Читаем без скачивания Культурный разговор - Татьяна Москвина

– Еще легче. Не понимаю, почему сейчас не ставят Лопе де Вега, почему не ставят Тирсо де Молина – может быть, не умеют? То есть наверняка не умеют. Я предлагал двум-трем режиссерам, они отказываются, продавливают свое, что, наверное, правильно. Поэтому выстраивать репертуарную политику, подчинять театр какой-то одной идее практически невозможно. Как ее выработать-то, эту одну идею, под которую подстраивать репертуар? МХТ был – «общедоступный»…

– У них Чехов был на знамени.

– Безусловно, рождение нового театра связано с новым именем в драматургии, у нас его нет, но у меня такое подозрение, что их, драматургов, и вообще сейчас в театре нет. Такое впечатление у меня, что они все, кому 25–30 лет, ушли на СТС, пишут комедийные программы, сериалы. Уходят туда, где легче, где больше денег, и природный их драматургический талант постепенно исчезает. Потому что, когда человек начинает изменять себе, своим профессиональным и нравственным убеждениям, он начинает разрушаться. Пусть это громко звучит, но это так. Саша Созонов, постановщик нашего спектакля «Портрет Дориана Грея», на днях говорит мне – как вам такой-то артист? Я отвечаю: когда он появился, я думал – Боже, какое чудо. И что? И все, сейчас я его видеть не могу. Он много снимается там, где, на мой взгляд, не надо бы сниматься. Не хочу персонально называть…

– А зачем? Это формула, где можно поставить икса, игрека, зета… много можно назвать фамилий актеров, которые чудесно начинали, а потом, что называется, смылились.

– Точно – смылились. Я, когда попадаю на эти сериалы, думаю: если их так часто показывают, значит, их смотрят, вот в чем ужас-то. Артистов-то вообще что винить, они деньги зарабатывают, а ты говоришь – время культуры, вот оно, время культуры.

– Это для избранных. Спасутся-то не все. Надо знать об этом и пытаться сесть в лодку… Значит, ты такой человек, к которому можно прийти со словами «а я вот пьесу написал», «а я вот спектакль хочу поставить»?

– Когда пришел Созонов, пришли остальные молодые ребята, они сказали – про меня идет такой слух, что к нему не подойти, что его окружает куча посредников, доступа к телу нет и дай бог, чтоб через года полтора это произошло. И когда они понимают, что это возможно в течение десяти минут, они впадают в шоковое состояние, говорить не могут… У нас сейчас открывается новая сцена – малая сцена, строится внутри помещения театра, на 140 мест, современное оборудование, два купола в фойе, где мы можем смотреть на солнышко… Я хочу, чтобы, если в феврале-марте это случится, уже был репертуар. Чтоб не было так – открылись, а играть нечего. И сейчас мы набираем людей, разговариваем с многими молодыми режиссерами. Будет малобюджетный, в хорошем смысле слова, экспериментальный репертуар, должна быть разница между большой сценой и этой новой, маленькой сценой, должны быть любители прийти туда и прийти сюда. Их интересы не всегда будут совпадать. Так что я жду прихода режиссеров, я не так жду артистов – ну, хороших жду, но это не новость, хороших артистов все ждут.

– С репертуаром понятно, все равно придется так или иначе считаться с теми режиссерами, которые придут со своими идеями, а что с труппой?

– Было много разговоров по поводу увольнения из труппы, сокращения штатов и так далее, и так далее. Все это не имеет под собой никакого основания, потому что по российскому законодательству никого из творческого состава уволить я не могу. Человек может только написать заявление «по собственному желанию». Поэтому, когда артист начинает говорить «ах, меня уволят», это все очень некрасивое кокетство. Если они не придут на спектакль, я делаю выговор, потом второй, и на третий только раз я их могу уволить «за нарушение трудовой дисциплины», это да. Но просто так сказать – мадам – мсье, вы мне не подходите как индивидуальность, я вас увольняю, я не имею права. Но я могу брать на договор такое количество людей, которое мне позволяет финансовое состояние театра. Я не обязан в этом вопросе ориентироваться на количество людей в труппе. Труппа большая, скажу правду – раздутая неоправданно.

