Читаем без скачивания Без объявления войны - Виктор Кондратенко

Бойцы предлагают нам свои каски. Напоминают о снайперах, просят остерегаться. Дарят нам на память самодельные мундштуки. Суровая красивая девушка-связистка Елена Стемпковская все еще не может поверить в то, что она разговаривает в окопе именно с Александром Довженко, который создал ее любимую кинокартину «Щорс». Андрей Малышко подарил Елене сборник своих стихов. Он не мог тогда знать, что дарит книгу будущему Герою Советского Союза. Через несколько дней на Северском Донце командный пункт батальона окружат фашисты, и младший сержант Елена Стемпковская до последней возможности будет корректировать огонь батарей, за что гитлеровцы отрубят ей руки и поднимут на тесаки.

Сопровождающий нас майор напоминал:

— Пора. Надо возвращаться. — Когда уничтоженный бризантными гранатами сад остался позади и мы вышли в лес, он добавил: — Сейчас начнется...

И действительно. Чутье не обмануло майора. Над садом снова начали рваться бризантные гранаты. А в лесу, как ни в чем не бывало, щелкали соловьи.

На КП дивизии чувствовалась какая-то тревога. Навстречу Бажану поспешил комдив Пеньковский:

— Микола Платонович, мне только что звонили из штаба армии. Ваша писательская бригада должна немедленно выехать в Нежигаль. Немедленно, — повторил он.

— Почему такая срочность?

— Не знаю.

— Если вызывают, то надо, хлопцы, ехать, — сказал Бажан.

Хотя писательскую бригаду вызывали в штаб армии, Микола Платонович все же решил задержаться в Архангельском. Об этом особенно просил Александр Петрович — хотел осмотреть недавно освобожденное село. С Андреем Малышко он медленно зашагал по сельской улице, а Микола Платонович попросил меня разыскать хоть одного местного жителя. Я подозвал патрульных, и те сказали, что во всем селе найдена в погребе одна сумасшедшая старуха с маленькой девочкой. Военврач собирается сегодня отправить их за Донец в больницу.

— Покажите нам погреб. Где он? — попросил Бажан.

— Идите за нами. Он недалеко.

Мы перешли через улицу и, миновав сгоревшую мазанку, в конце сада увидели полуразрушенную клуню. Посреди клуни чернела круглая дыра. Мы заглянули в нее. На дне довольно глубокой ямы мерцал каганец.

— Давайте спустимся, — предложил Бажан.

В прохладной темени услышали тихий плач и какое-то бессвязное причитание.

После яркого солнца, очутившись на дне ямы, сначала увидели язычок огня. Но постепенно глаза привыкли к темноте. Почти восковая старуха с космами седых волос тенью прошла за лестницей. Она нагнулась над живым комочком, и до нас долетел глухой голос:

— Не бойся, Варенька, наши пришли. Они не тронут.

И тут я увидел глаза маленькой девочки. Они были как у затравленного зверька: полны растерянности и страха. Ребенок не верил утешениям старухи и ждал неотвратимой беды. Я начал сомневаться в безумии старой женщины. Ведь поняла же, кто спустился в эту холодную яму. Но тут она приблизилась к свету и надрывно завопила:

— Люди добрые, спасите! Разве вы не видите, вот они стоят. Веревку намыливают, — заломив над головой руки, несчастная попятилась от каганца в темень, продолжая выкрикивать: — Спасите... тащат на виселицу.

Бажан, заметив на соломе веревку с петлей, невольно отшатнулся:

— Какой ужас. Безумная старуха, перепуганный насмерть ребенок и черная, как гадюка, веревка. Надо оказать немедленно помощь.

Когда мы вылезли из ямы, то в клуне встретили двух дочерей несчастной старухи. Они только что пришли из лесу, где скрывались от немцев. Их старшая сестра Мария работала медсестрой в Донбассе и перед приходом гитлеровцев приехала с пятилетней дочерью в родное село. Она оказывала помощь раненым партизанам. Какой-то предатель донес немецкому коменданту, и Марию повесили.

По дороге к Северскому Донцу Микола Платонович никак не мог успокоиться, рассказывая своим спутникам о зловещей яме. Довженко жалел, что нет под рукой камеры и все это неприбранное горе нельзя заснять на пленку. Он впервые видел освобожденное село. Это натолкнуло его на мысль создать документальный фильм о войне. Сила ленты будет в правде.

Я и Андрей Малышко наблюдали за воздухом. В «эмке» круговой обзор затруднен. Того и гляди проморгаешь «мессера» — заметит легковушку, обязательно зайдет на штурмовку и пощады не даст. Показался Нежиголь. Напряжение спало, тревога улеглась.

