Читаем без скачивания Без объявления войны - Виктор Кондратенко

За Доном никто не придерживается дороги. Машины веером расходятся в разные стороны. Водители, опасаясь пробки, стремятся быстрей и подальше уйти от огненной переправы. Все всматриваются в небо, ждут появления «юнкерсов». Конечно, они будут и дальше преследовать в степи наши отходящие войска. Но странно... Дон — последняя черта беспрерывных бомбардировок. За рекой, в степи тишина. В небе не видно ни одного вражеского воздушного разведчика.

Настало время проститься с боевой дивизией и ее славным комдивом Павлом Филипповичем Лагутиным. Согласно приказу Ставки, 21-я армия сосредотачивалась в районе Фролова, северо-восточнее города Серафимовича. Ехать туда мы с Леонидом Соломоновичем не могли. Это увело бы нас далеко в сторону от штаба фронта. По последним данным он переехал в Хреновое. А тут как раз попалась попутная полуторка, и мы немедля помчались в этот город. В дороге узнаем: надо ехать уже в Поворино. Штаб фронта переместился.

Едва поймаем «попутку», проедем километров двадцать, как приходится вставать. Водитель догоняет машины своей части, пристраивается к ним, сворачивает с дороги. Первомайский недовольно повторяет:

— С чужого коня среди грязи долой!

На вторые сутки, измученные, наконец, добираемся до окраины Поворино.

Большой железнодорожный узел только что зенитным огнем отразил налет «юнкерсов». Легковушки и грузовики идут без остановки и на большой скорости. Стоим у дороги, присматриваясь к запыленным машинам. Вроде наши — штабные. Вдруг тормозит ЗИС-101. Троскунов, опуская боковое окно, кричит:

— Садитесь скорей!

Ныряем в машину.

— Так что, вы прямо с Донца? А Буртакова там не встречали?

— Он убит. — И я слово в слово передаю Троскунову рассказ капитана о гибели Буртакова.

— С Донца он не прислал ни одной строки, и это тревожило. Мы потеряли человека высокого долга, — печально сказал Троскунов.

Редактор верно подметил главную черту в характере Буртакова. Он хотел выполнить необычайное задание: написать статью о политической работе в окружении. И это стоило ему жизни. Мне вспомнилась первая поездка на фронт, огненная дорога на Корец и то невозмутимое спокойствие, с каким Владимир встречал тогда любую опасность. И вот больше нет верного солдата газетной строчки — отважного, прямого, талантливого.

Пыльные машины вкатились в тихий, зеленый Балашов. Зафыркали моторы в городском парке, где играл духовой оркестр и по тенистым аллеям прогуливались влюбленные пары. «Дунайские волны» словно разбились о горячие радиаторы полуторок. Оркестр смолк, так и не доиграв до конца вальс.

Троскунов поехал к коменданту города. Но в Балашове оказалось немало госпиталей, и сотрудникам «Красной Армии» и фронтового радиовещания пришлось ночевать в городском парке. На рассвете приехал посланец коменданта. Наш временный лагерь пришел в движение, и уже через час редакция расположилась в семи километрах от Балашова — в плодоягодном совхозе.

Окрестности Балашова удивительны по своей красоте. Кипят листвой высокие пирамидальные тополя. Небо синее и глубокое. Окаймленный вербами Хопер течет спокойно, как бы нехотя моет крутые берега. Гектаров на десять раскинулся великолепный малинник, а собирать ягоды некому. Они поспели, налились алым соком и скоро начнут осыпаться. Ходим с Борисом Палийчуком по малиннику, собираем ягоды в каски, а разговор идет невеселый. Возникают те же самые вопросы, что мучили нас осенью прошлого года. Где остановим гитлеровцев и когда? На каком рубеже? Отступать дальше нельзя. Слишком далеко зашел враг.

— Все к редактору! — кричит из окна совхозной конторы батальонный комиссар Синагов.

Троскунов чем-то встревожен. Отдает короткие, резкие приказания. Ответственный секретарь Крикун тут же записывает их в блокнот.

— Все в сборе? — Троскунов по привычке постукивает тростью о пол. — Так вот, товарищи, Юго-Западный фронт расформирован. Его полевое управление, все войска вместе с нашей редакцией переходят в распоряжение нового, только что созданного по приказу Ставки Верховного Главнокомандующего, Сталинградского фронта.

— Неужели немцы выходят к Волге? — с тревогой спросил Довженко.

— Нет, не выходят. Но это не значит, что они туда не пойдут. Будущее покажет. А пока оперативная группа редакции немедленно выедет в Сталинград. Вас, Александр Петрович, — обратился Троскунов к Довженко, — ГлавПУР отзывает в Москву. Ваша дальнейшая работа в армии теперь будет связана с кино.