– Почему-то всегда так получается, как бы ни начинали, – потом все обрастает, все-таки Москва, «как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, ну как не порадеть родному человечку», вспомним любимую пьесу…

– Да… Я сразу сказал – ответственности не несу. Нет, за тех, кого я взял в театр на роли, я, безусловно, ответственность несу, я думаю о них, об их судьбе, о том, что они будут играть. Какая-то часть старой труппы тоже вливается постепенно в тот актерский костяк, который я пытаюсь организовать, но большинство пока за бортом. Это опять-таки не моя вина и не их вина. Потом все-таки возрастной ценз. Сейчас в театре самые молодые – 28 лет. Саша Петров, парень, который у нас репетирует Гамлета, – ему, если не ошибаюсь, 24 года. Я очень хочу, чтоб это было открытие для Москвы. Он учился у Хейфеца в ГИТИСе, надо сказать, Леонид Ефимович такие кадры выпускает! Низкий поклон. Этот Саша Петров пришел на показ, и я увидел такое забытое амплуа – герой-неврастеник. Сломал батарею в репзале во время показа, табуретку какую-то сломал, причем я понимаю, что это не эпатаж и не болезнь, он не больной, он нормальный, но по амплуа – неврастеник. Я ему сразу предложил Гамлета. Надеюсь, появится новое имя на театральной карте.

– Было бы замечательно. Итак, художественный руководитель Театра имени Ермоловой Олег Меньшиков думает об актерах, а кто подумает об актере Олеге Меньшикове?

– Серьезный вопрос! Я тебе по большому секрету скажу, мне эта профессия порядком поднадоела уже. Или же я как-то не попадал в какие-то руки… мне повезло когда-то с Фоменко, с «Калигулой». Нет, нельзя сказать, что я невезучий человек, я замечательно работал с Юрием Ивановичем Ереминым, но вообще в театре у меня не много было режиссеров, больше в кино. И сознание театральное у меня когда-то перевернул, конечно, Петр Наумович Фоменко… У меня непреодолимого желания выходить на сцену сейчас нет. Вот я думаю: кого бы сегодня взять да сыграть? Мне режиссер Евгений Каменькович, бывало, все кричал раньше – ты совершаешь преступление, ты не сыграл роль, которая была написана для тебя! Имея в виду Гамлета. А она меня вообще никогда не притягивала, эта роль… Мы говорили с Григорием Добрыгиным недавно относительно Макбета, может быть, мы это и сделаем, я сейчас все секреты раздаю… с другой стороны, какие в наше время секреты, с фейсбуками и прочим…

– Не пользуешься социальными сетями?

– Нет. У нас дома и Интернета нет. Я не горжусь этим, просто нет – и нет.

– О секретах: само по себе название мало что значит – ну Гамлет, ну Макбет, важно же, как это вывернуть-повернуть. А ходишь ли ты в другие театры?

– Очень редко. Не потому что я такой тонкий и ранимый, увижу, что плохо, – и расстраиваюсь, а потому… потому что правда расстраиваюсь. Или не везет мне, не туда попадаю, и не хочется ходить. Я вот всегда приходил на спектакли Джорджа Стреллера, у меня такая компания.

– А Лев Додин в твоей компании?

– Конечно, но когда Малый драматический был на гастролях и Данила Козловский меня приглашал, у меня тоже были спектакли. Кстати, Данила, если ума хватит, а мне кажется, ума хватит, может дать серьезную заявку на лидерство в своем поколении, если это ему нужно. Возможно появление настоящего артиста.

– Додин строит свой театр несколько десятилетий, и я поражаюсь этой воле. И воспитывает все новых и новых актеров, ведь новые молодые модные фигуранты, Боярская, Козловский и другие, – его дети. Но что касается Козловского, пока не сошла миловидность, определить масштаб актера трудно. Больно хорошенький.

– Хорош. Не хорошенький – хорош.

– Чистый принц, а когда есть эта «принцевость», дело о таланте несколько запутывается. Придется подождать лет двадцать.

– Был же в Москве Мочалов, в Петербурге Каратыгин, один – весь природа-расприрода, другой – принц, тоже неплохо было.

– Многие, знаешь, любят таких актеров, чтоб как в «Горе от ума» – «и сам плачет, и мы все рыдаем…» Я все вспоминаю спектакль «Театрального товарищества 814», где ты играл Чацкого, было это…

– Не надо, давно было, давно.

– На другом историческом фоне, как говорится. (Премьера «Горя от ума» состоялась в сентябре 1998 года. – Т.М.) С удовольствием вспоминаю я этот спектакль, он, по счастью, был снят, остался для истории, а не всегда судьба так доброжелательна.

– Ты вспомни, какое время было, хорошо, нашлись тогда спонсоры, ведь вообще ничего не снимали, мы сами сняли.

– И «Калигулы» Фоменко нету?

– И Калигулы нету, с любительской камеры, из центра, какие-то кусочки. Очень жалко.