В политотделе армии старший батальонный комиссар Бронников вручил Бажану телеграмму. Когда Микола Платонович прочел ее, все заулыбались. «Рифма» требовала немедленного возвращения писательской бригады в Валуйки. «Рифма» — кодовое наименование Политуправления фронта. Стали прощаться, и вот только клубы пыли взлетают вдали за «эмкой».

16

Первомайского я застал в нашей мазанке хмурым. Он только что возвратился с аэродрома, где собирал материал о летчиках. Усталый, весь покрытый дорожной пылью, стоял с мылом в руках и покусывал мундштук потухшей трубки.

— Только что.

— Уехали хлопцы?

— Я спешил, но опоздал. Да и не думал, что сегодня уедут. А ты что-нибудь новое знаешь о положении на фронте?

— Освободили село Архангельское.

Он горько усмехнулся:

— Это не то... На Барвенковском выступе немцам удалось окружить нашу 6-ю армию. Мы перешли к обороне. Теперь они начнут наступать, — постучал о подоконник трубкой и высыпал за окно пепел. — А я так мечтал о Харькове.

Мы стояли посреди хаты, растерянно посматривая друг на друга. Вошел посыльный, передал приказ Бронникова: собраться и через полчаса явиться в политотдел с вещами.

Ночью временное полевое управление 21-й армии переехало в Великую Михайловку. Корпункт оказался в той же ветхой хате. Старый столяр встретил нас, как сыновей, возвратившихся из похода. Легли спать поздно. Только задремали, постучался Владимир Буртаков. Он приехал из Валуек, где теперь стоял редакционный поезд, и принес горестные вести: осколками снаряда в машине убиты Олекса Десняк и Михаил Розенфельд. Погиб капитан Вирон. Прозаик Яков Качура и поэт Сергей Воскрекасенко пропали без вести. Теперь мы знали, что случилось с нашей 6-й армией на Барвенковском плацдарме. Оказывается, наступавшая из-под Краматорска армейская группа «Клейст», перерезав нашим войскам пути отхода на восток за реку Северский Донец, соединилась в районе Балаклеи с частями 6-й немецкой армии. Окруженными войсками командовал генерал-лейтенант Федор Яковлевич Костенко. Он пал смертью храбрых. Потрясенные известиями, мы забыли о сне и вышли в сад. По нашему мнению, важно было удержать те рубежи, где войска заняли оборону. Если же противник прорвется, то остановить его на Северском Донце или Осколе. В случае неудачи на этих реках в резерве оставался только батюшка Дон. Но до каких же пор нам все отступать?

За разговорами незаметно наступило утро. Буртаков торопился на фронт и не захотел задерживаться в Великой Михайловке. С первой попутной машиной уехал в дивизию Тер-Гаспаряна. Перед вечером к нам зашел корреспондент «Известий» Рузов и предложил поехать с ним к Лагутину. Только въехали в Нежиголь, появились «ночники», повесили над дорогой «фонари». Осветительные ракеты медленно, желтыми слезами, текли по ночному небу. «Ночники», освещая дороги, бомбили даже одиночные машины, и на КП дивизии мы попали только на рассвете, когда лес заполыхал огнем и залился пулеметными очередями.

Жаркий июньский день наполнился гулом батарей и громыханием бомбежки. Косяки «юнкерсов» потянулись на восток. Они наносили удары по переднему краю, по тылам наших войск, шли бомбить железнодорожные станции, узлы шоссейных дорог, мосты. Над прифронтовыми селами и городами поднялись высокие столбы дыма. Советские войска встретили немецкое наступление в невыгодных для себя условиях. Они еще не отдохнули от недавних боев, как следует не закрепились на новых рубежах, не пополнились. 21-я армия оборонялась на широком стодвадцатикилометровом фронте. От станции Ржава до села Николаевки завязались ожесточенные кровопролитные бои.

На наши позиции опять наступают корпуса 6-й немецкой армии. С ней мы дрались в первые дни войны под Луцком и Ровно. Потом она штурмовала Киевский укрепрайон, захватила Харьков и вот появилась под Волчанском, на стыке 21-й и 28-й армий. Ох, эти стыки! Они всегда самое уязвимое место в обороне.

Волчанск оставлен. Все как-то поблекло и омертвело. Пыль, дым, пожары. Запах отвратительной гари и грохот ближнего боя. На переправе через реку Нежиголь генерал Лагутин с помощью регулировщиков и комендантской роты наводит строгий порядок.

Первыми вброд переправляются подводы и машины медсанбата. Их только что в Нежиголи атаковали «Мессеры». Увидев на берегу комдива, молодая девушка-военврач, соскочив с подводы, бросилась к нему:

— Павел Филиппович, отец родной! Что эти мерзавцы делают?! Они же видят красные кресты на машинах и не обращают на них никакого внимания. Пикируют, расстреливают раненых. — Она всхлипнула, слезы потекли по ее опаленному солнцем, обветренному лицу. — Мерзавцы они, мерзавцы!