруденцию, экономику, финансы, разумеется, историю и прошел весьма основательный курс военных наук, подкрепленный практической службой в разных родах войск.

Человеческий характер Николая бесчисленное количество раз подвергался самому пристрастному анализу. Но, на взгляд автора этого текста, дело было не в его личных особенностях – в конце концов, его поведение по сути своей мало чем отличалось от поведения его знаменитого предшественника Александра I Благословенного, своим нежеланием поступиться ни йотой самодержавной власти и головоломными маневрами спровоцировавшего мятеж 14 декабря – первую попытку не дворцового переворота, а столичной революции.