Я едва успеваю проститься с Александром Довженко. Подан сигнал к отъезду. Забегаю в отведенную мне комнатушку. Автомат на плечо, полевую сумку в руки — и в путь!

В ЗИС-101 усаживаются редактор с ответственным секретарем. С ними начальник отдела фронтовой жизни Борис Фрумгарц и наш парторг Алексей Ризенко — трудолюбивый и скромный человек. Следом идет «эмка». Вместе со мной едут в Сталинград Поляков и Нидзе. Прощай, Балашов. Узкой полоской поблескивает за вербами Хопер. Что принесет нам матушка Волга?

В знойном июльском небе почти неподвижно висят над буграми рыжевато-коричневые коршуны, зорко высматривая добычу.

17

После города Красный Яр вдоль грунтовой дороги пески. Степь еще более пожелтела, стала уныло-однообразной, совершенно безжизненной. Сухая, изнывающая по дождю земля в трещинах. Только за Ольховкой, вблизи извилистой Иловли, исчезли сыпучие пески. Степь ожила, чуть зазеленела, но все еще жарка и пыльна.

Направляясь в город, овеянный славой гражданской войны, я и мои товарищи, испытывали чувство гордости. Кто же из нас не знал героической обороны Царицына?! О крепости на Волге мне рассказывал маршал Семен Константинович Тимошенко. Перед войной я напечатал о ней очерк в газете «Красная звезда». Степь, по которой когда-то шли красноармейцы на помощь осажденному белыми бандами Царицыну, лежала сейчас перед моими глазами. Но город на Волге был славен не только своими ратными подвигами: вся наша Родина ощущала работу этого могучего индустриального центра. Больше половины тракторного парка страны создали труженики Сталинграда.

Чем ближе подъезжали к нему, тем чаще возникали картины, памятные еще по первым дням войны. По степи в бесконечной полосе пыли брели гурты колхозного скота. Обмахиваясь синеватыми дымками, двигались к речной переправе трактора. Кипели радиаторы слишком перегруженных полуторок. Выли, задыхались моторы. Подводы! На них располагались целые семьи. Этот вид транспорта, как у древних скифов, превратился в кочующие дома.

Медленно бредут густые гурты скота, но еще медленней, поскрипывая колесами, вытягиваются в ленту обозы. Люди в напряжении, они безумно устали следить за обманчиво тихим небом. В нем безнаказанно хозяйничают пепельно-желтые «юнкерсы». Укрыться от них негде. На десятки верст раскинулась открытая всем ветрам, выжженная раскаленным солнцем приволжская степь. Серыми волнами катились по буграм отары овец. Недовольно ревели быки, били о землю копытами. В стороне от проезжей дороги проплывали быстрыми тучками табуны коней.

На ближних подступах к Сталинграду в бурьянах сверкали отполированные до серебристого блеска тысячи лопат. Степь жила, наполнялась человеческими голосами. Жители Сталинграда, вооружившись кирками и лопатами, носилками и тачками, углубляли траншеи, окопы, соединяли их ходами сообщения. Вместе с женщинами, стариками и подростками бойцы тыловых частей устанавливали стальные ежи, или, как их еще называли в Киеве, «испанские колючки». Рубеж обороны укрепляли основательно, насыщая его броневыми башнями, железобетонными колпаками и даже новинкой — сборными дотами. Здесь, очевидно, создавалась последняя оборонительная линия, за которой на правом берегу Волги лежал легендарный город, распростерший свои индустриальные крылья на добрые шестьдесят километров.

Вдали несколько раз показывалась, разрезанная на куски островерхими крышами домов, Волга. Но увидеть всю ее ширь так и не удалось. Окраины Сталинграда, точно такие же, как и Киева, еще дышали стариной: потянулись немощенные улицы с низкими, неказистыми деревянными домиками. Но вскоре на смену хибаркам пришли многоэтажные каменные дома. Возник строгий, по-своему красивый рабочий город с просторными улицами и площадями. В самом центре — железнодорожный вокзал, а за ним шумная, многолюдная площадь Павших борцов с Домом Красной Армии, с большим универмагом и драматическим театром, у входа в который дремали два гранитных льва. Наши машины свернули на довольно опрятную Московскую улицу и остановились возле трехэтажного здания. В этом старом капитальном доме находилась редакция и типография областной газеты «Сталинградская правда». После недолгих переговоров Троскунова с местным начальством редакции фронтовой газеты отвели весь третий этаж, и мы могли расположиться в больших, высоких комнатах, сплошь заставленных письменными столами. Обошли все комнаты с надеждой найти диваны, но их не оказалось, и мы с огорчением подумали, что спать придется на сдвинутых столах, подложив под голову старые подшивки газет.